Андрей Ладога : Похоронная гитара В. А. Шукшина.

(Картины маслом - с натуры)
- …в начале были бабы, - закончил я, - голые.
Марго посмотрела на меня сердито, даже гневно:
- Ты вообще можешь что-нибудь воспринимать в этой жизни, кроме голых баб?!
- Да, многое могу. Не могу об этом говорить. Тошнит…
- Чёрт!.. – Марго в сердцах махнула рукой и отошла от меня на два шага. Потом подумала и отшагнула и вовсе к «Одинокой березе», холст, масло, художник А. В. Пискунов-Четвертый. (На табличке так и было обозначено: «Четвертый») А я так и остался стоять рядом с «Купальщицей на берегу», холст, масло, художник А. Б. Иноков. Рельефные бедра, дражайшая грудь, разноцветные - зелено-голубые - глаза её, прибрежной купальщицы этой в натуральную величину. Что, думаю, плохого?
- Буфет тут есть? - спросил я. - Бар? Столовая? Харчевня? Ресторация?
Марго ничего не ответила, сосредоточенно и одновременно рассеянно, она разглядывала березу на холсте, обе были демонстративно одиноки.
Подумалось с тоской, зачем я сюда поехал, на эту выставку художников-аборигенов? Очередное дежурное «мероприятие» в рамках телевизионного фестиваля в небольшом нефтеносном городке, в двух шагах от нашей гостиницы «Четыре зимы».
Тут мимо нас с Марго прошёл, чуть пошатываясь, режиссер Немых. Я ощутил запах, и понял, да, буфет есть. Пивных, Спиртных, привычно додумались сами собой псевдонимы режиссера Немых - Винных, Косых...
- Ты идешь? Я хочу горячий кофе…
Марго, опустив свои длинные ресницы, помолчала, выждав положенное...
- Иду…
- Пошли. А то режиссер Немых, уже побывавший в буфете, это серьёзно…
- Нам всё оставили, - сказала Марго. – Даже кофе твой пижонский, по-королевски. Я всех предупредила…
- О том, что мы придем?
- И о том, что бар посетит режиссёр Немых…
Мы прошли мимо портрета Александра Пушкина. Поэт, по всей видимости, давно нашедший не только кружку, но и бутылку, раздваивался неадекватно весёлой старушкой со щербатой улыбкой до иссохших, уже мертвых ушей. Вероятная няня национального гения, кроме кроличьего оскала, отличалась болезненно неуместными, паутинообразными бакенбардами. Возможно именно эта деталь, по остроумному замыслу художника, роднила Арину Родионовну с её великовозрастным воспитанником. Ощущение складывалось такое, будто все, включая автора таинственного полотна «На троих», были «сильно пьяны». Но кто же третий? Зритель? Сам Мастер?..
Чудесная картина, подумалось, холст, масло, художник Борщёв А. В. Очень своевременно, как раз перед буфетом…
Я замерз под кондиционерами на этой выставке умелых мастеров, и захотелось то ли выпить, то ли попить, то ли горячительного, то ли горячего. Извечный русский вопрос: что пить? Что-что? Кофе с коньяком!
За невменяемой няней и её Сашей Пушкиным медленно проплыл многометровый портрет Льва Толстого абсолютного микеланджеловского размаха.
Главное, думал я, думал он, передать масштаб личности через наглядный размер - три метра на восемь, холст, масло, художник Песцов Г. В.
Лысый Толстой был в косоворотке, при штанах и в бороде. Классик был в сапогах, которые можно было бы назвать так: «Чем выбросить… От барона Иеронима фон Мюнхгаузена». Лев Николаевич был задумчив и сосредоточен. А на дальнем плане, на фоне колючего проволочного кома леса жили-были маленькие деревенские дети без лиц, невзрачные пятнышки, размытые выцветшим вечерним светом осени…
Я вздрогнул, ознакомившись с неожиданным названием полотна: «Лев. Былые думы о школе». Школы, кстати, не было. Или она была, но за лесом. Видимо, были и думы, но, очевидно, уже в прошлом (былые)?
Вероятно, художник пытался охватить два космоса сразу: Льва Толстого и мыслителя-невидимку Александра Герцена…
Дальше, подумалось по ходу, должен быть Н. В. Гоголь с гитлеровской чёлкой и семитским носом, как бы в несоединимом соединении, холст, масло.
Но случился портрет Шукшина В. А., масло, холст. Работа художника с приятной обеденной фамилией Ковригин Г. Г.
Ковригин, просмаковал я, и вспомнил - через дефис - мастера Борщёва…
С неизменно босыми ногами В. А. Шукшин сидел на неустойчиво округлой родной земле. Шукшин сидел отчего-то обнимая траурную лаковую гитару, которая была как в руках так и в ногах писателя-режиссёра. На грифе гитары имел место алый бант, отчасти похожий размером на странный капустный кочан. Мертвящий взгляд Шукшина, как бы огибая раму картины, был направлен в мир всё еще живых.
Я вздохнул… Очень точное название у выставки: «Экспозиция художников-умельцев». Точнее, думаю, и не скажешь - умельцы…
И только сидя в буфете и помешивая ложечкой кофе, я внезапно осознал очевидное - в имени Шукшина была допущена опечатка: В. А.
- А должно быть, В. М., - сказал я Марго, - он же был Макарович.
Но Марго только горько отмахнулась.
- Главное, что он босой, - сказала Марго, - и сидит, где положено. На маленькой родине, стало быть, сидит, в Сростках. А как там его отчество в этой единственной букве, кого это волнует?
Да и правда, подумалось, кого? Я уже не говорю про загадочную его похоронную гитару...
- «М» там, или «А» - ерунда. «А», мне, кстати, больше нравится. Хотя и так хорошо! И «А», - Марго посмотрела на меня, - и «М».
- Ты ещё ножиком вырежи на скамейке: А+М=любовь…
- И вырежу!
О, Господи…
…Гоголя мы всё же увидели, но косвенно, в факультативном порядке. Гоголь явился нам в образе Достоевского - внезапно! - холст, масло, художник И. Б. Скворечников. Федор Михайлович имел измученное чем-то - чем? - лицо. Маленькие его худенькие плечики, туго пеленая, обнимала чёрненькая шинель.
- «Шинелка»! Без мягкого знака, - сказала Марго.
Картина называлась строго, поучительно и отчасти модно: «Достоевский F. М. Все мы из шинели Гоголя». И тут я понял, отчего у Fедора Михайловича было плаксивое выражение припухшей и круглой, какой-то «петровской» физиономии.
- Шинель ему жмет, – догадался я, - тесновата шинелька!
Марго обняла меня…
- Маловата, да. Он из неё вырос…
- Вышел, так точнее, - я вздохнул, - первопроходимцы от живописи…
Словом, сказочная картина - как бы двойной портрет великих писателей через многоточия: Достоевский… шинель Гоголя… и сам Гоголь - призрачным фантомом.
- Шинелька тесновата, кольчужка коротковата, трусы узковаты, презерватив…
- Лучше без…
И тут мимо нас с Марго снова прошел, чуть пошатываясь, режиссер Немых - Пьяных, Винных, Кривых.
- Поехали отсюда, - говорю, - полдник и сон-час…
Марго призывно улыбнулась:
- Пьем её и едим её! Ресторан «Нефть-Матушка» подойдет? Для полдника?
- Хорошо, что не «Цемент». Для разгона сойдет и «Нефть-Матушка».
Смеркалось, было часа четыре…
В послесловии подумалось, «без» лучше, Марго права, конечно…
Гостиница «Четыре зимы», небольшой нефтеносный город, Россия, ноябрь 2008 г.