Ромка Кактус : Радостно от этих грустных слов, как будто жизнь продолжается

Саше


На тридцать первый день рожденья мне подарили Уинстона. Не того, который курил вонючие сигары, а того, что с усами.

Лучше бы вообще забыли обо мне в этот день, думал я. И что я буду делать с бесполезной скотиной, если о себе-то не могу позаботиться.

Но всё же решил присмотреться к нему. Британцы не любят, когда их тискают. Молчаливы и апатичны – меня это вполне устраивало. Плюшевая коричневая шерсть, крупная голова, а в глазах тоска по родимым фьордам.

Я опросил всех знакомых, как обращаться с котом, какие тут могут быть подводные камни.

– Разберёшься, – сказали мне и захлопнули двери.

Самостоятельная жизнь именно так и начинается. Уинстон посмотрел на меня с презрением. Я вынул из кармана кусок заветренной колбасы. Уинстон отвернулся и стал сбегать по лестнице. Теперь я остался совсем один. Наедине со своими мрачными мыслями. Мрачные мысли меня изрядно повеселили, и я пошёл домой.

В восемь часов вечера дверь квартиры открылась, и в проём проскользнула коричневая тень. Это был Уинстон с вязанкой сосисок и бутылкой премиального виски. С кухни он принёс два стакана. И вот я понял, что бухаю с котом.

– Котам нельзя столько пить, – сказал я перед тем, как провалиться в тягучую сонную оторопь, в которой всё было похоже на мою собственную никчёмную жизнь, но фоном к этой повторяющейся беспросветной мути звучала странная музыка, словно ухали басы у соседей за стеной.

Оказалось, это косят под окном траву. Я на мгновение приоткрыл глаза и подумал о том, как такое возможно в середине декабря.

Сон взял меня с новой силой, и я вышел из него отдохнувшим. Я лежал на диване. На кухне текла вода. Я лежал и слушал. Потом воду выключили, и в комнату вошёл Уинстон. Он сел рядом с диваном и стал чиститься. Я наклонился и погладил его. Он не обращал внимания.

Всю неделю Уинстон приносил мне еду, алкоголь и наркотики. Пару раз приводил женщин. Женщины остались очень довольны. В память о нашей встрече они украли часть моих книг. И наблевали в горшок с кактусом.

Перед новым годом Уинстон пропал. Я ждал его, а потом вернулся к своим обычным занятиям: к поискам очередной идиотской работы и написанию смешных рассказов. Литература всегда помогала мне отвлечься от ерунды. Я даже начал думать о том, чтобы увековечить в слове знакомство с Уинстоном и все события последних дней, но только в очередной раз убедился, что моя биография – сплошное убожество, и никто не станет такое читать. Даже если добавить туда высадку на Луну…

Как я оказался на взлётной площадке, не помню. Помню Уинстона в серебристом костюме и с открытой бутылкой шампанского. Он шёл впереди, а я старался не отставать, хотя меня качало из стороны в сторону. Это было предвкушение космических перегрузок, к которым я был не готов. Радость и гравитация прижимали меня к родной земле. Космодром был совсем скучным: много голого, серого асфальта, а вдали несколько задрипанных строений, откуда, видимо, и происходило наблюдение за стартом. Мы поднялись на лифте в ракету. Потом меня вырвало шампанским и красной рыбой. Под бой курантов мы высадились на Луну.

На Луне Уинстон сразу завёл знакомство с аборигенами. Мы оказались на вписке и целую неделю курили бошки.

Потом я сказал Уинстону, что дома под окном, в нише, которая заменяла советским людям и мне нормальный холодильник, курица, наверное, начала новую зловещую загробную жизнь. Я имел в виду, что она стухла и воняет. Как бы обеспокоенные запахом соседи не решили, что я наконец спёкся и пора вызывать ментов.

Мы перекусили в межзвёздной забегаловке и вернулись домой. Курица действительно воняла. Её безголовая тушка носилась по кухне среди разбитой посуды и растерзанных продуктов. Я не знал, что делать с курицей-зомби: у неё не было головы, чтобы её прикончить. Уинстон выгнул спину дугой и зашипел. В короткой и яростной схватке ему удалось одолеть безмозглую птицу.

Уинстон ещё долго зализывал раны. Для этого мы вместе пересмотрели все фильмы Кевина Смита и Квентина Тарантино.

С наступлением весны мы стали чаще выходить из дома и гулять. Подтаявший грязный снег, конечно, скрывал не только мусор и собачье говно, но и какой-нибудь забытый с зимы труп. Так что мы ходили по нему осторожно, чтобы не нарушить чей-то долгожданный покой.

Оказалось, Уинстон давно носится с одной идеей. И теперь он был готов поделиться со мной. На обрывке тетрадного листа в клеточку изящным кошачьим почерком он изложил проблемы современного мира и способ их решения.

Я грустно улыбнулся и покачал головой:

– Это слишком прекрасно, чтобы быть правдой.

Тогда Уинстон перевернул листок и на другой стороне записал план наших действий. Нам предстояло облачиться в маски Игоря Кваши и восьмого марта ограбить цветочный магазин. Главной трудностью было прийти раньше инкассаторов.

Уинстон раздобыл мне маленький, тяжёлый пистолет. Я сунул его за пояс штанов, и штаны с грохотом упали на пол.

– Посмотри, до чего меня довёл кризис: я не смогу нести и пистолет и награбленное. Нужно выбрать что-то одно.

Уинстон протянул мне канцелярский нож. Я сладко улыбнулся, вспоминая одиннадцатое сентября.

В цветочном магазине было полно народу. Все с воодушевлением разглядывали букеты и незаметно потирали пустые карманы, где раньше были кошельки.

Я сказал:

– Это ограбление.

Продавщица, юная девушка в хипстерских очках, широко улыбнулась.

Я повторил громче:

– Ограбление. Давайте сюда ваши миллионы, иначе я достану свой нож.
– Пожалуйста, – сказала продавщица, открывая кассу. – Только они вам всё равно не помогут.
– Это ещё почему? – спросил я.

Уинстон недовольно мотнул хвостом.

– А потому что не в деньгах счастье, – сказала девушка.
– А в чём же?
– В том, кто их печатает, – сказала она и засмеялась так неприятно.

Раздосадованный, я складывал пачки в видавший виды пластиковый пакет. Я уже начинал понимать, что это только стриженая бумага, на которую я ничего не куплю.

Продавщица продолжала:

– Настало время стать реалистом. Забудь наконец детские мечты о благополучии и достатке. И почаще вспоминай о позорной смерти, которая ждёт тебя. Неминуемо. Как бы ты ни старался.

И мне почему-то стало радостно от этих грустных слов, как будто жизнь продолжается. Я оглянулся по сторонам в поисках Уинстона. Его нигде не было. Разграбленный цветочный магазин был пуст.