mayor1 : Труп (роман (буква не то чтобы до..., но более 100 тыщ))

Часть 1.

Глава 1.

Труп «образовался» внезапно. Майор Иван Сергеевич Петров как раз накрошил лучка в пакет с тюлечкой и нарезал «черного». За стол он сел первый раз за день, и прибыл на службу как раз с трупа предыдущего. По дороге купил и тюлечки. Но, как говорится, «не судьба».

Не то чтобы трупы в Приморском районе Одессы «образовывались» строго по расписанию, в соответствии со спущенным сверху планом, но этот был особо неприятным. Во-первых, он не давал поесть, но было и второе.

Вот предыдущий трупешник был плановый такой «бытовичек». Бывший боцман портофлота Иван Петрович Серегин отмечал со своей сожительницей Люськой, по паспорту - Людмилой Витольдовной Скоморох, получение пенсии. Дело происходило на общей кухне гигантской коммуналки, и все орудия преступления были под рукой.

С чего начался скандал, плавно переросший в драку, Люська вспомнить не смогла. Однако она успела трижды ткнуть сожителя большим разделочным ножом «в область груди и живота». После чего Петрович схватил топор для разделки мяса и погнал «любимую» по длинному двадцатиметровому коридору «коммуны» в сторону выходной двери. Но сил своих Петрович не рассчитал и, пробежав еще три пролета вниз по широкой лестнице, скончался от огорчения.

Крови, правда, с него натекло «как со свиньи». Майор Петров, как режут свиней, никогда не видел, но «бытовичков» подобных этому он насмотрелся и считал себя в курсе дела.

Неопрятными каплями кровавая полоса начиналась на грязных скрипучих досках кухни, тянулась по еще более грязным доскам коридора и выходила на лестничную площадку. Здесь происходила некая метаморфоза. Не с кровью, конечно, все более широкая полоса ее тянулось как раз до пролета между третьим и вторым этажами, превращаясь в месте упокоения Петровича в лужу. Присутствовал на месте и сам убиенный, глядя удивленными глазами в лестничные ступени. То есть с кровью и Петровичем все было в порядке. Некоторое удивление постороннего наблюдателя могли вызвать сами ступени.

Широченные из белого мрамора, они казались рядом с Петровичем пришельцами из другого мира. Но майор Петров был в курсе реалий города и знал о мраморе главное – окровавленный он очень скользкий.

Таких домов в центре Одессы море. Барские хоромы постепенно превращались в доходные дома, Потом революционный пролетариат делил их на коммуналки. Потом в них размещали конторы. Потом опять делили на коммуны или выдавали особо ценным труженикам партии. Мрамор все это пережил. Конечно, ступени вытирались десятками тысяч ног и серели, углы их были отбиты, но они пережили все.

Последние годы «коммуны» начали расселять. Старый мрамор меняют на новый. Бригады крикливых молдавских штукатуров делают свое дело, и новые владельцы въезжают в шикарные апартаменты. Зачастую на этаже остается одна квартира, тогда на дверях в подъезд ставится домофон и подъезд и его не бедные жильцы начинают жить мирной и спокойной жизнью. Но случаются и варианты когда на одной площадке расположены шикарные десятикомнатные апартаменты и коммуналка на десять семей.

Сам Петров бедным не был, И жил как раз в подъезде с домофоном. Две комнаты ему оставила бабушка. Две он добавил самостоятельно, отселив в «места не столь отдаленные», асоциальных элементов.

«Туарег» Петрову помог приобрести папаша вундеркинда пойманного с пакетом конопли. Пакет майор потерял, за что и был наказан выговором. На фоне остальной милиции города Петров был честнейшим человеком. А тюлечка это так, просто любил Петров ее с лучком.

Так вот, Петров предпочитал бывать по вызовам в домах обшарпанных. Тут тебе Люська, тут труп ее сожителя, тут кровь на мраморе, и целый подъезд свидетелей. Все конечно по протоколу и времени занимает много, но к концу дня дело раскрыто.

А вот в дома с домофонами на вызовы Петров ездить не любил. Не простые там все жильцы, все с «подвовывертом». У каждого в бумажнике пачка визиток. Прокуроры, ведущие радио, судьи все кто в той или иной форме может быть опасен менту при исполнении значатся на них. Толстая пачка денег намекает, что владелец бумажника личность положительная и влиятельная. С деньгами их обладатель обычно расставаться не спешит, предпочитая попытаться «порешать» дела в телефонном режиме.

Как раз в такой домик и был последний вызов.

Заботливо отреставрированная лепнина фасада и сверкающие стеклопакеты в дубовых рамах не понравились Петрову сразу. Но сам труп не понравился майору еще больше. Тело находилось на площадке первого этажа, но телом, по существу, не являлось. Можно попытаться назвать это «останками», но и это слово слабо определяло фарш из костей и мяса лежащий на новеньком итальянском мраморе. Особенно Петрову не понравились ошметки мяса и кровь на пятиметровом потолке, и серый глаз в куче кроваво-серого мозга на полу.

Петров курил перед домом, и тюльки ему пока не хотелось.


Глава 2.

«Второй глаз жертвы вдавлен в глубину тканей головного мозга – читал с утра отчет криминалиста Петров - Кости черепа на месте обнаружения тела не обнаружены – вот гад, подумал Петров, еще и версию выдвигает, что все это откуда-то привезли. Или принесли, привычно поправил себя майор – Половую принадлежность жертвы установить не удалось. Тело вместе с кожным покровом, внутренними органами и костными тканями каким-то образом преобразовано в однородную субстанцию. Метод получения данной субстанции современной науке не известен». Вот сволочь, Иванов, убью я тебя – решил майор Петров.

Иван Иванович Иванов был алкоголиком и криминалистом. Его всегда покрытое суточной щетиной лицо украшали умные осоловелые глаза и очки в тонкой оправе желтого цвета. Пить Иванов начинал прямо с утра, едва добравшись до склянки с «конторским» спиртом. Щетина, неизменно присутствующая на его лице, служила предметом постоянного обсуждения и споров всего отделения – она никогда не отрастала и не исчезала. Лично Петров был убежден, что Иванов просто бреется по вечерам. Так сказать «для, оставившей его двадцать лет назад, жены», но в споры не вступал и самого Ивана Ивановича, ни о чем не спрашивал. В запои Иванов никогда не впадал, специалистом считался хорошим и его не увольняли, позволяя дотянуть до пенсии.

«Что мы имеем в результате поквартирного обхода?» - задумался Петров. Результаты были не так, чтоб нулевыми, но и особо не впечатляли.

А именно – Петров имел пятьсот долларов от компании сильно пьяной золотой молодежи в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. Причем, как он понял, деньги дали не за то, что он ничего не заметил, а чтобы быстрей отстал – дело стремительно приближалось к сексу.

Петров умел и любил одеваться, следил за модой и отлично знал цены на вещи модных дизайнерских домов. Оценив до копейки то немногое из одежды, что еще оставалось на чреслах мальчиков и девочек, он поначалу хотел поискать еще марихуану долларов на пятьсот, но решил не портить праздник и не связываться.

Вторым результатом стало личное знакомство с журналисткой Катей Шмель, ведущей под псевдонимом Бджола Гламура колонку «Боевой Листок» в газете «Желтая звезда».

Газета освещала светскую жизнь города и описывала похождения звезд местного бомонда и прочих известных мерзавцев, и вся с первой до последней страницы была посвящена гадким сплетням. Однако самые грязные и мерзкие из них размещал именно «Боевой листок» Бджолы Гламура.

Со своей полосы Катя смотрела на читателя в образе Анки-пулеметчицы, рвущейся в атаку прямо из бани. То есть кроме буденовки и пулеметной ленты, абсолютно не прикрывавшей спелые груди и едва прикрывавшей пах, на ней ничего не было. Но очереди в своих текстах она выдавала такие, что престарелую учительницу, если бы ей на глаза попалась газета, немедленно хватили бы инсульт, инфаркт и родимчик в одном флаконе. И ни один врач из знаменитой «Еврейской» больницы не смог бы ей помочь.

Катя специализировалась в первую очередь на сексуальных скандалах, случившихся во время светских тусовок. Она точно знала где, кого, когда и, главное, за что жестоко трахнут. Это и давало ей основную пищу для творческих экзерсисов. Впрочем, она была достаточно свободна в выборе тем и иногда начинала бороться с властью, а иногда спасать поголовье желтых полосатиков.

В тот вечер по стильному халатику и мятому лицу Петров сразу понял, что своим звонком вытащил Бджолу из постели. Катя долго пыталась понять кто перед ней, потом кто она, где её документы, где она сама, где коньяк, где все-таки документы.… Потом сообщила, что ничего не знает, знать не хочет и, вообще, идите вы все. После чего дала визитку и попросила звонить в любое удобное время. Майор Петров сильно подозревал, что удобного времени для него у светской львицы не найдется, но плюнул на это и откланялся.

В двух других квартирах никого не оказалось. А проживали в них, согласно данным внезапно эмигрировавшего в «Бюро миграции» паспортного стола Алоиз Васильевич Вайнсброд и Виолета Панасовна Панасюк.

Замечательно. Не известно вообще кто убит, как убит, кем убит, за что убит и где убит. Обширные сведения, подумал майор.

- Пойду убивать Иванова, принял он твердое решение.

Глава 3.

«Я убью тебя лодочник» - пропел майор Петров, входя в лабораторию, хриплым голосом Пугачева. Ему почему-то казалось, что именно этим голосом знаменитый атаман исполнял свой коронный шлягер «Сарынь на кичку!».

Особенно в этом древнем призыве майору Петрову нравилась именно «кичка». И его кабинет оглашался атаманским ревом после каждого закрытого дела. А дел этих за майором числилось не мало. Он давно заработал славу крепкого и очень въедливого сыскаря. Был у начальства на очень хорошем счету. За это ему и прощали мелкие шалости.

Преступный мир к сыщику относился тоже с уважением. Петров редко выбивал показания и подкидывал улики. Делал он такие вещи исключительно в отношении всякой шелупони. Людей же уважаемых он «давил» уликами настоящими, извлекая их из таких потайных мест, что у «братвы» глаза на лоб лезли. « Ну, Богом клянусь, никому!» – правильно, то есть, постоянно крестясь кулаком с тремя отогнутыми на правильные углы пальцами, выполняя распальцовку, кричал угрюмый сиделец. « Не сам же я себя?!». И верно – не сам. Это Петров тебя прижал и упек. И главное в рамках правил все. И обижаться не на что. По городу ходили упорные слухи, что у майора бывают видения.

Иван Иванович Иванов сидел за столом, заставленным какими-то ретортами. Среди химической посуды размещался потертый ноутбук, в который он тыкал одним пальцем. Глаза Иванова были тусклы, щетина на лице отливала серебром. Рубаха криминалиста была помята. В воздухе витал устойчивый запах спирта.

Иван Иванович был наследственным алкоголиком в четвертом поколении. Прадедом его был действительный статский советник, профессор Петербургского университета и член-корреспондент Сорбонны Феодосий Поликарпович Иванов. Дедом – известный советский микробиолог, многократный лауреат сталинских премий и прочих наград академик Порфирий Феодосеевич Иванов. Отец – Иван Порфирьевич Иванов был ректором университета, лауреатом Государственной премии, и много печатал работ в зарубежных научных изданиях. Все три знаменитых ученых пивали ежедневно, по многу и начинали пить всегда с утра. И только их несчастный отпрыск, сохранив те же привычки, оказался на довольно скромной должности криминалиста. Жены светил науки пивали со знаменитыми мужьями наравне и по тем же правилам, но следа в науке не оставили. Причиной тому было занятие ведением домашнего хозяйства при помощи домработниц и горничных. Горничной у криминалиста не было, жена ушла двадцать лет назад – рубаха его была помята.

Не то чтобы Иванов нуждался. Доходный дом, принадлежавший прадеду на улице Маразлиевской, правда, отобрали. Но академическую и профессорскую квартиру, обе на Дерибасовской, он сохранил. В одной жил сам, вторую сдавал под представительство американской компании. Но горничной не держал, рубах не гладил, и все неформальные просьбы исполнял исключительно «за стакан».

- Ваня, ну что за фигня? – задал первый вопрос Петров.- Что это, Ваня? Вот это: «Метод получения данной субстанции современной науке не известен». Я же тебя, Иван, знаю хорошо и понимаю, что слово «современной» в тексте оказалось не случайно. Колись, Ваня, колись.
- За стакан?
- За стакан.

Рассказ Ивана был плавен и достаточно долог. « Понимаешь, Вань, - сказал Петрову Иванов – изобретение подобного агрегата, во все времена было, так сказать, золотой мечтой человечества. Да, да – ответил он на недоверчивый взгляд Петрова. Мысль о том, что слишком много людишек развелось, не давала человечеству покоя еще со времен зарождения.

Ну, в начале-то попроще было. Дубиной по башке трахнул. Труп в овраг. Проблема утилизации отходов человеческой жизнедеятельности решена. Но потом сложнее стало. Первое и второе разделение труда, ну и так далее. Ты при СССР учился – сам в курсе. Короче стал народ сбиваться в крупные стаи. А тут, то мор, то война и трупов куча в одном месте. А от трупов новый мор, и новая куча. И хоронить их негде – земля-то частная. Вот и решали по месту, что делать. Кто жег, кто топил, кто в шахты сбрасывал. Много короче способов было придумано. Ты в курсе, что в катакомбах под Парижем с конца восемнадцатого века накопились кости шести миллионов человек. Штабелями они там лежат. Короче, технологии массового захоронения людей востребованы давно и прочно.

Ну, с началом века гуманизма, мировых войн и высоких технологий – продолжил Иванов - появилась потребность и в средствах массового уничтожения. А значит и еще более массового захоронения. И разрабатывались они по-всякому и много чего придумали. Тут и газ «Циклон – Б» и крематории, и много там всякого вплоть до ядерной бомбы. А здесь, Вань, ты представь только – два в одном и уничтожил и к захоронению подготовил высокотехнологично.

Поэтому и у Гитлера и у Сталина такие разработки наверняка велись. Что-то стало проектом, а что-то и нет, но действующие пробные экземплярчики могли и сохраниться где-то. На каких принципах они действовали и действовали ли вообще, я судить не берусь, но что попытки их создать были уверен.

Почему до ума и промышленного применения не довели? Думаю потому, что никто из вождей в возмездие не верил, и предпочитали они, чтобы дешево и побольше. Но суд в Нюрнберге состоялся. И заметь, Вань, трупы главных казненных уничтожили так, чтобы никто и никогда единой частички от них не нашел. Это от людей-то официально по приговору суда казненных.

Ну и «Вервольф» припомни – ставку Гитлера под Винницей. Четырнадцать тысяч строителей и ни одного, ни среди живых, ни среди мертвых. И кости заметь ни одной. Говорят, в озерах перетопили. Глубокие, мол, озера – исследовать невозможно. Марианскую впадину возможно, а озера нет.

Ты, Вань, наш старый ментовский принцип: «Нету тела, нету дела» помнишь? От то-то. Буду уже сокращаться.

Дело Гонгадзе помнишь? В двухтысячном дело было. Нашли в лесу под Киевом трупик прикопанный. Без головы заметь, Вань, и обожженный, да два месяца в земле. Экспертиза. Вот он. И сели, Вань, такие генералы сели.… А у нас, что? Подключил наш аппаратик к канализации, например, и ищи там потом гены.

Короче, аппарат способный такое с телом совершить никто и нигде официально не заказывал. Но разработки наверняка велись и ведутся. И действующие образцы существовать могут.

Ты «Пикник на обочине» гуманистов Стругацких помнишь? Припомни-ка тогда и «мясокрутку» из него. Витали, Ваня, мысли-то, витали. Да и витают, наверняка».

Иванов закончил. За время монолога его лицо осунулось, и скорей всего, не только от падения уровня спирта в крови.

-Ну, ты круто задвинул – сказал Петров – но я обдумаю. Но давай для начала чего попроще. Например, а взрывчаткой такого эффекта достичь можно?

- «Нет ничего невозможного, Ваня, для человека с интеллектом – припомнил классику Иванов. Но нету там, во всем фарше, ни одной молекулы взрывчатки, проверено. – Иванов неожиданно задумался – А ты про «Зеленую глину» слыхал?

Глава 4.

При словах «зеленая глина» в мыслях Петрова возник образ огромной «пятки» Чуйской анаши. Но Иванов был алкоголиком, и этот образ пришлось отбросить.

- Нет, не слыхал.

- Ну, правильно, Вань, откуда тебе слышать? Но это уже не за стакан тут посидеть нужно. Пойдем в «Гамбринус»? Посидим, поговорим, тюлечка опять – же – соблазнял Иванов.

Походы с Ивановым, куда-либо, были весьма чреваты крупными неприятностями, но время шло к шести, рассказ и намеки Иванова его подогрели и Петров согласился.

Помните ли вы стоявшие на каждом квартале старой Одессы стеклянные ларьки, называемые здесь будками. У каждой будки очередь из трех – четырех пенсионеров со стеклянными двухлитровыми сифонами. Эти ларьки торговали исключительно газированной водой без сиропа - одна копейка стакан, с сиропом три копейки – стакан. Был еще вариант за пять копеек взять с двойным сиропом, но он осуществлялся крайне редко. И с сиропом-то газировка доставалась не каждый день. Почему? – сейчас объяснить сложно. То ли родители считали, что она крайне вредна, то ли считалось, что отказывая детям в маленьких и дешевых радостях, из них растят настоящих строителей коммунизма. За десять копеек сифон заполнялся водой без газа.

Вот эти прозрачные сифоны и привычка заполнять их в будках, а не из-под крана и прикручивая баллончик углекислоты, были одним из отличительных признаков старой Одессы. Возможно, сейчас кто-то скажет, что точно такие будки стояли, скажем, в Туапсе. Очень возможно, я в Туапсе не бывал. В Москве и Питере таких не было.

С приходом перестройки эти безобидные и прекрасные будки куда-то исчезли. Вместе с ними исчезли и теснившиеся дверь к двери мастерские по ремонту одежды, обуви и кожгалантереи.

В советское время фактически это были подпольные цеха, снабжавшие весь СССР «фирменными» джинсами, с широченным ремнем, оборудованным уже, по истине, огромной пряжкой с надписью «JAZZ». Все эти признаки старой Одессы исчезли напрочь. Теперь дверь к двери стоят сверкающие стеклом и неоном бутики, торгующие самыми известными брендами мира.

Многие считают, что те самые мастерские никуда не исчезли, а просто, расширив производство, переехали в здания пустующих НИИ и заводов и теперь снабжают эти бутики. Возможно. Но не знаю, и врать не буду.

Так вот – все это исчезло, а «Гамбринус» остался. Он пережил все войны и революции, ежедневную, а то и ежечасную смену власти в годы гражданской войны и интервенции.

Создается неуловимое ощущение, что «Гамбринус» был всегда, а Одесса к нему потихоньку пристраивалась.

Мало кто помнит, что нынешний подвальчик в бывшей гостинице «Франция» это третья реинкарнация знаменитой пивной, однако все они находились в трех минутах ходьбы одна от другой, и соответственно на таком же расстоянии от нынешнего Приморского, недавно Жовтневого управления милиции.

Именно в это заведение и отправились сослуживцы. Назвать друзьями в полном смысле слова Петрова с Ивановым было нельзя, но взаимным уважением и доверием они в своем маленьком коллективе пользовались.

Сводчатые потолки, приглушенный свет, хорошее обслуживание, что еще нужно усталому менту.

По вечерам играет живая музыка. Есть даже скрипач, не тот конечно безжалостно убитый Куприным, но возможно тоже Сашка.

Раки и любые морепродукты, салаты, закуски, горячее. Сейчас в «Гамбринусе» есть все, но, как известно, Петров любил тюлечку.

Что может быть прекрасней этой мелкой рыбки, известной в иных местах как килька, если посолили ее буквально вчера, и выловили тоже. Сегодня же лоснящейся горкой она лежит на тарелке посыпанная мелко порезанным зеленым и репчатым лучком и сбрызнутая знаменитым пахучим подсолнечным маслом с «Привоза».

Впрочем, Петров тюлечку любил, и на его тарелке вместо горки лежала настоящая гора этой мелкой и пахучей рыбки.

Товарищи взяли сразу по два пива, и пока эта янтарная жидкость не исчезла в их желудках вместе с изрядным количеством мелких рыбок, о делах не говорили.

Потом взяли еще по два, и Петров попросил рассказ о «Зеленой глине» все-таки продолжить.

« Есть, Вань, в интернете разные самые сайтики. На любой прямо вкус. Ну, типа кто-то любит тюлечку, а кто-то корюшку. А кое-кто, Вань, взрывчатку на дому любит изготовлять.

И так этим изготовителям в нашем мире одиноко, что они вынуждены единомышленников себе не на улице, а в сети искать. Те, кто на это дело поставлен, естественно, сайтики эти ищут и давят. А они новые открывают, и пока сайтик не придавили, рецептики с него уже по всей сети разлетелись.

Тут недавно один студент американский выложил в сеть чертеж пистолета, который сканеры в аэропорту не обнаруживают, а напечатать его можно дома на 3-D принтере. Так вот пока чертеж с сайта снесли, его успели скопировать несколько тысяч раз. Короче, ты понял, о чем я.

У меня к таким сайтам интерес профессиональный и я их почитываю. С год, примерно, назад один бразильский студент-химик выложил рецепт собственной взрывчатки. Язык в Бразилии португальский и название было излишне цветистым, поэтому в русскоязычной части интернета его быстренько переименовали в «Зеленую глину».

Все ингредиенты для изготовления продаются в ближайшем хозяйственном магазине, важна технология изготовления. Её-то студент и разработал. Таких рецептов в сети пруд - пруди.

Собственно, почему я о ней вспомнил – в результате взрывной реакции конечными продуктами являются азот, кислород и углекислый газ. Больше вообще ничего.

Именно из этих элементов и состоит воздух. Обнаружить следы такой взрывчатки совершенно невозможно.

Причем образуются все эти элементы в кристаллическом, то есть твердом виде, и являются поражающими элементами наравне с взрывной волной, многократно усиливая поражающий эффект. После кристаллики испаряются, и всё. Кристалликов этих много-много. Теоретически могли и нашинковать».

- А практически могли? – задал вопрос Петров.

- Тут эксперимент нужен.

- Проведи.

- Ты с ума сошел? – догадался Иванов.

- У тебя же рецепт есть – не сдавался Петров.

- Но это незаконно.

- Ваня, я тебя сейчас убивать просто буду. Про вот это «незаконно» ты прокурорским расскажешь, а я тебя прошу ответ мне дать по «делу» между прочим.

Иванов задумался.

- Ладно, по это не стакан и даже не бутылка. Это пять бутылок.

- Договорились.

Товарищи допили пиво, и перешли на водку, изрядное количество которой майор криминалисту уже задолжал.…

Проснулся, если так можно назвать выпадение из полной комы, Петров в пять утра.

Кроме бухающего изнутри по черепу молота чем, несомненно, занимались темные демоны пьяных застолий, по тем же несчастным черепным костям стучали и собственные воспоминания.

Вот Иванов собирается домой, а Петров его не отпускает, предлагая взять девок и поехать в готель «Зiрка» где, как известно, сдают номера на час.

Вот Иванов куда-то исчезает, и в «Зiрку» Петров предлагает проехаться официантке, причем немедленно и под угрозами страшных кар.

Вот его браво и четко забирает присланный из родного райотдела патруль.

Вот тот же патруль за углом пытается вежливо усадить его в такси. Но вежливо не получается.

Петров упирается и предлагает навестить «Зiрку» всем коллективом, предварительно захватив девок у гостиницы «Красная».

Дальше провал.

Проснулся, слава Богу, дома.

Разжевав две таблетки анальгина «молот» в голове Петров несколько унял. Теперь больше всего донимал ком неясного происхождения в носоглотке, который поочередно нос и глотку перекрывал. От этого хотелось блевать и беспрестанно курить, что Петров и делал, ясно осознавая, что именно от курева-то ком и появляется. С этим поделать было уже ничего решительно нельзя и нужно было дождаться вечерних возлияний. Во всяком случае, сам Петров других методов не знал. Теперь необходимо хоть как-то привести себя в порядок и отправляться на службу.

«Товарищ майор, вас немедленно, немедленно вызывает к себе полковник. Повторить слово немедленно дважды приказ самого полковника Сухова» - браво доложил дежурный капитан, существенно усилив головную боль Петрова.

Глава 5.

- Стало быть, Вы предполагаете, что по нашему благословенному городу носится маньяк с мясорубкой, рассчитанной на перемол быка с рогами, или студент – полковник Сухов демонстративно приоткрыл папку, как бы подглядывая – гм, из Бразилии с пластидом кустарного изготовления. И, вот значит, эти двое… - Полковник Сухов покинул свое кресло и сидел прямо напротив бледного от вчерашних изысков Петрова.

- И вот значит эти двое…

- Один, товарищ полковник.

- Ко - то - рый? – по слогам произнес Сухов.

- Не могу знать.

- Ну, и не перебивай.

- Так вот, майор, результаты твоей работы я вижу так: Предположительно жертва убита и тело переработано специальным устройством для таких манипуляций. Либо все это совершено при помощи взрывчатки. Либо убийство и переработка это два разных события. Производилось все это на неком нам не известном полигоне. После чего останки тела в переработанном виде.… Так.… В оперативных докладах приказываю использовать слово «фарш». И так: «фарш» был доставлен в город и примерно в пять часов вечера занесен в закрывающийся на кодовый замок подъезд элитного дома. И никто ничего не видел. Ты меня поправь, Петров, если я чего не так сказал.

- Я не уверен, товарищ полковник, что манипуляции с телом осуществлялись на полигоне.

- А где? В старом карьере? Петров ты размер той мясорубки себе представляешь? А мощность взрыва в тротиловом эквиваленте? Майор, доложи мне немедленно: Там дом-то на месте?

- Так точно, товарищ полковник.

- Фу – театрально утерев пот со лба, произнес полковник Сухов.

- Ну и кто у нас потерпевший? – продолжил он.

- Предположительно один из жильцов дома либо Алоиз Васильевич Вайнсброд, либо Виолета Панасовна Панасюк.

Сухов встал, прошел к сейфу и, закрыв его от майора спиной, открыл дверцу. К столу он вернулся с половиной стакана коньяку и молча, поставил его перед майором.

- А почему собственно один из жильцов дома? Майор, у тебя сколько трупов-то?

Петров поперхнулся коньяком.

- Да ты пей, Ванечка, один у тебя трупик. Один одинешенек. Дедушка тут поработал, информацию собрал для внучка. Документики кое-какие дедушка достал. Жизнью при этом рискуя. Где же они документики-то затерялись?

Полковник начал переставлять на своем столе письменные приборы и телефоны.

- Дедушка старенький. Положит и забудет. А не вывернуть ли мне карманчики? Ой, в папочке-то дедушка и не посмотрел еще.

Перед Петровым на стол лег свежий номер «Желтой Звезды» с его собственной фотографией на развороте.

На фотографии майор был слегка взъерошен. Форменная рубаха, побывавшая до этого на двух убийствах, была слегка не свежа. На лбу майора серебрилось несколько капель пота. Майор стоял в проеме двери.

«Камера у нее в коридоре, и хорошая камера» - с тоской подумал майор.

« Представьте себе мои кисоньки, мои лапоньки и красотульки – начинала свою статью Бджола – что вы трудились весь день. Вы потели в солярии и на тренажерах фитнес центра. Вы вынесли все муки от косоруких парикмахеров и педикюрш и вот, наконец, освеженная душем вы чисты, легки и воздушны. Вы очаровательны и нежны. И в этот самый момент вам предложили выпить коньяк «Одна звезда» за углом, из горла, на троих.

Именно так и почувствовала себя автор этих строк, увидев жалкую звезду на погоне несчастного майора. – Убью суку! Решил Петров. – Зачем же, рыбоньки мои, явилась к хозяйке нашего салона этот жалкая пародия на комиссара Катани, больше похожая на Пуаро? Конечно же, за помощью.

В соседнем не элитном районе было совершено ужасное убийство и эти доморощенные пинкертоны решили, что жертвой может быть наша обожаемая Принцесса Виола, наша лапушка и красавица, звезда элитных дискотек. Я не стала им помогать. Каждый должен честно отрабатывать свои жалкие копейки. А Виола, после их отъезда вернулась из средиземноморского турне». Далее шло описание шикарного путешествия Виолы.

Принцесса Виола более известная в районе готеля «Зiрка» под именем Зузу Петрову была известна. От остальных она отличалась тем, что приходила только с африканцами, и действительно несколько раз выходила замуж за африканских царьков из числа студентов одесских вузов. Последнее, что о ней слышал Петров, что очередной бой-френд выгнал ее со своего сухогруза в Марселе, и она добирается на перекладных. Просто Петров никогда не заглядывал в ее паспорт, а ей ни разу не пришло в голову представиться гражданкой Панасюк.

- Ну что, сынок, в твоих глазах я вижу страстное желание опросить свидетельницу. Опрос провести за приделами нашего учреждения. До утра в отделении не появляться. С утра ко мне и чтобы как огурец. Исполнять!

Петров вышел на улицу. По Греческой еще дул утренний бриз. Легкий ветерок придавал некую свежесть мыслям. Поеду в «Шторм» решил Петров, поработаю по рецептам Бджолы Гламура.

Огромный и сверхсекретный завод оборудования для подводных лодок в настоящее время предоставлял услуги фитнес-банного обслуживания для населения. Находился комплекс, по понятиям Петрова, почти, что за городом на Черемушках. Но с организмом что-то нужно было делать, и Петров решился на дальний вояж.

Потеряв на тренажерах и в сауне два литра липкого, какого-то больного пота и возместив их двумя литрами неплохо снимающей интоксикацию минералки «Поляна Квасова» майор несколько приободрился. Пора было готовиться к работе со свидетельницей.

Звонить Кате Шмель Петров даже не пытался. «Кто предупрежден, тот вооружен», а оружия давать ей в руки он не хотел. Поэтому майор решил ее вылавливать при помощи колумниста чуть менее гадкого, но столь же желтого издания «Страсти» Савы Годного.

Родился, Сава в неблагополучном районе «Сахалинчик» мальчиком хрупкой телесной и душевной организации и его огромные глаза с болью смотрели на окружающий мир.

За это под глазами периодически возникали синяки.

Сава искренно ненавидел весь «Сахалинчик» в целом и каждого его представителя в отдельности. Следует отметить, что окружающие отвечали ему взаимностью.

Когда же мальчик начал пописывать, тучи сгустились над головой подростка не на шутку.

Петрову удалось тогда отбить окровавленную тушку у разъяренной толпы одноклассников, соседей, соседок их родителей и просто случайных прохожих. За что он был награжден признательностью Савы и презрением остальных.

Подросший, потолстевший, и облысевший Сава все свое творчество посвятил обливанию грязью каждого человека встреченного им на жизненном пути.

Он даже умудрился тиснуть в одном из центральных журналов повесть, в которой с тщательностью подлинного натуралиста препарировал свои воспоминания о детстве и юности.

Все имена и фамилии были подлинными. Автор несколько погрешил против истины в освещении собственной роли в событиях, но фактура была настоящей.

Подросшим и ставшим бизнесменами, врачами, начальниками, да и просто родителями одноклассникам не очень нравилось вспоминать о первых опытах онанизма и внезапном поносе на уроке природоведения во втором классе.

Впрочем, воспоминания о юности были еще более грязны.

Сава снял квартиру вдали от «Сахалинчика», на улицу старался не выходить и передвигался по ней только короткими перебежками в ночи. Взгляд его одичал. Но писать он не бросил, и каждый день приобретал новых смертельных врагов.

Скорее всего, Петров был единственным обладателем номера его мобильного телефона. Хотя Сава и менял этот номер примерно раз в три дня.

По телефону майор выяснил места наиболее вероятного появления Кати Шмель на сегодняшнюю ночь. То есть те тусовки, на которых ожидались наиболее грязные и отвратительные скандалы с сексуальным подтекстом.

Посчитав, что пока ему делать нечего, Петров отправился домой готовиться к вечерней охоте.
Глава 6.

Катя Шмель с самого детства, была эталоном вкуса, красоты и богатства. Действительно красивый ребенок был упакован в болгарские пеленки и перемещался на своей первой иномарке – коляске производства ГДР.

Шмель папа, или как его звали друзья - Старый Шмель был капитаном крупного советского сухогруза и, бороздя просторы морей и океанов, старался как можно реже бывать дома.

Дома капали исключительно «деревянные», с первым же гудком корабельной серены отходящего судна «капель» усиливалась и состояла уже из СКВ, или как тогда называли из инвалюты.

Капало, на самом деле, что в рублях, что в инвалюте, по сравнению с моряками других стран обидно мало.

По этой причине абсолютно все моряки торгового флота СССР были вовлечены в чудовищный оборот сделок по купле и перепродаже, грозивший в ином случае и тюремным заключением.

Вернее грозил он в любом случае – существовали уголовные статьи за предпринимательскую деятельность и спекуляцию. Однако уполномоченные на контроль органы, в большинстве случаев закрывали на это глаза. Так было удобно вербовать всех подряд, начиная с капитана и замполита судна до самого последнего судового плотника. Реальные процессы возникали лишь над непокорными, либо уж слишком обнаглевшими моряками, начавшими поставлять иностранный ширпотреб, и вывозить богатства Родины в поистине промышленных масштабах.

У обычного моряка к богатствам Родины в первую очередь относилась водка. Что такое водка, и что она должна быть СПИ, то есть иметь на этикетке эмблему советской внешнеторговой организации «СоюзПлодоИмпорт», одесский ребенок узнавал примерно лет в пять.

Далее в списке богатств, шла икра, обязательно черная, обязательно в баночке с осетром и надписью «caviar».

Далее шли русско-советские сувениры: марки, значки, вымпелы, и наконец, матрешки. Приобрести в свободной продаже в портовых городах страны матрешку было абсолютно нереально.

Количество разрешенного к вывозу «для личных потребностей» товара было строго ограничено.

Все эти богатства родины следовало реализовать в портах развитых капиталистических стран. Покупать, что-либо в этих портах не следовало. Это просто не имело смысла.

В портах стран «недоразвитых» например, во Вьетнаме или Африке продать можно было буквально все. В ход шли ножницы, нитки иголки, тушенка. Абсолютно все.

Моряки меняли даже робу, а некоторые умудрялись выставить на обмен ношенные трусы и носки.

Вы спросите, что же можно приобрести за ношенные с крепким матросским духом носки? Ну, например посмертную маску африканского вождя, выдолбленную из черного дерева. Проданная в СССР такая маска могла обеспечить моряка носками на пятилетку, при условии, что менять он их будет ежедневно, а грязные выбрасывать.

Вырученные в развитых странах деньги и свои кровные суточные тратить следовало на Тайване и в Сингапуре. Китай и прочие Индонезии в те времена в списке стран производителей отсутствовали напрочь. Товары развитых стран были качественны, дороги, и не давали при перепродаже достаточной маржи. Все «фирмовые» джинсы «Made in the USA», майки с портретом Джона Леннона и очки с наклейкой флага Италии или Канады в половину «очка» были произведены именно в этих двух странах.

Произведя все эти полулегальные сделки, моряки возвращались в СССР нагруженные как ослики. На берегу в дело вступали их жены.

Дело не в том, что моряки не любили своих подруг. Причина была в другом: Пойманный на спекуляции моряк автоматически лишался визы, а, следовательно, и средств существования всей семьи. Если же ловили его жену, обычно она отделывалась выговором, на профсоюзном собрании который ей выносили подруги, которых не поймали вчера, но вполне могли поймать завтра.

Катина мама – милая интеллигентная Раиса Петровна, в обычное время учитель литературы, превращалась в торговую хабалку и выходила на «толчек».

«Толчек» или «Толкучка» - стихийный и абсолютно незаконный рынок по продаже промышленных товаров существовал далеко не в каждом городе СССР. В Одессе существовал.

Внешняя стихийность торговли, по всей видимости, была отлично организована на уровне партийных хозяйственных и правоохранительных органов. Во всяком случае, обычно в дни облав ни продавцов, ни покупателей на ней не было. Если же очередной пустырь, где шла торговля, закрывали, то уже на следующий день все заинтересованные стороны отлично знали, куда следует приходить теперь. Коррупция, рэкет, теневая экономика и связанные с ней бандитизм и заказные убийства существовали уже тогда.

Впрочем, Раису Петровну это касалось мало. Заплатив «кому надо» она мирно сбывала привезенный мужем товар, реализуя формулу деньги – товар – деньги.

О, одесская «толкучка» тех времен. Толкучка в полном смысле этого слова. Никаких торговых рядов. Товар у продавцов в сумках, и нужно спрашивать, что есть. Наверное, несколько тысяч человек в ограниченном пространстве хаотично передвигаются, торгуются, покупают, продают. А ты ростом по пояс взрослому человеку держишься за мамину руку и больше всего боишься потеряться. Такие чувства, наверное, испытывает вчера подобранный на улице щенок на первой прогулке с хозяином. Мама, что-то покупает. Тебя же за все мучения и ужас в конце мероприятия ожидает пачка жвачки «Рeppermint» купленная за два рубля, фантастические на тот момент для пацана деньги.

У Кати жвачка была всегда. А еще шлепанцы из яркой резины на толстой подошве, называемые в Одессе «сланцами», залихватская юбочка, майка с изображением Эйфелевой башни и надписью «Paris». Под юбочкой узенькие трусики с надписью «Monday» на все дни недели. Остальные трусы из набора «неделька» Раиса Петровна продавала в розницу, объясняя дочери, что иначе остальные девочки останутся без трусиков. На светские мероприятия, например в театр, Катя имела джинсы и кроссовки «Romikа».

А еще папа привозил журналы «Burda» с выкройками. Журналы тоже являлись товаром и продавались швеям по пятьдесят рублей, но Катя успевала их внимательно изучить, и отлично разбиралась в том, что действительно модно за границей.

Распродав товары, Раиса Петровна вновь становилась учительницей литературы, и привила дочери отличный вкус к поэзии. Старый Шмель «гудел», но всегда не очень громко, и дочь свою любил.

Катя хорошо училась и выросла милым интеллигентным ребенком из обеспеченной семьи.

Первый звоночек, что что-то не так прозвенел примерно лет в четырнадцать. Тогда её вечного рыцаря и, как думала Катя, будущего мужа Ромку, с невероятной легкостью увела разбитная Веерка с прыщами на лице, из параллельного класса.

Оглянувшись, Катя поняла, что «тургеневские девушки» не в моде. Что, не смотря на свою красоту, среди парней она особым успехом не пользуется, а пользуются те, что «дают». Однако сама мысль о том, что бы дать вот так просто без любви была ей противна. Катя была умна и вскоре приняла вид «дам, но не вам». Верка была посрамлена, а парни стали бегать толпами.

Катя же научилась делать вид « чтобы меня добиться, нужно не только хорошо заплатить, но и очень постараться» и двинулась по жизни. Один раз она побывала замужем за молодым капитаном, но рассталась с ним без особой жалости. В постели он был чрезвычайно груб, да и капитаны уже переставали быть приделом мечты.

Все эти достоинства прямой дорогой привели ее в «Желтую Звезду».

Она стала завсегдатаем светских тусовок, пати и прочих разнузданных необузданностей. Также за ней закрепилась слава гуру резких выражений и оценок. Именно ей приписывают авторство фразы «Одет на триста долларов вместе с женой и ребенком, а туда же.».

Начав вести колонку, Катя осмысленно оглупила свою речь, чтобы «комнатные болонки» богатых «папиков» были от нее без ума.

Однако «тургеневская девушка» продолжала бунтовать, и в глубине души Кате настолько было неприятно тусоваться с людьми, с которыми и выпить противно, что это преобразовалось в своеобразную манию. В сумочке Кати все время лежало несколько пачек влажных салфеток, да не простых, а с бактерицидным эффектом и она постоянно вытирала ими руки.

Сегодня она была на перфомансе пятидесятилетнего «молодого художника» Митрохина. Это был квартирник, с толпой старых мудаков, вычитавших где-то фразу «антигламур это гламурно» и щеголявших в реально кирзовых армейских ботинках, драных джинсах, тертых косухах, и потрясавших давно поседевшими хвостами своих волос.

Из спиртного подавали дешевое разливное вино, которое в пятилитровых баклагах стояло на столе в кухне. Наливать вино следовало самостоятельно. Стаканы были одноразовыми. Чистых стаканов не было.

В освобожденной от мебели комнате на стене весела единственная картина.

На ней Тарас Григорьевич Шевченко в гитлеровских усах, соломенной шляпке и абсолютно голый испражнялся посреди свалки. Полотно называлось « Светлый путь».
Придя на квартирник, следовало подойти, постоять несколько минут и произнести «концептуально». А Кате еще и протереть руки салфеткой.

Пришла на это мероприятия Катя в надежде застукать двух известных борцов за нравственность, за гомосексуальными утехами в сортире. Педерасты были уже на месте, но пока надирались винищем, и Кате было скучно.

Глава 7.

Катя скучала.

Посетители действа предпочитали набираться красненьким и ей совсем не интересовались. «Впрочем, это к лучшему - подумала Катя – Такой кунсткамеры старых пердунов во всей Одессе больше не найти».

Был среди посетителей и один помоложе, зачастивший в последнее время на телевидение борец с развратом. Но в данный момент он потягивал красное, плотоядно обводил языком губы и с вожделением поглядывал на депутата, выстроившего на той, же борьбе всю свою карьеру.

Дверь распахнулась. Вошел мужчина, глядя на которого Катя решила, что он ошибся дверью.

Тысяча шестьсот восемьдесят три доллара, профессионально оценила Катя. Неплохо для легких брюк, туфель и рубахи с коротким рукавом. Нормально так. Укладку явно сделали в хорошей парикмахерской. Сильные руки. Кисти с длинными пальцами. Маникюр в порядке. Сейчас он уйдет – решила Катя.

Но он не ушел. Подошел к картине, постоял пару минут произнес «концептуально» и отошел.

Катя заметила, как он вытер руки носовым платком в кармане. Заглянул на кухню, слегка поморщился и направился к ней:

- Вина я вам не предлагаю.

- А что предлагаете?

- Хотите стихи: В когтях седого наркомана ты бьешься птичкою в сетях.

- Пока твой муж, от страсти пьяный, танцует танго на костях - закончила Катя. Любите «Серебряный век»?

- Только самое лучшее. Моя первая любовь его просто обожала, а мне хотелось соответствовать.

И так у него это естественно получилось, и улыбка была такая хорошая, что она простила ему некоторую бестактность, заключающуюся в упоминании другой дамы.

- Разрешите представиться – Иван.

- Очень рада, Катя.

- Как Вам, Катя, полотно?

- Концептуально.

- Да бросьте, Катя. Это же мазня, попытка вылезти куда-то вверх за счет чужой славы. Впрочем в данном случае – Иван оглядел уже изрядно набравшегося автора – и в верху-то только крышка гроба.

Катя позволила себе полуулыбку.

Они потрепались еще минут пятнадцать, причем Катя взяла себе на заметку несколько очень свежих и едких характеристик гостей. Впоследствии она их вставит в свои репортажи.

Вскоре молодое дарование, в очередной раз плотоядно облизнув губы, скрылось в коридоре. За ним выскользнул депутат.

Планировка квартиры была такой, что в коридоре располагалась дверь в довольно большой совмещенный санузел, за ней дверь в кухню и далее выходная дверь.

-Я на минуточку- сказала Катя, приготовив фотоаппарат, и вышла следом. Возвращаться она не собиралась.

Примерно через три минуты в коридоре появился Иван. Катя маялась под дверью туалета. Дверь была закрыта изнутри на довольно крепкий крючок, а в щель ничего не было видно.

« Проблемы? – спросил Иван – Дама хочет пи-пи!» С этими словами он рванул дверь на себя, оборвав крючок, и прошел в кухню.

Несколько минут из коридора раздавались истошный визг, потом стук женских каблуков и хлопок выходной двери. И тут же: « Держи суку!!!!!!!».

Депутат с голым торсом несся к входной двери и неожиданно наткнулся на выходящего с огромным стаканом вина из кухни Ивана. Большая часть вина выплеснулась депутату в лицо, но несколько капель попало и на белую рубаху Ивана.

- Любезнейший, нельзя ли поосторожней!

- Отойди, я депутат!

- Боюсь, что не на долго.

- Ах, ты быдло!!!!

Покрытые рыжим волосом пальцы депутата потянулись к горлу Ивана. Глаза Ивана обежали потолок, на предмет поиска камер слежения, и удовлетворенно опустились. Резким ударом правой руки он сломал депутату челюсть.

Челюсть была сломана окончательно и бесповоротно, никто в мире уже никогда не сможет ее собрать. Шикарная керамическая челюсть, изготовленная в Израиле по слепкам, сделанным в лучшем стоматологическом центре на Садовой. Челюсть, за которую были заплачены гигантские деньги, просто перестала существовать.

Депутат настолько опешил, что молча, наблюдал, как наглец развернулся и просто ушел из квартиры.

Забегая вперед, скажу, что «Желтая звезда» появилась в продаже в восемь утра. К этому моменту депутат успел распустить слухи о своем самоубийстве и уехать в Израиль. Позже и молодое дарование покинуло страну, и тусуется теперь у памятника Кириллу и Мефодию.

Выскочив на улицу, Катя бросилась за угол, прыгнула в такси и помчалась в редакцию.

Там она загрузила снимки, написала к ним сопроводительный текст, отправила редактору и успокоилась только тогда, когда из печатной машины начали выходить первые экземпляры номера.

Домой она возвращалась около одиннадцати. Решила пройтись пешком. Благословенный центр таил в себе мало опасностей. Дневная жара несколько спала, ветерок немного холодил кожу лица и в воздухе разливался волшебный аромат одесской ночи.

Возле подъезда она заметила «Туарег», которого раньше здесь не видела, но особого внимания не обратила пока не подошла ближе.

Водительская дверь была открыта. На сидении боком, вытянув ноги, сидел Иван. На торпедо лежал явно не дешевый букет из красных роз.

Иван вышел, вынул букет, протянул его Кате и, приятно улыбнувшись, сказал: «Добрый вечер».

Катя настолько опешила, что букет взяла. Однако скоро опомнилась и сказала:

- Иван, я не давала Вам свой адрес.

- Ошибаетесь, Екатерина Алексеевна, не только давали, но и велели обращаться в любое время. – Иван опять улыбнулся – Вот я и воспользовался.

Он протянул Кате ее визитку и формально представился: «Майор Петров».

Лицо у Кати на минуту стало пунцовым, но она скоро справилась с собой и сказала:

- Если у Вас есть ко мне вопросы, вызывайте повесткой в отделение.

- Ну, зачем же так формально, Катя? Вы ведь разрешили мне так себя называть?

Он вздохнул, наклонился в машину, вынул оттуда пакет с тремя бутылками прекрасного шампанского, захлопнул дверь, поставил машину на сигнализацию и с лукавой улыбкой сказал: «Катюша, угостите меня, пожалуйста, кофе. Целый день во рту маковой росинки не было». Катя не смогла отказать.

Целоваться они начали еще в подъезде. Примерно на том месте, где недавно лежало то, что полковник Сухов велел именовать, лаконичным и безнадежным словом «фарш». Потом целовались на лестнице, потом возле двери. В коридоре Катей неожиданно овладела ее фобия, и она выпалила: « Ты чистый?»

Через пять минут Петров чистый - только, что из ванной и Катя в её прекрасной постели грязно занимались сексом.

Не то, чтобы Петров не знал других слов для названия этого занятия, но до любви было еще далеко, а грязи придавали Катины крики.

Ну, скажите мне, кто из нас слышал из родительской спальни истошные крики, визг и хохот дикой гиены? Откуда взялась эта ужасная мода? Из немецких порнофильмов, которые устремились к нам вслед за видеомагнитофонами? Из опыта общения с проститутками, и мыслей, что если она не орет, значит со мной, что-то не так? Нет ответа.

Минут через десять Петров попросил Катю этот концерт прекратить, и она благодарно отдалась своим ощущениям, тревожа ночь лишь довольно тихими вздохами.

« Его руки и губы шарили по всему ее телу, выискивая каждую складочку способную принести удовольствие…» - примерно так Катя бы описала эти ощущения в своем «Боевом листке».

На самом деле никто нигде не шарил. Петров и так знал все эти складочки наизусть. И когда примерно через двадцать минут она хрипло выдохнула, хрипло выдохнула еще раз и откинулась на подушки, самодовольно подумал: « Как ты там писала – несчастный майор…».

Потом они пили шампанское. Потом опять занимались сексом. Еще и еще, и это действо все ближе приближалось к слову «любовь».

Глава 8.

С утра в кабинете Сухова от Петрова просто разило огуречным лосьоном. Бутылочку этой зеленой жидкости белорусского производства он с большим трудом сумел отыскать в парфюмерных точках Одессы. Но сказано «как огурец», значит как огурец.

Полковник Сухов юмор оценил, но пока никакого вида не подавал. Кроме того в чистом тоне белорусского парфюма ему чудилась некая посторонняя нота. Какая именно нота - он пока не определился и основные выводы отложил на потом.

- Докладывай, майор.

За утренним кофе и яичницей с почеревком, именуемым в иных местах беконом, Петров действительно успел немного обсудить с Катей и дела служебные, поэтому минимальную информацию имел.

- Жертвой преступления предположительно является Алоиз Васильевич Вайнсброд. 1976 года рождения, уроженец города Рязань.

Согласно полученным от соседей сведениям Вайнсброд работает моряком на кораблях иностранных судовладельцев, или, как говорят в Одессе, «ходит под флагом».

Режим работы четыре месяца в море, четыре на берегу. Это позволяет предположить, что Вайнсброд относится к старшему или высшему офицерскому составу. Однако его специальность, звание, и компания в которой он работает на настоящий момент не установлены.

- Крюинговые компании проверял?

- Еще нет, товарищ полковник. Запланировал на сегодня. Хотя, конечно, этих контор, которые вербуют моряков «под флаг» сейчас в городе видимо невидимо. Хорошо если Вайнсброд устраивался через приличную компанию, которая не только вербует, но и отслеживает трудовой путь. Но существует и огромное количество подвальных контор, которые обеспокоены в первую очередь тем как содрать деньги с желающего уйти в море. В результате моряк пристраивается на полуразвалившийся корабль под флагом, каких ни будь Островов Зеленого Мыса. Сумеет ли он дотянуть до следующего порта никому не известно. За исключением судовладельца. Да и то в том случае если судовладелец убежден, что корабль обязательно утонет, и единственным смыслом рейса является получение страховой премии.

- Ну, в такие конторы обращаются в основном моряки, имеющие далеко не идеальный послужной список. Пьяницы, дебоширы, неуживчивые люди, а так же те, кому немедленно нужно покинуть Одесский берег из-за проблем с законом. Что по Вайнсброду есть сведения позволяющие предположить, что он мог обратиться в такую компанию?

- Послужной список его пока неизвестен. Но сведения, полученные от соседей, таких предположений сделать не позволяют. Соседями Вайнсброд характеризуется в целом положительно. Доброжелателен. Всегда поздоровается, а при необходимости и пообщается несколько минут. В гости, правда, никого не звал, и сам не ходил. В целом общение на уровне: здравствуйте – до свидания. Но пьяным его никто, никогда не видел. Шумных компаний он не водил. Вернее не водил никаких компаний. А еще вернее будет сказать, что никто из соседей, за все время проживания Вайнсброда в доме, ни разу не видел, чтобы к нему пришел хотя бы один человек.

- Занятная личность.

- Личность мне его, товарищ полковник, чем-то очень не нравится. Чем пока сказать не могу. Будем считать предчувствие.

- Так, предчувствия на потом. Сейчас факты.

- Фактов пока не особо много. Я тут сегодня с утра на квартиру к Вайнсброду зашел…

- Это как это зашел? Без санкции, без ничего?

- Вы же знаете, товарищ полковник, что скажет прокурор: « Заявления нет, тела нет – оснований нет». Все, как положено: «нету тела – нету дела».

- Ладно. Что там на квартире?

- Ни-че-го – Петров осмысленно растянул это слово. Квартира чистенькая. Грязной посуды в раковине нет. Пыли на полках нет. В корзине для грязного белья одна пара носков. В носках ничего нет.

Взгляд Сухова невольно лег на холеные с идеальным маникюром руки Петрова. Тот остановился.

- Продолжай.

- В квартире выполнен качественный ремонт, который принято сейчас называть «евро». Носильные вещи в шкафах качественные. Не самых дорогих, но достаточно известных брендов. Подбор литературы достаточно стандартен для наших дней – в основном нашумевшие бестселлеры последних двух лет. Набор бытовой техники стандартен. Если из квартиры убрать носильные вещи она станет безликой как номер в гостинице. Компьютера в квартире нет. Фотографий нет. Ни одной. Каких либо сувениров свидетельствующих о том, что в квартире живет моряк, тоже нет. Знаете, всякие там кораллы в серванте, барометры на стене, африканские маски. Нет даже Набора из кувшина и чашек в форме рыб, который можно найти в каждой второй квартире города. Спиртного в квартире нет. Вообще.

- Трезвенник?

- Или алкоголик. Тем не менее, ни первое, ни второе заявление не подтверждаются. Согласно показаниям соседки Вайнсброда Екатерины Алексеевны Шмель, ее сосед, во время пребывания на берегу, регулярно посещал ресторан «КлараБара». Да, что там регулярно. Он просто ходил туда как на работу. Приходил к открытию, и уходил после обеда, перед ужином. Примерно в пять часов вечера, он возвращался домой, и обычно, больше никуда не выходил.

- Интересное местечко.

Местечко действительно было интересным.

Ресторан «КлараБара» находится прямо в Городском Саду на Дерибасовской.

Горсад постоянно наполнен самым разным народом. Тут и своеобразный вернисаж, на котором продают картины местных художников, различные одесские сувениры, значки и атрибутику разных эпох. Тут и стайки туристов – горсад, подаренный в свое время городу братом того самого Дерибаса - Феликсом, является одной из основных туристических достопримечательностей города.

Сюда в беседку постоянно приезжают фотографироваться женихи и невесты.

Через горсад проходят многие пешие маршруты для выхода из одного района центра в другой, впрочем, об этом знают только одесситы.

В общем, жизнь кипит.

И тут же, даже не в двух шагах, а прямо тут же, тихий ресторан, покой и качественное обслуживание. Летом работает открытая терраса, на которой разрешено курить за столом, что в наше время для многих не маловажно.

В том же здании находятся апартаменты. Когда-то с другой стороны здания на Преображенской улице находились Центральные театральные кассы. Впрочем, улица тогда называлась Советской Армии, и никакой «КларыБары» в помине не было.

Теперь же все поменялось. Есть ли там театральные кассы? – на этот вопрос ответит не каждый. А вот на вопрос: где находится «КлараБара»? - ответ вы получите у любого одессита.

Место очень удобное для желающих с кем-либо встретиться, оставшись незамеченным.

- Шпионские страсти? – спросил Сухов.

- Или криминальные. Хотя, может быть человек просто любил, потягивая кофе наблюдать за толпой – ответил Петров. – Нужно проверять.

- Так иди и проверяй.

- Есть. Разрешите идти?

- Иди.

И тут Сухов вспомнил, что за нотка вплеталась в аромат огуречного лосьона. Это был запах весьма популярной парфюмированной воды «Daisy» от Marc Jacobs

- Петров!

- Да, товарищ полковник?

- Если я увижу в «Желтой Звезде» серию фоторепортажей: «Сексуальные утехи никчемного мента», ты у меня выговором не отделаешься. Я прикажу установить стенд «Они позорят милицию». Понятно?

- Этого не произойдет, товарищ полковник!

Он очень хотел верить, что этого не произойдет.

Глава 9.

Первым делом Петров связался с чиновниками от образования. Не то чтобы они очень хотели помочь правоохранительным органам, но у всех есть шаловливые дети и племянники, а некоторые и сами детских шалостей не оставили. Петров никогда не был излишне жесток, и действовал в поле убеждений, что преступление, несомненно, должно быть наказано, но вовсе не обязательно тюрьмой и общественным остракизмом. По этой причине примерно через два часа ему удалось получить сведения о том, что Алоиз Васильевич Вайнсброд на территории Одесской области и Украины вообще морским специальностям никогда не обучался.

Конечно, он мог окончить мореходку, в какой ни будь Находке, но получить ответ от российских министерств, стало настолько сложно, что Петров решил дальнейшее изучение вопроса если и не забросить полностью, то отложить до лучших времен.

С крюинговыми агентствами оказалось сложнее. Служители агентств по найму экипажей на суда категорически заявляли, что подобных сведений не дают, и выдать сведения их может заставить разве, что решение суда, желательно Европейского по Правам Человека. Понять их было можно. Весь период независимости каждое новое украинское правительство начинает с попытки обложить зарубежные и весьма приличные доходы моряков налогами. Моряки сопротивляются, и пока побеждают.

То ли в крюинге трудятся исключительно законопослушные граждане, то ли в силу оторванности области их деятельности от скорбных земных дел они не попадали в поле зрения Петрова, но зацепок в этой среде у майора не было. Тогда он решил позвонить Кате.

Во-первых, он и так хотел ей позвонить, а во вторых у него был весомый и достаточно нейтральный повод. На его звонок Бджола Гламура ответила радостно, хотя когда поняла, что ее просят поработать на милицию и несколько обиделась.

- Ладно, есть у меня один неразоблаченный педофил, из этой области. Что материальчик существует, и что хода ему не дала именно я, он в курсе. Так, что я думаю, особых проблем не возникнет.

- А почему не дала хода материальчику?

- Понимаешь, когда девочке шестнадцать лет, она имеет четвертый размер груди и работает проституткой, а именно такой типаж предпочитал мой «приятель», то мне кажется, что обвинение в изнасиловании чрезмерно жестоко.

- Понятно. Перезвони, жду.

Катя перезвонила минут через сорок. Через агентства Одесской области Вайнсброд на суда не вербовался.

В принципе все это не о чем не говорило. Существуют такие агентства не только в других портовых городах, например в Николаеве, но и в городах вполне сухопутных, таких как Киев. Тем не менее, это был своеобразный звонок, когда выясняется, что человек, живущий в Одессе и считающийся моряком, в городе и области не учился, родился в Рязани, услугами местных крюинговых агентств не пользуется и близких друзей не имеет, возникает вопрос – а что этот человек собственно в Одессе делает?

Петров пошел в «КларуБару». Как только он уселся за стол к нему немедленно подбежал мальчик лет тридцати в матросской шапочке. Подобный головной убор российские, советские и украинские моряки никогда не носили. Больше всего он напоминал головные уборы матросов из старого иностранного фильма про гиперболоид инженера Гарина. В данном случае, правда, огромный клоунский помпон отсутствовал. Под матросской шапочкой находились круглые ленноновские очки. Завершала наряд тельняшка, уже вполне отечественная. Это был официант «КларыБары».

- Чего изволите?

Официант застыл в фиглярском полупоклоне. Петров достал из кармана фотографию Вайнсброда. Фото было из паспортного стола черно-белое и не очень качественное.

- Знаешь его?

- Сведений о клиентах мы не даем.

- То есть, что он ваш клиент ты признаешь?

= Сведений не даем.

Петров неохотно достал удостоверение.

- Расскажи о нем.

- Жлоб.

Из разговора с официантом Петров получил следующие сведения. Вайнсброд действительно ходил в «КларуБару» как на работу. Появлялся он утром и начинал свой день с чашки кофе «американо». Позже пил минеральную, воду, зеленый чай, иногда заказывал бокал сухого вина. Никогда не обедал, крупных заказов не делал, на чаевые был чрезвычайно скуп, и заработал среди обслуживающего персонала вполне заслуженную репутацию жлоба.

« Ну, посудите сами, у нас же тут не офис. А знаете почем квадратный метр офиса в Горсаду?». Однако выставить трезвого клиента, который, что-то все-таки заказывает, при наличии большого количества свободных мест в наше время непросто, и обслуживающий персонал был вынужден его терпеть.

Кроме того к нему частенько подсаживались люди, люди очень разные. От пожилых мужчин академического вида в галстуке, шляпе и с тростью, с тяжелым взглядом и заметными в просвет между воротом и шеей, если смотреть сверху, наколками на груди – эти тоже пили чай, до разбитных парней с наколками уже на кистях рук.

Вот эти иногда давали нормальную «кассу». Тогда слышались слова «фарт», «скок» и купюры из набитых ими карманов скомканными кидались на стол в обмен на самую дорогую еду и выпивку. Эти иногда продолжали гулять и после ухода Вайнсброда. Некоторых «принимали» прямо в «КлараБаре». Двое, уйдя в ночь с набитыми деньгами карманами, были обнаружены в подворотнях утром, уже без денег в карманах, зато с травмами несовместимыми с жизнью на теле.

Иногда Вайнсброд выходил покурить стоя в Горсад. Там он также имел мимолетные контакты.

Петров начал «шерстить» уголовную среду. Благо далеко ходить было не надо местная бандерша, с ударением на первый слог, женщина с необъятного размера задницей по кличке Фрося, на правах народного художника, торговала своими картинами прямо здесь в Горсаду. С картин тянулись к солнцу подсолнухи, почти гогеновские.

Когда с вами в Одессе начинают говорить «по - одесски». Это значит, что вас либо считают за лоха, либо лохом хотят сделать. На подобном языке в Одессе никогда никто не говорил, не говорит, и говорить не будет. Все эти «Щикарный вид» через губу и «Щоб я так жил» являются порождением советского кинематографа. Последнее словосочетание вообще имеет абсолютно иное значение и употребляется примерно так «Шоб, ты так жил, как мне гараж покрасил, паскуда».

Вы почитайте Ильфа и Петрова, Бабеля – ничего подобного там нет. Псевдо - одесский язык и псевдо – одесский юмор обязаны своим появлением фильму 1943 года выпуска «Два бойца». Тому самому, где уроженец Черниговской губернии Бернес в роли одессита Дзюбина исполнил впервые песню «Шаланды» о суровой трудовой судьбе моряка Кости. Из этого же фильма во всесоюзный лексикон попал метод произношения слова Одесса с напором, на несуществующую в слове букву «э».

В общем если в Одессе вы слышите «одесскую речь», то это либо приезжий решивший сойти за своего, либо одессит, считающий собеседника лохом. Лохом Петров быть отказывался и достаточно скоро получил от Фроси круг контактов Вайнсброда.

Петров пошел «в народ». «Академики» числящиеся сапожниками и откровенные уркаганы числящиеся бизнесменами и меценатами, были вынуждены вступить в мало приятный контакт с правоохранительными органами.

Из «народа» Петров вышел несколько ошалевшим и удивленным.

В среду местного криминалитета Вайнсброд попал вроде бы по некой рекомендации. Чья была рекомендация, вспомнить никто не мог. Да его особо и не проверяли. Потому, что постоянно общаясь с уголовниками, Вайнсброд был совершенно не при делах.

То есть абсолютно. Он вел какие-то туманные беседы о барышах, которые заканчивались ни чем. И все.

К смерти тех двоих он отношения не имел. «Академики» проверили. Проверили и кого надо наказали. Человек, постоянно сидящий за столиком ресторана в центре, особо не мешал, и даже давал дополнительные возможности для встреч. Поэтому его никто не трогал, но и в реальные дела никто не посвящал.

- То есть полный «порожняк», товарищ полковник – докладывал Петров. Зачем создавать себе репутацию криминального элемента таковым, не являясь мне не ясно. Обычно все действуют с точностью до наоборот.

- Возможно за этими десятками встреч осталась незамеченной та самая ради которой он в «КлараБаре» и сидел – ответил Сухов – Что у нас там со взрывчаткой? Вызови Иванова.

Иванов явился с неожиданно сияющими глазами и зеленым кирпичом в прозрачном пакете. Пакет он положил на стол Сухова.

- Это, я вам скажу, такая вещь, просто замечательная вещь! Мощность в пятнадцать раз превосходит тротил. Взрывается от сильного удара. Следов, кроме разрушений никаких. Феноменальная штука! – сообщил Иванов.
- Штука феноменальная, но не наша – Продолжил он. - Как я ни моделировал, ничего не получается. Коротко говоря, фарш той самой консистенции при помощи «зеленой глины» получить нельзя.

- Может еще, кому дать помоделировать? – спросил Петров.

Иванов обиделся.

- Давай, давай. Только ко мне с просьбами больше не подходи.

- Зачем столько наделал? – спросил Сухов.

- Да, с ингредиентами не рассчитал.

- И насколько сильно его нужно ударить, чтобы произошел взрыв?

- Вот так примерно. – С этими словами Иванов схватил Кирпич, и смачно с оттяжкой хряснул им по столу. – Взрывается только после активации скипидаром. – Извинился он, заметив посеревшие губы Сухова.

Петров убрал кирпич, от греха, в портфель. Кроме того, скипидар у него после ремонта был.

- Что мы имеем? – Задался вопросом Сухов. – Кто и как убил Вайнсброда, по-прежнему, неизвестно.

- А может это и не Вайнсброд вовсе? – спросил Иванов – Тела нет, заявления нет….

И тут Петров понял, что именно не нравилось ему в Вайнсброде.

- Минуточку – сказал он и вышел.

Из парадных дверей отделения направо, потом на право, за угол, Красный переулок, один квартал и вот она Дерибасовская, налево, вот он горсад, вот она «КлараБара».

Петров вернулся примерно через десять минут и доложил полковнику:

- Товарищ полковник, человек всем известный под фамилией Вайнсброд, действительно имел серые глаза.

Глава 10.

Развал СССР, в частности, привел к тому, что взаимодействие правоохранительных органов, фактически, свелось к нулю. Человек, разыскиваемый в одной из республик за убийство, совершенно спокойно мог баллотироваться в парламент соседней страны и заклеивать своими фотографиями, теми самыми которые за границей весели на стенде «Их разыскивает милиция» гигантские билборды в центре столицы. Братские некогда республики стремились гадить друг другу как могли. И если бы не личные связи с однокашниками и сослуживцами, то работать в трансграничной области стало бы совсем невозможно.

У полковника Сухова товарищ в Рязани был. Когда-то на заре лейтенантской юности они познакомились на курсах повышения квалификации в Москве, и с тех пор держали связь. Рязанец с семьей несколько раз приезжал в Одессу на море. Хотя последних несколько лет он этого не делал, связь еще была жива. Сухов решил позвонить.

«Понимаешь сам – ответил ему товарищ – что без официального запроса я поднимать архивы не могу. А если такой запрос будет, то по негласному указанию, делать ничего не стану. Поэтому расскажу, что помню. Я тогда еще в школе учился, не в милицейской, в средней. Дело было в 1979 году, перед самой Олимпиадой. Трехлетний ребенок выпал в окно с девятого этажа. Мать бросилась за ним. Приехавший отец, во время опроса, вышел в туалет, где и повесился на галстуке. Для Рязани тех лет случай был потрясающим и леденящие кровь подробности долго обсасывались все кому не лень. Почему я об этом помню? Да из-за, мягко говоря, нетипичной для Рязани фамилии Вайнсброд, и еще этого имени идиотского – Алоиз. Всё? Ну, бувай здоров».

Буквально на следующий день после этого звонка Сухов понял, что «дело пахнет керосином». В отделение одна за другой посыпались комиссии по «учету лампочек и ликвидации протечек в унитазах». И у него, и у Петрова, и даже у Иванова немедленно обнаружилась целая куча позабытых друзей из детского сада, школы, пионерского лагеря и прочих подобных мест. Все «друзья» горели желанием немедленно встретиться, выпить и поговорить по душам. Души друзей странно волновало дело Вайнсброда.



« Был у нас аналогичный случай в Анголе. Тело тоже в фарш. Мозги с глазами отдельно. Кости черепа, правда, мы потом обнаружили. Они в пятнадцати метрах в ствол пальмы впились. Там крупнокалиберная артиллерия поработала » - произнес Владимир Ильич Пешко, сделав предварительно большой глоток пива из запотевшего бокала.

Пешко был соседом Петрова с четвертого этажа. Сам Иван жил на третьем. Сошлись они на почве любви к тюлечке. Просто встретились в подъезде, когда Иван шел с килограммом пряной рыбки, а Владимир Ильич с тремя трехлитровыми стеклянными банками пива, закрытыми пластиковыми крышками, и позвякивающими в подзабытой теперь сумке – авоське. Встретились, перекинулись парой фраз, да и зашли на кухню к Ивану, посидеть. С тех пор такие посиделки стали достаточно регулярными. Всегда с пивом и тюлькой. Владимир Ильич жил один, было ему за семьдесят, и старику было скучно.

О себе он говорил: «Я генерал торгового флота». Жил, судя по всему, на очень приличную пенсию. Но сейчас о таких делах расспрашивать не принято, и Иван просто констатировал факт, что пиво в трехлитровых банках Пешко всегда было самого лучшего качества. Сейчас магазинов торгующих бочковым пивом множество. При желании вам там продадут и пластиковую тару под напиток. Но Пешко ходил за пивом только с трехлитровыми банками, обязательно лежащими в авоське. «Как в молодости» - говорил Пешко.

Катя «нарыла» чудесный материал о растлителях в детском доме. Готовила свой «Боевой листок» и встречаться наотрез отказалась. Иван сам сходил за пивом с имеющимися теперь в его хозяйстве трехлитровыми банками, купил два кило тюльки пряного посола, и постучал к Пешко. Теперь два соседа сидели на кухне Ивана, и предавались любимому делу.

Как-то так получилось, что Иван уже давно рассказывал пенсионеру о новых делах, не вдаваясь, естественно, в секретные подробности. А тот высказывал свои соображения по ним. И частенько, эти соображения приносили Ивану, весьма значительную пользу в расследовании.

Соображения эти и рассуждения зачастую после второй банки пива принимали вид неких баек, или притч. Все байки Пешко касались исключительно Африки. В своих рассказах Пешко принимал образ средний между Джоном Рембо и Максимом Перепелицей, которого по делам торгового флота заносило в Африку, всегда в её континентальную часть.

Там с ним происходила масса всяческих приключений, которые он при помощи специальных навыков – Джон Рембо, и неистощимого жизнелюбия – Максим Перепелица преодолевал.

Верить байкам Владимира Ильича было сложно, да он и сам предупреждал, что все они плод неуемной подогретой пивом фантазии. Чего стоила даже самая первая байка, рассказанная Пешко?

В ней он по делам торгового флота попал в самый центр Африки в район озера Чад. Дела с торговыми контрагентами пошли как-то не так, и Владимиру Ильичу пришлось уходить вплавь через озеро. Причем буквально вплавь, без использования плавательных средств. «Слава Богу, Чад обмелел давно и островов там видимо невидимо» - сказал тогда, «генерал торгового флота». На одном из островов населенном рыбаками. Среди гор гниющих рыбьих кишок и чешуи он обнаружил картину прямо таки идиллическую. Католический монастырь, в котором жила одинокая, но молодая монахиня.

Монахиня была весьма разбитной, обожала пиво, и бутылки открывала исключительно зубами. Жила монахиня в блуде, с непонятно каким способом, приблудившимся в этих краях белым парнем. Когда выяснилось, что парень русский и водит по Африке экскурсии совершенно сошедших с ума от денег соотечественников, даже закаленный в приключениях Пешко и тот был поражен.

Они несколько дней прожили на острове, а потом парень доставил на лодке Пешко и монахиню в более обжитые места. « И представляешь, террористы оказались. Баба, так точно. Убили ее при захвате заложников в Абудже, это в Нигерии такой городок» - закончил тогда свой рассказ Владимир Ильич.

Верить таким рассказам было сложно. Однако в них всегда присутствовала доля здравого смысла, да вообще рассказывал Пешко интересно.

В прошлом году на девятое мая Иван решил пройтись по городу, и вышел из квартиры около одиннадцати утра. Тогда он был поражен. Владимир Ильич стоял на лестничной клетке и курил, он был здорово пьян и, по всей видимости, надеялся никого не встретить. На Пешко был черный адмиральский мундир с двумя звездами на каждом погоне. Еще две золотых звезды висели на груди. К поясу был пристегнут кортик ВВС. Иван настолько опешил, что лишь о кортике и спросил. «Я мог взять любой, выбрал более редкий» - ответил старик и быстро скрылся в своей квартире.

По негласной договоренности случай тот они не вспоминали. Но к рассказам Пешко Иван теперь относился с куда большим доверием.

Глава 11.

Вайнсбродом он был всегда. Вернее с тех пор как кто-то решил, что ему нужно имя.

До этого его звали «Эй» или Малый.

Воспоминаний об этом периоде жизни у будущего Алоиза сохранилось не очень много, только некие вспышки сознания. Чистые палаты и взрослые, приходящие для того, чтобы его покормить, а потом начать выворачивать ему суставы. Сначала это было больно, потом боль исчезла, и суставы начали гнуться, как говорится «во все стороны».

Примерно в возрасте трех лет он получил имя Алоиза Васильевича Вайнсброда и навсегда покинул свой первый приют. Жизнь его изменилась мало. Такая же чистая палата, такая же еда. Только теперь он получил возможность выходить на улицу и бродить по достаточно большому куску леса ограниченному по периметру сплошным семиметровым забором.

Суставы он теперь выворачивал сам, под присмотром тренера, который учил его еще боевым искусствам и маскировке. Психологические изыски на этой «даче» были не в моде, и Алоиз вовсе не играл с тренером «в прятки».

Маленькому мальчику с большими серыми глазами сразу объяснили, что от его умений напрямую будет зависеть его жизнь. И он старался. Да и делать на «даче» больше было нечего. Кроме молчаливых уборщицы и официанта, а также педагогов к нему никто не приходил.

Школьного образования, в нашем понимании, он не получал. Зато его обучали имитировать знания, либо их отсутствие по широчайшему кругу вопросов. Например, он не знал закона Ома, зато знал что, если вопрос об этом законе зададут, следует спросить: « Вам для участка цепи, или для всей» и улыбнуться так, чтобы вопросов больше не было.

Большое внимание уделялось изучению иностранных языков. На всех них он говорил бегло, и свободно. Хотелось сказать без акцента но, напротив, на каждом языке он говорил с несколькими акцентами характерными для различных районов пока ему неведомых стран.

Примерно с десяти лет в число предметов обучения попала строевая подготовка. Наличие этого предмета в наше время вызывает в военной среде большое количество споров и разговоров о ее целесообразности. На низовом уровне вам расскажут о необходимости подтянутости и красивых строев. И лишь в академии, если вы сами зададите вопрос тому, кому нужно, вы получите ответ, что предназначением строевой подготовки в современной армии является выработка на рефлекторном уровне готовности к немедленному и безусловному выполнению приказа.

Вспомните этот процесс: вы достаточно психологически загруженный необходимостью поднимать ногу, и совершать движения руками, именно так как написано в уставе, движетесь в указанном направлении. Одновременно вы все время ожидаете приказа на изменение направления движения, и от того насколько быстро и правильно вы его выполните, зависит оценка. Считается, что достигаемый результат с лихвой покрывает затраты времени, на бесполезные, на первый взгляд, мероприятия.

Различные системы вооружений и их применение присутствовали в учебном плане всегда. Он умел стрелять из всего, что стреляет, рубить всем что рубит, в том числе, например, лопатой, колоть всем что колет. При необходимости он мог лишить человека жизни чем угодно, например одноразовым пластиковым стаканчиком или спрессованным фильтром от сигареты. Самолеты его водить не учили. Но с вертолетами всех известных марок он мог управиться.

В пятнадцать лет он впервые попробовал алкоголь и женщину. Его учили пить кактусовый и свекольный самогон стаканами, и смаковать изысканные вина. Кадрить сельских «телок», снимать проституток, и очаровывать изысканных дам. Пить, не пьянея, и валяться пьяным в канаве, ни на секунду не теряя контроля над собой. Быть в постели с женщиной неопытным, или искушенным, грубым или изысканным.

К восемнадцати годам Алоиз превратился в совершенную машину для убийства, способную изобразить из себя выходца из любой среды в возрасте от пятнадцати, до двадцати пяти лет примерно двух десятков стран. Обучение было окончено.

В Одессу Алоиз прибыл с небольшой сумкой абсолютно ненужных вещей и ключами от квартиры. Вещи были предназначены для того, чтобы отсутствие багажа не привлекло ненужных взглядов. Носильные вещи, примерно такие, как видел Петров, уже находились в квартире и были аккуратно развешаны и разложены в шкафах. Пополнение гардероба и ремонт квартиры происходил во времена отсутствия Вайнсброда. Вещи всегда приходились в пору, были качественными и модными. Но никогда не входили в категорию «ультра», тоже чтобы не привлекать излишнего внимания.

В «КларуБару» Вайнсброд ходил не как на работу, а именно на работу. Там он ждал очередного задания. В любое время мог появиться человек среднего возраста и. подав условленный сигнал, передать ему пакет документов. В пакете находился билет на самолет, паспорт моряка, и контракт с одной из судоходных компаний. Билеты могли быть в любой порт Центральной Америки, но работал он всегда в Гондурасе.

Умение очаровывать прекрасных дам оказалось почти не востребованным. Большую часть времени он проводил в джунглях. Там неделями, а иногда месяцами сидя на деревьях или закопавшись в болотную жижу, он ждал того момента, когда можно будет нажать на курок, или надавить кнопку. Терпение всегда вознаграждалось и очередные «плохие парни» вместе со своими нехорошими бабами, а иногда и никчемными детьми отправлялись в мир иной. Предоставляя «парням хорошим» возможность заниматься своими прекрасными делами на благо человечества.

О том, какие парни хорошие, а какие плохие Алоиз не задумывался, он привык просто выполнять приказы. Первое время по окончании задания ему частенько сообщали, что он награжден очередным орденом. Награды никогда не вручали, обещая все выдать после демобилизации. Ждала его и начисленная зарплата на счету. Впоследствии об орденах и новых званиях сообщать стали намного реже, зато появились очень и очень приличные наградные деньги, да и сама зарплата увеличилась многократно.

Расходов у него практически не было. За исключением тех денег, что он тратил на посиделки в «КлареБаре». Именно там, заметив через неделю косые взгляды официантов, ему пришла идея создать вокруг себя некое движение. Идея была одобрена, в Одессу поступила рекомендация, и Вайнсброд оказался как бы при делах. Хотя все настоящие дела у него были в Гондурасе.

В Гондурасе он и попался. Выполняя миссию в районе, контролируемом индейцами, выдающийся профессионал был пойман сетью, которую индейцы применяют для ловли местных грызунов размером с нашего поросенка. Грызунов индейцы употребляют в пищу. Вайнсброда они сменяли на ящик виски, который им привезли смуглые белозубые парни в камуфляже. Вскоре к смуглым присоединились просто загорелые. Тогда и начались допрос и вербовка.

Время поджимало, пропажу агента могли заметить и, ограничившись краткой лекцией о преимуществах демократии над тоталитаризмом, американцы, а это были именно они, предложили Вайнсброду работать на светоч демократии. Один из них, купившись на фамилию и искусно выполненное на «даче» обрезание, напирал на проблемы государства Израиль. На сотрудничество Вайнсброд естественно согласился.

Его инструкции прямо предписывали соглашаться на подобные предложения всегда. Окончание миссии прошло без сучка, без задоринки. Американцы попросту слили своего агента, за жизнью которого и приехал Вайнсброд.

По прибытии он написал рапорт обо всем, в том числе и о вербовке. С тех пор он регулярно оставлял контейнеры, в виде мятой банки «Coca – Cola» в урне на углу Преображенской и Дерибасовской. Судя по регулярным пополнениям его нового американского счета, информация, которой его снабжал Центр, у американцев пока сомнений не вызывала.

Зато сомнения возникли у самого Вайнсброда. Провал, по его мнению, переводил его из категории «хороших парней» в категорию парней сомнительных. Он по-прежнему проводил четыре месяца в «КлараБаре», а четыре в джунглях и на тренировочных базах. Однако задания становились явно второстепенными, правда, оплачивались так же. Когда ему сообщили о присвоении генеральского звания и Звезды Героя Вайнсброд понял – нужно уходить.

Заметание следов было элементом его работы, иногда ему казалось, что он способен мимикрировать под кирпичную стену. Даже встречу с китайским резидентом он провел так, что никто из соратников по плащу и кинжалу ее не заметил.

Китай он выбрал по элементарной причине, он отлично сознавал, что в демократических странах, где каждый имеет свои права, ему очень скоро отвернут голову. Нужна была военно-полицейская держава, где каждый шаг жителя, а уж тем более иностранца находится под контролем соответствующих служб. Идеалом могла бы быть Северная Корея, но получать по чашке риса в день Вайнсброд не хотел.

На встрече китаец сообщил, что дела Гондураса интересуют Поднебесную мало. Вайнсброд знал, что он лжет и просто сбивает цену. Но время поджимало, да и по любому после отъезда информация теряла ценность, и Вайнсброд пообещал сдать китайцам «аппарат».

Алоиз начал готовиться к эвакуации. Он каждый день продолжал посещать «КлараБару» и даже успел выполнить еще одно задание в Гондурасе. Деньги со своих счетов он начал передвигать в направлении Банка Шанхая.

Вот это-то движение денег те, кому надо и заметили.

Глава 12.

Около одиннадцати утра в кабинет Петрова позвонил дежурный. «Иван Сергеевич, к Вам тут посетитель Владимир Ильич Пешко» - сообщил он. «Пропусти» - распорядился Петров.

Пешко имел вид несколько напряженный и после взаимных приветствий приложил к губам палец и извлек из кармана небольшую пластиковую коробочку. Он положил ее на стол и нажал кнопку. Через небольшое время зеленый свет лампочки индикатора сменился на красный.

- Вань, я чего зашел, решил гардеробчик обновить, а ты специалист известный. Удели мне полчаса, помоги выбрать слаксы.

В чем в чем, а в такой помощи Владимир Ильич точно не нуждался.

- С удовольствием. Куда пойдем? На Дерибасовскую?

- Лучше на Жуковского.

И приятели покинули здание райотдела.

В Красном переулке Пешко буквально втолкнул Ивана в первую же подворотню. На свет снова появилась пластмассовая коробочка, только на этот раз Пешко медленно и тщательно провел ей вдоль тела Ивана спереди, а потом, развернув его, и сзади. На этот раз индикатор оставался зеленым, и Владимир Ильич удовлетворенно хмыкнул.

- Вань тут такое дело. В порт в течение последних трех дней пришло шестнадцать судов под разными флагами, но с полностью китайскими экипажами, что уже само по себе странно. Так вот у всех этих судов есть недочеты в документации. Недочеты небольшие, и они могут быть устранены. Но это потребует времени. Короче, все эти суда могут с полным основанием болтаться на рейде до месяца. Еще пять подобных судов пришли в порт Южный, и три в Ильичевск. Ты, Вань, береги себя. Этот Вайнсброд…

Иван напрягся, он абсолютно точно не произносил фамилию пострадавшего при Владимире Ильиче.

- … Этот Вайнсброд. Он ведь тоже из торгового флота.

Владимир Ильич подмигнул левым глазом.

- Из Латиноамериканского филиала. Ну, ты понял меня, Иван?

Петров кивнул, и они отправились покупать абсолютно ненужные Владимиру Ильичу слаксы.

Их слушали дистанционно, прямо из стоящего напротив подворотни красного «Ланоса» в котором упоенно целовалась влюбленная парочка.

Примерно через час позвонила Катя:

- Вань - произнесла она томным и чрезвычайно возбуждающим голосом - Мне тут такое видео прислали. Закачаешься.

- Кать, мне сейчас немножко не до порнографии…

- Ты, Вань, приезжай. Это видео тебе понравится. Я тебе клянусь.

Иван отправился в редакцию «Желтой звезды». Постоянно натыкаясь на девочек с серьгами в пупках и носу, и мальчиков с выкрашенными в желтый цвет волосами и серьгами в ушах, которые с кипами бумаг и фотоснимков хаотически перемещались по редакции, Иван, наконец, прорвался в кабинет Бджолы Гламура.

Катя была обворожительна. Строгое вечернее платье, бриллиантовые серьги в ушах, и такое же ожерелье на шее. Три перстня на руках. Иван, демонстративно посмотрел на часы.

- Вечерком, нужно в одно ВИП – местечко заглянуть. А времени переодеваться у меня не будет.

Пояснила Катя.

- Иди лучше сюда. Присаживайся.

Иван подкатил свободное офисное кресло к Катиному столу и присел перед экраном монитора.

Присланное Кате видео как нельзя лучше подходило «Желтой звезде». В нем было много голых тел, и тела эти были в городе достаточно известны.

Группа «золотой молодежи» явно воодушевленные деятельностью оторв из организации «Femen» решила провести аналогичную акцию.

Подросткам было лет по пятнадцать и то ли они стеснялись своих не развитых еще грудей, то ли, что более вероятно, опасались, что из горсовета может выскочить папа с ремнем, но для акции они выбрали не Дерибасовскую и не Приморский Бульвар, а довольно тихий квартал центра. Тот самый, в котором находился дом Кати. Видео было датировано днем убийства Вайнсброда.

Акция была посвящена борьбе с социальным неравенством. Посрывав с себя аутентичные майки «Versace» юнцы произносили пламенные речи. К группе недоразвитых девиц присоединился и прыщавый мальчик. Он был абсолютно голым и методом выдвижения вперед нижней челюсти пытался быть похожим на Че Гевару. Получалось плохо.

Оператору, снимавшему действо, видимо на камеру мобильного телефона, все происходящее чрезвычайно нравилось. Камера постоянно тряслась, а в середине даже забилась в пароксизме и снимала в этот момент землю. Периодически в кадре появлялись бабки крутящие пальцем у виска, либо экран закрывал палец самого оператора.

Акция закончилась ничем. Милиция так и не появилась. Разочарованные борцы, неохотно одевшись, двинулись в сторону боулинга занимающего теперь нижние этажи бывшего завода «Эпсилон».

В 17.03.48 по таймеру, из Катиного подъезда вышел человек и, не оглядываясь, пошел вдаль по улице. Человек едва заметно прихрамывал на левую ногу. Лицо в кадр не попало. Да, оно и не было нужно. Это был, известный всему центру, тихий пьяница Коля.

Фамилии и отчества к своим примерно пятидесяти годам он не заслужил, и был всем известен только по имени. Для того, чтобы найти Колю, нужно было выйти на ближайший угол и постоять минут около пятнадцати. Примерно с такой периодичностью его пути между распивочными и скупками всякой дряни проходили по кварталам старого города.

Этим пользовались те, кому нужно было вынести из квартиры старый холодильник или диван. Несмотря на хромоту, возраст и пьянство Коля был мужик, что называется жилистый. Например, холодильники он выносил один, укрепив на спине специальными ремнями. Причем, спустившись с лестницы, Коля не останавливался, а прямо с грузом на спине отправлялся в ближайший пункт скупки металлолома. С диваном хозяину приходилось Коле помогать, эта громоздкая мебель плохо проходила повороты лестниц. Дать Коле на пару литров дешевого вина было куда легче, чем дождаться помощи от повзрослевших детей, и Коля был нарасхват.

Периодически он сожительствовал с крикливой и стервозной Софой, торговавшей на «Привозе». Сожительство всегда заканчивалось шумным изгнанием «этого дармоеда, алкаша и нахлебника» из сказочных чертогов базарной торговки. Тогда Коля исчезал на три – четыре дня. Считалось, что он отлеживается на даче.

Петров бросился в Колин «адрес». Квартира была опечатана. По телефону майору удалось выяснить, что на следующее утро после убийства Вайнсброда, тело Коли было обнаружено Софой, зашедшей к нему в надежде в очередной раз помириться.

Коля умер от отравления контрафактным спиртным. Кто-то доливал в дешевое вино метиловый спирт для забористости. В этот раз, похоже, дрогнула рука, и суррогат принес не дикую головную боль и временное расстройство зрения, а смерть. Картина была настолько ясна, что тщательного следствия никто не проводил. В протоколе отмечались лишь раздавленные очки в старомодной оправе с необычными пятислойными стеклами.

Петров знал, что искать. В течение получаса он выяснил у местных бабок, от нечего делать следящих за двором, что вечером накануне обнаружения трупа во двор заходили трое китайцев. Двое остались сидеть на лавочке, а третий заходил в Колин подъезд минут, примерно, на пятнадцать.

Звонок в порт показал, что последние дни прилично штормило и спустившиеся на берег команды стоявших на рейде судов назад на борт не возвращались.

Глава 13.

Полковник Николенко Радион Савельевич был перебазирован в Одессу из Таганрога около пяти лет назад. Формально он унаследовал жилье от внучатой тетки и переехал жить в «Жемчужину у моря».

Согласно легенде Николенко был крепко выпивающим пенсионером по инвалидности, и выделенная коммуна в центре этой легенде прекрасно соответствовала. Озверевшие от коллективного быта одесситы коммунальные квартиры начали делить еще при советской власти. При малейшей технической возможности внутри квартир устанавливались разделительные стены, а в каждую часть организовывался отдельный вход. В результате числящаяся под одним номером квартира, реально представляла собой две, три, а то и больше квартир отдельных. Именно это и называется выделенная коммуна.

Ремонт в квартире Николенко не делал. Во-первых современный ремонт не соответствовал его имиджу. Во вторых Николенко, переименованный в течение первого же месяца в Колю, и под этим именем вошедший в нашу историю, страстно до скрипа зубов и рези в глазах ненавидел море, каштаны, акации, и прочую южную лабуду. Коля любил родную Удмуртию и мечтал по окончании службы туда вернуться. Заработки он откладывал на безбедную жизнь в любимом краю.

В принципе малая родина Колю баловала мало.

Когда ему было примерно пять лет, пьяный папа убил пьяную маму топором, приревновав ее к пьяному соседу. Соседу тоже не поздоровилось. Коля из глухой, Богом забытой деревни отправился в шикарный, сверкающий огнями Ижевск в детский дом, а папа на шесть лет на лесоповал.

Он даже написал Коле одно письмо, которое и зачла воспитательница перед всей группой. В письме папа клялся в любви к сыну. Обещал освободиться досрочно, забрать «свою кровиночку» и зажить с ней мирно, хорошо и трезво в родной деревне.

Письма аналогичного содержания получали практически все воспитанники детского дома, и особого резонанса оно не вызвало. Так же как и известие, пришедшее примерно через полгода после письма, о том, что папа из колонии не выйдет не только досрочно, но и никогда вообще. В местах заключения он своего буйного нрава не изменил, вступил в конфликт с авторитетными урками, от чего и скончался скоропостижно с диагнозом менингит.

Коля пошел в школу, где особыми успехами не блистал. Зато крепкого подростка заметил учитель физкультуры и отвел в секцию самбо, которой руководил его товарищ по педагогическому институту. Нельзя сказать, что ребенок добился каких-то выдающихся успехов, но на фоне домашних мальчиков он был чрезвычайно целеустремлен, и в четырнадцать лет выиграл республиканский чемпионат по борьбе.

Результатом этого явилось зачисление в специализированную спортивную школу, вместо классического перемещения в ПТУ, где все выходцы из детского дома осваивали специальность маляр – штукатур.

Новая Колина школа располагалась в лесу за семиметровым забором и к Олимпийскому резерву не относилась. Более того она вообще не относилась к резерву, все ее выпускники сразу после окончания оказывались прямо на передовой борьбы за всеобщий мир и гуманность. И не важно, что передовая проходила глубоко в тылу вполне мирных стран, зачастую и не подозревающих о том, что идет война.

В отличии от Вайнсброда Коля штучным товаром не был и занимался в группе. Здесь готовили боевиков – костоломов для штурма хорошо укрепленных баз противника. Языки, правда, тоже изучали, но только два. Коле достались английский и испанский. Остальное время было посвящено огневой подготовке, взрывному делу и изнуряющим спортивным тренировкам. В восемнадцать лет Коле сообщили о том, что ему присвоено звание лейтенанта и первый раз направили в Гондурас.

На первом же задании Коля отличился, именно выпущенный им из ручного гранатомета заряд разнес вдребезги шикарный джип главаря местного наркокартеля. Всего в машине находилось шесть человек, четверо из которых были детьми. Но «лес рубят - щепки летят». Начальство посчитало, что задание выполнено блестяще.

Из Гондураса Коля оказался в Таганроге, где и выдавал себя за моряка «ходящего под флагом». Это прикрытие было очень удобным, так как объясняло длительные, иногда внезапные отъезды. « Второй механик заболел. Вот и вызвали неожиданно» - объяснял Коля соседям.

Как только Коля прилетал в Латинскую Америку, он немедленно оказывался в гуще революционной борьбы.

Коммунисты, маоисты, сандинисты и контрас ожесточенно и жизнерадостно воевали друг с другом, центральным правительством и внешней агрессией.

К внешним силам относился не только Коля и его отряд. По джунглям в одинаковом примерно камуфляже ползали, бегали и скакали представители практически всех мировых специальных служб. Постоянно возникали некие немыслимые, казалось бы, коалиции, например контрас с маоистами против коммунистов, так как последние приняли оппортунистическую резолюцию. На самом деле повстанцы под красным флагом заняли новый район и перехватили пути, по которым поставлялись наркотики.

Наркотиками в джунглях торговали все. Революционному бойцу необходимо питаться, его нужно одеть и дать в руки автомат. До победы коммунизма в бездушном капиталистическом мире все это требует денег, и все отряды сделали временное отступление от идеалов ради светлого будущего. Светлое будущее не наступало. Охрана же плантаций и караванов с готовой продукцией требовала все больше преданных делу борцов, а соответственно еды, одежды и оружия. Процесс «революционной» борьбы становился поистине перманентным.

В зависимости от внешних, неизвестных, отряду условий список друзей и врагов у Колиного начальства постоянно менялся. Иногда под утро поступал приказ вырезать и уничтожить базу, на которую вечером отряд прибыл в качестве друзей. Латиносы пытались отбиваться, щедро поливая все вокруг советскими, китайскими и американскими пулями. Отряд Коли постоянно нес потери, но его самого Бог миловал. До поры до времени.

В недобрый час поступил приказ пересечь эфемерную границу с Никарагуа и помочь наступлению «наших» против «чужих». В этой операции все пошло не так с самого начала.

Первый боец погиб от укуса местной змеи, как только отряд вошел в джунгли. Потом были болота, щедро усыпанные растяжками и фугасами, реки с крокодилами и пираньями, пятьсот вооруженных до зубов головорезов на базе «чужих». Наконец, внезапное резкое и жестокое нападение «своих», сразу после победы над «чужими». Коля получил пулю в колено.

Тогда-то Коля и встретился с Вайнсбродом.

Назвать это настоящей встречей нельзя. Коля в повернутой назад козырьком бейсболке изображал, сломавшего ногу, американского серфингиста. Слегка обработанная рана под толстым слоем гипса ужасно болела и чесалась.

Из аэропорта Тонконтин в Тегусигальпе Коля вылетал в Майами. Вайнсброд прибыл заняться лидером внезапно ставших чужими «своих». Он спускался по трапу самолета венесуэльской компании в тот момент, когда Колю поднимали по трапу самолета компании из Панамы. Глаза их на секунду встретились.

Полгода в госпитале Бурденко дали значительный результат, но от хромоты окончательно не избавили. С активных боевых операций Колю списали. В Таганрог, дабы избежать объяснений по поводу хромоты, его решили не возвращать. Соседям сообщили о внезапном наследстве, но нового адреса не дали. Коля оказался в Одессе.

В Одессе Коля стал оператором УДИМ – установки дезинтеграции мобильной.

Эбонитовая коробочка с плохо затертой, видимо боялись повредить содержимое, свастикой легко помещалась в карман.

Работа была не сложной. Если включить переключатель и надеть очки в настоящей черепаховой оправе, которые выдали вместе с УДИМ, то можно было увидеть на полу перед собой голубоватый круг диаметром примерно метр. Передвигать его было можно, повернув в нужную сторону собственное тело.

Жертва, оказавшаяся внутри круга, не сопротивлялась, не кричала и производила впечатление парализованной. Из круга вверх начинала подниматься прозрачная голубоватая стена, которая смыкалась над головой жертвы куполом. Тело измельчалось. Однако вопреки предположениям Иванова подключать аппарат к канализации было ни к чему. В куче фарша появлялся синий огонек, который начинал разрастаться и пульсировать, потом происходил бесшумный взрыв, и никаких, во всяком случае, видимых следов от тела не оставалось. Процесс занимал около трех минут.

Первое время, видимо, действовали старые инструкции. Какому-то маразматику из ЦК казалось, что если рассказать исполнителю о том какая приговоренный сволочь, то и операция пройдет более успешно.

Конечно, это была глупость. Коле было совершенно безразлично кого убивать.

Позже инструктажи отменили, но привычка анализировать, кого и за что он убивает у Коли осталась. Обычно приговоренными оказывались деятели различных государственных органов, начавшие не по рангу красть, а также бизнесмены с неясным происхождением капиталов. Не ясным происхождение капиталов было только для правоохранительных органов, Коля понимал, что это «деньги партии». Некоторые быстро забывали о партии и начинали считать деньги своими, тогда и появлялся Коля.

Встреча могла произойти где угодно. В парке на прогулке с собакой, в подъезде, офисе. Однажды обнаглевший делец из Казахстана расстался с жизнью и телом прямо в туалете выдержанного в восточном духе ресторана. Работал Коля по всей территории бывшего СССР. Именно к этим поездкам он и подгадывал свои ссоры с Софой.

Последнее время Коля заметил, что тип приговоренных начинает меняться. А после поездки в Киргизию и ликвидации человека к деньгам партии никакого отношения не имеющего, зато создавшего с нуля, с собственного курятника, крупный птицекомбинат, Коля понял, что начальство начало брать «левые» заказы. И у него появились мысли о том, что для получения таких заказов начальство ему и вовсе не нужно. Но пока это были только мысли.

Глава 14.

Выполнял Коля и другие, мелкие, поручения. Кому-то, что-то передать на словах или в виде посылки. Вторая встреча с Вайнсбродом произошла именно так.

Коле было поручено передать пакет с документами, человеку, сидящему в ресторане «КлараБара» в городском саду. Он вошел в ресторан и специальным образом покашлял. Вайнсброд широким жестом пригласил его к столу. Коля присел, положив пакет ближе к Вайнсброду. Немедленно появился официант, и Коля заказал стакан сухого вина. Стаканы, кстати, в «КлараБаре» ностальгически граненые. Где их умудряется покупать руководство неизвестно.

В принципе задание Колей уже было выполнено. Теперь ему следовало пригубить вино и уходить, но уходить не хотелось.

Во-первых, его легенда практически не позволяла посещать приличные места, а посидеть в нормальном ресторане в котором на столах стоят пепельницы, а не консервные банки хотелось. Во вторых имидж сыграл с ним злую шутку, постоянные возлияния в комплекте с наследственным алкоголизмом привели к тому, что Коля действительно любил выпить, и просто бросить стакан вина практически не мог. Тем более, что здесь не Гондурас. Никто не стреляет. Напротив – тишина, покой и благолепие. Коля задержался.

Они узнали друг друга. Память у них была профессиональная. При сопоставлении же обстоятельств первой и второй встречи им все было друг про друга ясно. Однако говорить об этом они не стали. Так сидели, трепались о том, о сем. Коля взял второй стакан вина.

Вскоре появился один из многочисленных «приятелей» Вайнсброда. Всем своим видом он намекал, что у него крупная удача, но говорить об этом он не желает. «Приятель» заказал целую бутылку виски, выпил из нее одну рюмку и, сославшись на неотложные дела, ушел. Виски осталось. Коля напился.

Обычно он был всегда навеселе, но никогда не бывал, чрезмерно пьян. В этот раз Коля набрался до положения риз. Приятели Вайнсброда менялись. Коля пил коньяк, водку, виски, чачу. И когда они оставались с Алоизом за столом одни, начинал произносить загадочные тосты о патриотизме.

Вайнсброда это утомляло, кроме того все это было прямым и явным нарушением элементарной конспирации, но Коля намеками начал рассказывать о своей работе и Алоиз решил послушать. Как он попал домой, Коля не помнил.

Его совершенно пьяного привез на такси Вайнсброд. Он проводил его прямо в квартиру. Именно эту информацию и передал Алоиз китайцам. В написанных утром рапортах соратники факт длительного общения скрыли. Каждый по своей причине.

Аппарат, эксплуатируемый Колей, был старым. Рассказывали, что когда-то блок питания держал зарядку более месяца, и одной зарядки хватало на трех человек. Однако сейчас было решено проводить полный цикл разряд – заряд перед каждой акцией. Коля, желая подстраховаться, заряжал аппарат и между акциями, опасаясь, что может поступить срочный заказ. Это еще больше разрушало элемент питания. Катастрофа, в принципе, была предрешена.

Фотографию Вайнсброда с написанным на обратной стороне адресом Коля обнаружил в почтовом ящике, между рекламными буклетами дорогих бутиков и агитационными материалами партий стремящихся к победе на ближайших выборах.

Адрес он запомнил, фотографию сжег, пепел смыл в унитаз. Согласно инструкции на исполнение задания у него было двое суток. Коля решил действовать следующим вечером в подъезде. Проникать в квартиру он не решился, опасаясь, что там может быть установлена сигнализация. На ночь он подключил аппарат к сети. Никаких проблем раньше не возникало, не ждал их он и на этот раз.

Ночью в центральной части Одессы отключили свет. Так делают довольно часто. Электричество пропадает примерно в час ночи и появляется около пяти утра. Куда ушлые энергетики девают сэкономленный таким способом свет неизвестно, но факт остается фактом – отключения происходят часто.

Большая часть жителей все это время спят, и факт того, что электричества ночью не было, удается определить разве что по слипшимся в морозильнике пельменям. Пельменей у Коли не было. У него вообще в холодильнике, что называется «повесилась мышь».

С утра Коля отключил аппарат от сети, и совершенно спокойно положил коробочку в карман широких брюк.

К подъезду Вайнсброда он прибыл примерно в половине пятого. Кодового ключа у него не было, и он решил просто подождать, когда кто-нибудь откроет дверь.

Ждать пришлось довольно долго - минут двадцать. Наконец появилась компания подростков. Руки детей оттягивали сумки с иностранным спиртным, и они были благодарны доброму дяде, подержавшему им дверь. Коля придержал дверь, и когда вверху раздался щелчок замка, вошел в подъезд. Он был готов к работе, оставалось просто подождать минут десять «клиента».

Коля надел очки и, опершись спиной на стену, расположился так, чтобы голубок кольцо располагалось примерно в метре за входной дверью. Оставалось только ждать. Впрочем, много времени ожидание не заняло. Щелкнул кодовый замок, и вошел Вайнсброд. Он увидел Колю и хотел, что-то сказать. Но убийца немного повернулся, и кольцо сомкнулось вокруг Вайнсброда, он был обездвижен и нем.

С пола начал подниматься прозрачный купол. Сейчас он сомкнется над головой жертвы. Потом, как называл этот процесс Коля, «мясорубка». Потом голубой огонек и всё. Ни Вайнсброда, ни чего о нем напоминающего. Но все пошло не так.

Купол неожиданно сомкнулся не над головой жертвы, а где-то в районе ушей. Раздался хруст. Череп треснул. Из него выскочил мозг с висящими на нервах глазами, и как мяч, который пнул юный футболист, дал свечу высоко вверх. Мозг мог бы улететь и выше, но помешал пятиметровый потолок. Мозг с чавканьем ударился в него, и опять как мяч отскочил вниз. Еще один чавкающий звук. Мозг достиг пола. К счастью в этом месте он остановился. Коля же уже думал, что он и дальше будет скакать по всему подъезду.

Кости черепа и сползшую с них кожу с волосами втянуло под голубой купол. «Мясорубка» начала работать с нехарактерным для нее раньше тихим гулом. Однако тело было перемолото. Но «голубой огонек» не появился. Коля ошалело несколько раз включил и выключил переключатель, но ничего не произошло. Аппарат был полностью разряжен. Нужно было уходить.

Коля четко понимал, что это кердык, кранты и полнейшая хана.

Он не только не выполнил, до конца задание, но и оставил на месте действия следы которые не только неминуемо вызовут интерес к аппарату, но ,в конце концов, приведут и к нему самому.

С неумолимой четкостью он понял, что начальство ждать появления в его квартире милиции не станет, и эвакуацией престарелого убийцы заниматься тоже не будет.

Возможно, у них есть, еще несколько мобильных дезинтеграторов. Может быть, есть и стационарный, с ужасом подумал Коля. Но скорее всего, ему просто проломят бутылкой от портвейна голову и бросят подыхать в пыльном дворе этого ненавистного южного города. Уходить нужно было совсем.

Коля решил, что несколько дней отсидится на даче, она, и такая, что «ни одна живая душа…» у него все-таки была. Там он поразмыслит, проверит работоспособность аппарата и решит, что делать дальше.

Домой он решил заскочить буквально на минутку за пистолетом и хранящейся в мусорном ведре, на всякий случай, толстой пачкой долларов. Деньги можно было снять с карты, а пистолет купить новый, но хозяйственность и крестьянская жадность диктовали иное. Эта жадность и стоила ему жизни.

Глава 15.

В Одессе всегда много иностранцев.

Здесь учится огромное количество студентов из стран Африки и Азии. Крупные колонии африканцев и азиатов оккупировали целые ряды на, пришедшем на смену «толкучке», промрынке «Седьмой километр».

На окраине города, в квартале от еврейского кладбища, вьетнамцы даже выстроили жилой комплекс «чисто для своих». В комплексе расположены также салон красоты, ресторан и магазин, продавцы которого кроме вьетнамского языка, других языков не знают.

По утрам из комплекса выходит нескончаемый поток школьников с черными прямыми волосами и раскосыми глазами. Зрелище, для человека увидевшего его впервые, незабываемое. Родители их работают в основном по ночам. Именно в это время рынок «Седьмой километр» занимается оптовой торговлей и дает основную кассу.

Все эти иностранцы, распределенные по аудиториям, торговым точкам и подпольным цехам в глаза особо не бросаются.

Всегда присутствует и большое количество иностранных моряков с судов стоящих на разгрузке или под погрузкой в порту. Если вы зайдете в бар караоке и услышите, что поют «Yesterday» можете практически не сомневаться – это филиппинские матросы расслабляются после вахты.

Этих иностранцев тоже не очень заметно. По-настоящему заметными иностранцы становятся тогда, когда в порт приходит круизный корабль.

Перед зданием Одесского морского вокзала установлена скульптура. Представляет собой она женскую матку с вырезом примерно одной трети. Через вырез можно наблюдать находящегося в матке младенца.

Младенец находится в той стадии развития и откормленности, что ему немедленно хочется дать сиську. Не ту, о которой вы подумали, а с крепким пивом. Во второй руке вполне органично смотрелась бы тлеющая папироса «Salve» местной табачной фабрики. Композиция называется «Золотое дитя» и навеяна её автору посещением недавно освобожденной от фашистов Одессы в рядах Красной Армии в 1944 году.

До 1976 года бывший красноармеец работал в СССР и подобного не создавал. Однако эмиграция раскрепостила его дух полностью и, посовещавшись с тогдашним мэром города по фамилии Гурвиц, Эрнст Неизвестный этот шедевр создал. Он не только его создал, но и подарил городу к двухсотлетию. С тех пор композиция это собственно первое, что видит турист, прибывший в Одессу по морю. Спасибо Вам, Эрнст.

Прямо от входа на территорию морского вокзала по приморскому склону поднимается знаменитая «Потемкинская» лестница, названная так в честь столь же знаменитого фильма Сергея Эйзенштейна.

Слева от лестницы установлен фуникулер. При советской власти там находился обычный эскалатор, пользоваться которым было, несомненно, удобней. Впрочем, большинство гостей города предпочитают, хотя бы раз, подняться по лестнице пересчитав все ее сто девяносто две ступени. Наверху туристов ожидает памятник герцогу Ришелье, или как его называют в Одессе Дюк. Дюк стоит на Приморском бульваре. Вот этот бульвар, да еще находящаяся неподалеку улица Дерибасовская это собственно все, что туристам об Одессе известно именно в этих местах они и скапливаются.

Многие круизные суда, находясь на воде, возвышаются над зданием морского вокзала. Если учесть, что от видимого подножия этого здания до воды еще метров двадцать то станет понятен поистине гигантский размер этих кораблей.

Тысячи туристов прибывших на осмотр города скапливаются на Дерибасовской и Приморском бульваре, и не заметить их просто невозможно.

В основном, это толстые поседевшие мужчины и женщины в шортах и футболках, увешанные фотоаппаратами. Речь обычно звучит английская, реже немецкая.

Один раз несколько лет назад те же места неожиданно оккупировали подтянутые молодые мужчины в белой иностранной военно-морской форме. Говорили они по-итальянски.

Выяснилось, что на фрегате, находящемся в нейтральных водах, у одного из моряков случился приступ аппендицита. Аппендикс моряку удалили в «Еврейской» больнице, выполняющей в городе функции больницы скорой помощи. Поджидавшие же своего товарища моряки временно оккупировали центр, пробуя местное вино и горилку, а также прелести сбежавшихся со всего города проституток.

Впрочем, в официальную версию посещения Одессы фрегатом, местные жители не поверили. Они твердо убеждены, что итальянцам просто смертельно хотелось приобщиться к великому.

Прибывший сегодня в порт круизный лайнер китайской компании был действительно гигантским.

По городу поползли слухи, что это чудовище изготовлено на базе корпуса строившегося для ВМФ СССР в Николаеве авианосца «Варяг». Позже корпус судна, за ненадобностью, был продан китайцам под плавучее казино. Однако такого казино в водах Желтого моря так и не появилось. Некоторые поговаривали, что под палубой круизного лайнера действительно скрывается несколько эскадрилий штурмовиков. Так ли это нам не известно. Остается лишь констатировать факт, что китайцев прибыло нереально много. Все они говорили на украинском языке.

Вырвавшись на оперативный простор, они заняли и Бульвар и Дерибасовскую, и многие другие районы, обычно туристами не посещаемые.

В Горсаду и на «Привозе» они быстро переоделись в пошитые на их родине вышиванки. Мужчины обзавелись плетеными из соломы капелюхами а-ля пасечник из фильма «Свадьба в Малиновке».

Девушки пожелали быть похожими на Наталку Полтавку и непременно носить на голове венок из цветов. Все конторы города, занимавшиеся аксессуарами для похорон, немедленно перешли на выпуск дефицитной продукции.

Первое время, заметив вышиванку и пристальный взгляд из-под капелюха раскосых глаз, одесситы пугались. Кода же турист спрашивал: «Скажіть будь ласка, як пройти на Дерибасівську» или «Котра година», испуг переходил в панику. Однако, вскоре одесситы оклемались и на Дерибасовскую потащили всю скопившуюся дрянь. Капелюхи украсились морскими «крабами», а вышиванки значками «Ударник коммунистического труда».

Влюбленные китайские парочки окупировали улицу Греческую, как раз квартал между Екатерининской и Красным переулком, тот самый, где располагалось здание Приморского РОВД. С улицы постоянно доносились крики: «Любый», «Кохана» и раздавались звуки смачных поцелуев.

По меткому замечанию полковника Сухова, наблюдавшего всю эту картину из окна, китайцам не хватало только Русланы Лыжичко, чтобы устроить настоящие «Дикие танцы».

Три группы китайцев приблизительно по шестьдесят человек избрали для осмотра район железнодорожного вокзала, квартал между Пироговской, Канатной, Мариинской и переулком Орликова.

С учетом того, что смотреть на этом квартале кроме штаба Военного округа, переименованного в Штаб Южного оперативного командования нечего, выводы были сделаны верные. К городу начали стягивать войска.

Глава 16.

Около пяти часов вечера в кабинет Петрова пришел полковник Сухов. «Вань, у тебя в подъезде убийство. Я бригаду послал, но ты бы сходил, посмотрел, что там и как…» - сказал полковник с кривой гримасой на лице.

Петров покинул райотдел и, расталкивая китайцев, отправился в направлении собственного дома.

У подъезда стоял молоденький лейтенант, но Петров ничего спрашивать не стал и отправился на четвертый этаж.

Предчувствия его не обманули, бригада работала именно здесь, в квартире Пешко.

В коридоре на полу среди разбросанных вещей с упавшей вешалки, именно непривычный грохот от ее падения и заставил жильцов первого этажа вызвать наряд милиции, лежал человек средней степени потертости.

Человек находился в полной невменяемости по причине сильного отравления алкоголем. Даже надетые наручники не мешали ему находиться в забытьи. С уголка губы стекала слюна, образовавшая к моменту прихода Петрова уже небольшую лужицу на полу.

Шкафы в квартире были распахнуты. Часть вещей валялась на полу. В одном из шкафов висел адмиральский мундир, Звезды Героя на нем отсутствовали.

Пешко находился на кухне. Владимир Иванович откинулся от стола на кухонный шкаф, да так и застыл. В груди Пешко торчал вогнанный по самую рукоятку кортик. Кортик был военно-морским. «Подсуетились, чтобы лишних вопросов не было» - понял Петров.

На кухонном столе лежали остатки нехитрой закуски и стояли два стакана. Тут же находилась и недопитая бутылка водки. Еще четыре бутылки пустыми стояли под столом.

Картина преступления была ясна как божий день. Одинокий пожилой пенсионер пригласил к себе в квартиру случайного знакомого. Вместе с ним он и пьянствовал. Знакомый, соблазненный богатством квартиры, решил ее ограбить, а хозяина убить. Либо сначала произошла ссора и убийство, а потом возник умысел на ограбление. Однако больших ценностей грабитель и убийца, находясь в сильном опьянении, не обнаружил и, решив удовольствоваться малым, собрался покинуть место преступления. Однако в коридоре споткнулся, упал, и подняться больше не сумел.

При всей кажущейся несуразности подобной версии у нее было одно несомненное достоинство – она была весьма жизненной. Любой оперативник, проработавший несколько лет в милиции, может вам рассказать подобных историй несколько.

Звезды Героя, конечно, найдут у него в карманах, с тоской подумал Петров. Каждая звезда двадцать один грамм золота девятьсот пятидесятой пробы – вот вам и мотив. В том, что на рукоятке кортика будут обнаружены отпечатки пальцев того самого человека, что лежит сейчас в коридоре Петров ни на секунду не сомневался. Найдутся его отпечатки и на стаканах и на водочных бутылках, это тоже, несомненно.

Не сомневался Петров и в другом - человек, лежащий сейчас в коридоре обязательно покончит с собой.

Произойдет это согласно словам протокола «на почве осознания вины, глубокого раскаяния и страха перед неотвратимым наказанием».

В камере вроде бы специально созданы все условия для того, чтобы самоубийство стало невозможным. Но Петров знал двадцать шесть способов решить эту проблему, и не сомневался, что одним из них и воспользуются.

Очень четко он понимал, что даже если он будет сидеть с обвиняемым рядом всю ночь, то самоубийство все равно произойдет. Только сначала, убьют его – майора Петрова.

Отлично осознавая тот факт, что это ничего не изменит Петров попросил следователя приставить к задержанному усиленную охрану и понуро побрел домой. Ему страстно хотелось напиться, пригласить к себе случайных знакомых, продолжить с ними пьянство и посмотреть чем это закончится. Однако делать этого он не стал.

Он просто налил полстакана водки и, молча, ее выпил. Потом немного посидел и позвонил Кате. Трубку никто не снял. «Наверное, на своей VIP-вечеринке ловит очередных извращенцев» - подумал Петров. Он прилег прямо в одежде и неожиданно заснул.

Проснулся майор в половине одиннадцатого вечера. Сил находиться дома одному, практически не было.

Он снова позвонил Кате, трубку опять не взяли. Тогда он начал звонить ей с перерывами примерно по десять минут. Телефон не отвечал.

Он стал звонить чаще, и наконец, около двенадцати ночи ему ответили. Голос в трубке был мужской. На слишком правильном русском языке, незнакомец старательно выговаривал все слова, ему сообщили: « Ты, майор, не переживай, а главное ничего не делай, ты спать ложись. Проснешься, а вскоре и твоя красавица появится». На этих словах связь прервалась. На попытки повторить вызов оператор сообщил, что телефон выключен или находится вне зоны действия сети.

Петров четко понимал, что поступать, так как посоветовал незнакомый голос абсолютно невозможно. Похитители крайне редко возвращают похищенных назад.

Те могли, что-то видеть или слышать, и это может способствовать раскрытию преступления.

Кроме того живого сопротивляющегося человека крайне тяжело содержать и еще сложнее прятать. По этой причине большую часть похищенных убивают сразу.

Тело прячут, и шантажируют уже всего лишь призрачной надеждой на спасение любимого человека. В живых похищенного оставляют лишь, когда считают, что он может оказаться полезным в процессе шантажа.

Петрову очень живо представилась картина, в которой мертвая Катя лежит на усыпанном грязью и крысиным пометом полу в катакомбах.

Вблизи от Одессы лес отсутствует, необходимых запасов глины на кирпич, так же не обнаружили. Однако город нужно было строить, и тогда стали пользоваться местным строительным камнем ракушечником.

Одесса стоит на дне древнего высохшего моря. Миллионы лет умершие моллюски падали на его дно, а их ракушки за многие годы слежались в камень для строительных работ пригодный. Камень довольно мягкий - его можно пилить обычной пилой, но достаточно теплый, а оштукатуренный и стойкий к внешним воздействиям.

Большая часть старой Одессы выстроена из камня, который добывали прямо под ногами, прямо под улицами площадями и домами, находящимися на поверхности. Строят из ракушечника и сейчас, только теперь его в основном завозят из Крыма. Добыча камня в районе Одессы много лет запрещена. Однако специалисты до сих пор находятся.

Общая протяженность одесских катакомб оценивается примерно в две с половиной тысячи километров. Полной карты этих подземных лабиринтов не существует, да и они постоянно меняют свою конфигурацию. Во-первых, добыча камня, не смотря ни на что, все-таки идет. Во-вторых, под многоэтажное строительство катакомбы засыпают, вернее в них через пробуренные скважины загоняют под давлением влажный песок.

Естественно с давних пор катакомбы используются теми, кто не в ладах с законом. В них всегда скрывались воры, контрабандисты, а так же те, кого в зависимости от власти на поверхности называли бандитами или партизанами. Судите сами: ограбить склад, перебив при нем охрану, это преступление или подвиг? – Зависит от того чей склад.

Для данного случая катакомбы являлись местом идеальным.

Необходимо было временно скрыться в безлюдном месте неподалеку от центра, или непосредственно в центре, так как отход был намечен, скорее всего, через порт.

Именно под центральной частью старой Одессы катакомбы в большинстве своем и расположены. Они имеют множество выходов на поверхность. Эти выходы могут располагаться где угодно. На приморских склонах, в подвалах домов, в сараях, просто во дворах они располагаются.

Во времена советской власти местные руководители, озабоченные постоянными пропажами в катакомбах детей, с этими выходами активно боролись. Их засыпали и закладывали кирпичом. Однако дети снова кладку разрушали и вновь уходили в катакомбы играть в партизан, и вновь терялись.

С наступлением капитализма борьба, похоже, была прекращена. Любой одесский энтузиаст – спелеолог знает с десяток входов в эти запутанные лабиринты.

И так, по мнению Петрова, Катя, если она еще жива, а так же ее похитители с неким добытым на поверхности грузом, а иначе, зачем его запугивать, скорее всего, находились в катакомбах. Скорее всего, неподалеку от одного из входов. Но вот возле какого? Здесь без помощи высших сил было не обойтись.

Глава 17.

В соответствии с распространенными в Одессе слухами к майору Петрову приходили видения. В этих видениях дева Мария, впрочем, некоторые утверждали, что Мария Магдалена, брали Петрова за руку и с нежной улыбкой на устах приводили его туда куда нужно. Все это было полнейшей чушью.

Во-первых, видения к майору сами никогда не приходили. Не было ни одного случая, чтобы они пришли и чего-то там показали. Видения майору приходилось вызывать при помощи канабиса из давно утерянного пакета. Во-вторых, вместо прекрасных женщин в видениях приходила всякая дрянь. Это могли быть кривляющиеся черти, философски настроенные тропические тараканы размером с жирную мышь, дождевые и могильные черви, черные птицы с горящими глазами, часто заглядывали покойники в различной стадии разложения.

На этот раз его навестил одноглазый мозг Вайнсброда. Мозг был настроен скептически, что и демонстрировал всеми возможными способами. К счастью рот у мозга отсутствовал и в слова все эти движения не облекались. Однако мозг постоянно шевелил извилинами, в буквальном значении выражения. Периодически он сдвигал серое вещество на единственный глаз, и смотрел на Петрова, прищурившись. О том, что такой, в общем небольшой, кусок плоти способен так кривляться и юродствовать Петров до этого не представлял. Передвигался мозг на ложноножках, которые выдвигал в том количестве и месте, которое считал нужным. За головным мозгом, в виде небольшого хвоста, тянулся маленький обрывок мозга спинного. Зрелище было отвратительным. Мозг полз по брусчатке одесских тротуаров, и недовольно морщился, когда попадал на асфальт.

Единственное, что радовало Петрова, мозг полз явно с какой-то целью. Во всяком случае, общее направление движения было на юго-запад. На этом пути к мозгу прилипал песок и всякий дорожный мусор. За ним тянулся влажный след, который тошнотворно поблескивал. Людей на улицах в видении не было, лишь беззвучно проносились летучие мыши, которых в Одессе полно, и зловеще ухали филины, которые в Одессе отсутствуют.

Мозг перевалил Пушкинскую, Ришельевскую, Екатерининскую, Красный переулок и оказался на Греческой площади. Здесь он как бы принюхался и пополз дальше, оставив загромождающий центр площади торговый центр слева.

Движение продолжилось по Греческой, до ее пересечения с Преображенской. Здесь мозг немного подумал, но дорогу переходить не стал, а двинулся по тротуару в сторону областного управления милиции.
Преображенскую он пересек неподалеку от памятника Вере Холодной и двинулся к кинотеатру «Одесса», однако там он не остановился и пополз во дворы за ним. Наконец он остановился возле ряда почерневших и покосившихся дощатых сараев, снова прищурился и с негромким хлопком исчез.

Петров очнулся. Этот вход в катакомбы ему был известен. Он скрывался за одной из дверей заброшенных сараев. Хлипкая дверь закрывалась на неработающий навесной замок. Замок был просто продет в скобы и прикрыт, Ключ от него был потерян еще в середине прошлого века.

Петров распахнул окна и начал неторопливо готовиться, необходимо было хоть чуть-чуть продышаться. Он надел темный спортивный костюм и высокие кроссовки. «Чистый «браток»» - подумал Петров, проходя мимо зеркала, но «цепуру» надевать не стал.

Петров достал полиэтиленовый пакет с зеленым кирпичом имени Иванова и прямо в пакет плеснул скипидара, по квартире пополз отвратительный хвойно-химический запах. Майор завязал пакет узлом и положил его в непрозрачный кулек с ручками из супермаркета. Туда же попал, извлеченный из большой пачки стирального порошка, иностранный пистолет с глушителем. Этот трофей достался Петрову около года назад при задержании банды торговцев оружием.

Иван подумал и отправился в кладовую, там он начал рыться в большой куче поношенной обуви. Наконец из нее были извлечены розовые женские кроссовки тридцать шестого размера со стоптанными задниками. Одна из его предыдущих пассий использовала их в качестве домашних тапочек. Задники Петров распрямил, кроссовки сунул в пакет. Подумав, он добавил туда толстые шерстяные носки домашней вязки.

Сборы были окончены. Петров закрыл окна, дверь, взял пакет и вышел на улицу. Он поднял руку. Тут же возле него со страшным скрежетом остановились «Жигули» первой модели. «Кинотеатр «Одесса»» - сказал Петров, усаживаясь на переднее сидение.

В середине ночи двор был безлюден, светилось лишь одно окно на верхнем этаже. Петров подошел к знакомой двери и на секунду остановился. Нет, все в порядке – замка на двери не было.

Он переложил кирпич «зеленой глины» за пазуху под майку, достал пистолет и снял его с предохранителя. Левой рукой Петров распахнул дверь и произнес «Ни хао». Стоящий за дверью китаец от приветствия на родном языке на секунду опешил. Этой секунды хватило для того, чтобы девятимиллиметровая пуля вышибла ему мозги. Крикнуть он не успел, и Петрову осталось только придержать его тело и аккуратно опустить его на пол, чтобы не создавать ненужного шума.

Иван двинулся по, уходящим вниз ступеням, вырубленным прямо в ракушечнике. Насколько он помнил, внизу его ждал широкий и длинный основной проход. Почти напротив лестницы находилась большая пещера, в двадцати метрах далее пещера поменьше. Сам проход уходил в неизвестность, и от него на всем когда-то осмотренном участке во все стороны отходили выработки поуже и пониже.

В первом помещении была оборудована «караулка». На кучах невообразимого тряпья лежало около двадцати человек. Дежурный сидел за единственным столом на пластиковом ящике от пива. На столе неярко горел аккумуляторный фонарь. И этот успокаивающий огонек, делающий временную жизнь в подземелье хоть немного сносной, совершенно не позволял видеть того, что происходит в темноте центрального прохода. Петров тихо отправился в сторону второй камеры. Из входа в нее тоже был виден слабый свет.

Катя была жива. Её руки и ноги были прикручены к ножкам и подлокотникам, явно украденного из уличного кафе, пластикового кресла широким армированным скотчем. Кусок того же материала закрывал ее рот. Макияж был размазан, под глазами чернели подозрительные черные потеки.

В комнате находилось и три китайца. Один из них, видимо главный, толстый с широким лоснящимся лицом, что-то читал при свете фонаря. Двое других, прикрыв веки, просто сидели на ящиках. На то, чтобы лишить их жизни ушло всего три секунды, возможно даже две.

Петров вошел и обыскал трупы. Во внутреннем кармане у толстого он обнаружил эбонитовую коробочку со следами затертой свастики. Он положил ее в карман и застегнул его на молнию.

Широко раскрытые, глаза Кати следили за ним, но с поцелуями и объятьями Петров не спешил. Он подошел и, валявшимся здесь же, ножом перерезал скотч на ее левой ноге. После этого он снял туфлю на высокой поломанной шпильке и примерил на ногу розовый кроссовок. Хмыкнул, снял обувь назад и надел на ногу носок. Размер действительно оказался тридцать пятым.

Он снова одел кроссовок на ногу и крепко завязал шнурок. Ту же операцию он повторил и с правой ногой после этого он встал и постучал Кате пальцем по лбу. Из ее глаз побежали слезы. Но Петров приложил палец к губам, и только когда она утвердительно закивала, он перерезал скотч на руках, а после снял его и с лица.

Казалось, что все почти закончено – тридцать метров назад по коридору, пятнадцать ступенек вверх и свобода. Но не тут-то было. В соседнем помещении раздались крики, видимо был обнаружен труп часового у дверей. Петров выключил фонарь, сунул его в карман и, схватив Катю за руку, бросился в темноту, в лабиринт страшных, уходящих казалось в самую преисподнюю туннелей.

Они свернули в боковой, полого уходящий вниз, проход. Тут же, оставленный ими за спиной, основной коридор осветил фонарь. Петров побежал, Катю пришлось тащить почти, что волоком. Сзади под сводами туннелей поднялся невообразимый шум. Главное, что задерживало китайцев это огромное количество разбегающихся туннелей. Беглецы могли скрыться в любом из них, и проверять следовало все. Сзади несколько раз стреляли наугад. К счастью выбранный Петровым проход имел вначале небольшую дугу и освещенный фонарем, беглецов не выдал. Бежать нужно было быстро, крики преследователей звучали рядом сзади и доносились сквозь тонкие стены параллельных проходов. Катя бежать была практически не в состоянии, значительную часть пути Петрову ее пришлось нести на руках. В эти минуты он думал лишь об одном: «Только бы не упасть». Лежавший за пазухой кирпич бризантной взрывчатки колотил его по животу и забыть о себе не позволял.

Проход уходил все глубже, потом выровнялся, а через двадцать метров начала подниматься вверх. Преследователи, судя по крикам и беспорядочной стрельбе, были еще далеко, но приближались. Главным, что пугало Петрова, было то, что уже около километра от прохода не отходили боковые галереи. Если так пойдет и дальше, то китайцы, освобожденные от необходимости рыскать, ринутся прямо за ними и скоро нагонят.

На стену они наткнулись с разгона. К счастью Катя была в этот момент на руках у Петрова и смягчила удар. Ее лоб украсился мгновенно вздувшейся и через секунду почерневшей шишкой, но «зеленая глина» не взорвалась.

Майор на секунду зажег фонарь. Они находились в высоком и довольно просторном зале являющимся тупиком. В одну из стен были вколочены металлические скобы, лестницей, уходящие вверх в темноту. Крики преследователей приближались, и других вариантов не было, Петров подтолкнул Катю к скобам, подсадил и полез следом. Ползти по шатким скобам по вертикальной стене в темноте было невероятно страшно. С другой стороны не было видно, на какой высоте они находятся и это несколько уменьшало ужас. Когда изможденная Катя, а за ней Петров добрались до верха, глубоко внизу появился свет фонарей, и раздались крики преследователей.

Петров кинул вниз пистолет, а потом, размахнувшись, отправил туда же кирпич «зеленой глины» вместе с пакетом. Грохнуло так, что если бы дом на углу Краснослободской и Декабристов, а именно в его полуразрушенном подвале оказались беглецы, не развалился бы в семидесятых годах прошлого века, он развалился бы сейчас. После взрыва в глубине раздался звук обрушения и поднялся столб известковой пыли. По всей Слободке зазвенели стекла, и после этого наступила тишина.

Землетрясение наряд слободской милиции списал на излишнее употребление спиртного. Однако «браток» в грязном спортивном костюме выбирающийся из подвала разрушенного дома в компании дамы в начале третьего ночи милиционеров заинтересовал.

Особенно шикарно смотрелась дама. Размазанный по всему лицу вечерний макияж служил, конечно, некоторой маскировкой, но полностью черную шишку на лбу не скрывал. Бриллиантовая диадема в вырезе разорванного в трех местах вечернего платья загадочно мерцала. На ногах ночной гостьи розовели грязные кроссовки, из-под которых торчали грубые серые носки. Носки были надеты прямо на разодранные колготки.

Только вынутое вовремя Петровым удостоверение не позволило милиционерам «свинтить» эту парочку сразу. Однако и отпускать так просто они ее не собирались. Патруль позвонил в Приморский райотдел и стал ожидать результатов.

Полковник Сухов приехал в самом начале пятого, как раз когда над далеким морем начали появляться первые лучи солнца и черное прежде небо слегка посерело. Он был в парадном мундире, увешанном всяческими наградами. Обычно он форму не носил и вырядился подобным образом, рассчитывая произвести впечатление на милицейский наряд соседнего района.

Сухов отвел Петрова в сторонку.

- Ты с ума вообще сошел? – Свистящим шепотом спросил Сухов – Устроить взрыв в городе…

- Не было никакого взрыва.

- Как не было?

- Не было взрывчатки, товарищ полковник. Значит, не было и взрыва. Это землетрясение с тектоническим сдвигом известняковых плит – твердо заявил майор.

Сухов несколько успокоился и повеселел. После небольших переговоров он забрал обоих в свою машину и направился в центр. Возле райотдела Петров достал из кармана эбонитовую коробочку и показал ее полковнику.

- Что это?

- Предполагаю, что «мясорубка».

- Оформи и сдай вещественное доказательство. Сегодня на работу к одиннадцати – приказал Сухов.

Глава 18.

Отступление китайцев было стремительным и страшным. С первыми лучами поднимающегося над морем солнца на верхней ступеньке Потемкинской лестницы появился первый гражданин Поднебесной. Количество этих граждан стремительно росло. К моменту, когда первый из них добежал до нижней ступеньки, вся лестница была заполнена плотным потоком бегущих людей. Одновременно крупные группы китайцев появились на Приморской с двух ее концов. Это отступали туристы из района вокзала, а так же от Слободки и Пересыпи. Все три потока сливались в стеклянных дверях, ведущих на морской вокзал. Двери, естественно, выдавили.

Далее большая часть потока бегущих людей скрывалась в чудовищном чреве круизного лайнера. Меньшая часть бежала дальше, мимо, построенной прямо над водой, гостиницы и церкви. Они стремились к стоянке яхт и катеров. Немногочисленные ночующие на борту команды этих судов были немедленно разбужены. Капитаны увидели такие пачки денег, что без лишних слов завели моторы и с огромным перегрузом двинулись в сторону рейда.

Лоцман категорически отказывался выводить чудовищный пассажирский дредноут китайцев в сумерках. Но выложенная перед ним сумма денег была столь велика, что он передумал.

К моменту, когда солнце полностью поднялось над морем, на волнах Одесского залива покачивались только местные, разожравшиеся до размеров хорошей утки, чайки.


Несмотря на прикрепленный пластырем ко лбу «блин» бадяги, Катя была чрезвычайно сексуальна. Однако интереса к сексу в данный момент не проявляла.

Вечерний макияж, который вследствие массы приключений превратился к рассвету в жуткую маску, напоминающую боевую раскраску самых кровожадный диких племен, был смыт. Катя в коротком халатике сидела с ногами в кресле и поминутно отхлебывала из стакана с коньяком.

Вымытый Петров, в почищенном спортивном костюме работал за официанта и доливал янтарную жидкость, когда она подходила к концу. Говорить Кате не хотелось. Однако когда майор попытался отправиться домой, она схватила его за руку и отвела в постель.

То, что произошло в постели, к сексу прямого отношения не имело. Это была просьба о защите и помощи, с оплатой единственным платежным средством, имеющимся в распоряжении. Катя очень крепко прижимала к себе Петрова, словно боялась, что он убежит. Но он не убегал, а напротив, был необыкновенно нежен и, в конце концов, она заснула на его плече. Около двух часов Петров боялся пошевелиться, и она сильно отлежала ему руку.

Стрелки на, висевших на стене часах, неумолимо подвигались к десяти. Следовало вставать и отправляться домой, переодеваться. Иван аккуратно высвободил руку, но Катя сразу проснулась. В ее глазах было столько мольбы и боли, что Петров немедленно начал клясться в любви. Говорить, что никогда ее не оставит, что вернется сразу как только сможет. Что все всегда теперь у них будет хорошо. Она все равно не хотела его отпускать. И повторивший все клятвы снова Петров, уходя, чувствовал себя предателем.

К одиннадцати он был в райотделе. Дежурный сообщил, что его немедленно вызывает Сухов. «Там начальства толпа наехала» - уточнил капитан.

В кабинете Сухова находилось трое посторонних. Одного Петров знал, это был молодой и какой-то чрезвычайно новый на вид генерал из главка, назначенный на должность буквально три дня назад. Вторым был седовласый работник прокуратуры в мундире государственного советника юстиции первого класса. Генеральский погон прокурора украшало три вышитых звезды. Третьим был человек в штатском костюме с большими залысинами на лбу.

Сухов представил Петрова присутствующим. Говорить начал генерал из главка: « Майор, Вы отлично справились со своим заданием, провели блестящую операцию. Мы уверенны, что полковник Сухов, подготовит все необходимые документы на присвоение внеочередного звания и награждения орденом. Эти документы будут немедленно подписаны. Однако, все это потребует некоторого времени, поэтому было принято решение наградить вас денежной премией немедленно».

Человек в штатском открыл дипломат и на стол перед Петровым легли десять пачек купюр по пятьсот гривен в банковской упаковке. Премия была не просто крупной, а небывалой. «Сейчас начнутся гадости» - подумал Петров.

Однако гадости генерал решил оставить Сухову. « Нам, к сожалению, пора. Еще раз поздравляю Вас с блестяще выполненной работой. Остальное Вам сообщит полковник Сухов» - сказал генерал. Троица поднялась и, пожав обоим милиционерам руки, кабинет покинула.

Сухов поднялся и налил из сейфа коньяка в два стакана. «За победу!» - произнес он тост. Однако вид у полковника был далек от победного. Офицеры выпили.
-Как делить будем? - спросил Петров, указывая на пачки денег лежащие на столе.

-Моё в сейфе - ответил полковник. Дело у нас, Иван, генеральная прокуратура забрала. И это, и по убийству Пешко. Вот так вот - сообщил Сухов.

Петров тупо смотрел на пачки денег. Что-то в них его напрягало, за что-то постоянно цеплялся взгляд. Наконец он понял, в чем дело – банк, опечатавший деньги, со страшным треском лопнул три года назад. Петров выскочил из кабинета. Он мчался в помещение для хранения вещественных доказательств.

-Где мой утренний вещдок? - спросил он у усталого и сонного на вид старшины.

-Так эти забрали, прокурорские. Генерал с ними еще был из главка - ответил тот.

-Документы покажи!

Старшина неохотно начал рыться в папках.

-Ой, мама! - сон со старшины слетел, и волосы на мясистом загривке, что называется, встали дыбом.

Вместо положенного пакета документов в папке был всего один листок – пропечатанная, как позже выяснилось фальшивой, печатью Бобруйского райпотребсоюза «Товарно-транспортная накладная». Петров с тоской отметил для себя Могилевскую область. Получателем числился «Торговый флот СССР».



Часть 2.

Глава 1.

Подполковник Петров Иван Сергеевич стрелял из бластера длинными очередями.

В обычном оружии патроны давно бы закончились, но бластер, подключенный к розетке, чудесная вещь при отражении внезапной и массовой атаки. Петров стрелял прямо из окна своей квартиры. Гора трупов врагов уже громоздилась до второго этажа, и спасало его только то, что новые трупы скатывались с этой смрадной и скользкой кучи.

Буквально полчаса назад орки изменили тактику и начали принимать вид его друзей. Сотни Ивановых Суховых и Кать накатывали волнами одна за другой. Убитые орки снова принимали свой естественный вид, становясь серо-зелеными бородавчатыми существами, по телу которых постоянно струилась издающая тошнотворный смрад слизь. Особенно неприятно было наблюдать эту метаморфозу у Кать.

Но Петров сжал волю в кулак и старался об этом не думать. У него и без этих мыслей хватало проблем. Нужно было начинать экономить патроны, свет в розетке подходил к концу.

Свет подходил к концу, и конец стремительно приближался.

Времени курить, категорически не было, и пакет анаши полетел в рюкзак. Туда же отправился шмайсер, отобранный у черных следопытов. Пули в шмайсере были из серебра – трофей с разгрома секты оккультистов.

Подумав, Петров сорвал с ковра висевший там кривой турецкий ятаган. Ятаган был когда-то отобран на разборке братков вместе с велосипедными цепями и бейсбольными битами. В принципе, Петров был готов. Оставалось только захватить водку, и можно было вставать на лыжи. Однако лыжи в одесских квартирах встречаются крайне редко, по этой причине было решено, просто дать деру.

Петров выскочил в окно с противоположной стороны здания, выбив раму и закрытые ставни. Орки, не ожидавшие подобного решения, несколько растерялись, и предоставили тем самым Петрову спасительные пять минут, за которые он затерялся в проходных дворах.

Однако Петров знал, что эти твари обладают фантастическим нюхом и на, опустевших в связи с жарой и рабочим временем, улицах его быстро найдут. Нужно было бежать туда, где много народа. Где запах пота тысяч подмышек, в смеси с вонью горелого мяса и смрадом гниющих водорослей мог сбить отвратительных порождений нездорового разума Джона Толкина со следа.

Конечно, Петров бежал на пляж. Времена, когда для того, чтобы купить сосиску нужно было отстоять под палящим солнцем не менее двух часов в очереди, времена, когда сосиски очередь требовала извлекать из котла немедленно после загрузки, времена, когда по этой причине одесситы ходили на пляж с большими баулами в которые заботливо укладывалась кастрюлька с котлетами, треснувшие от избытка соков помидоры «микадо» и батон за двадцать три копейки, в Одессе был первый ценовой пояс, и батон стоил на две копейки дешевле, чем в Москве, так вот, эти времена миновали. Сотни мангалов прибрежных кафе извергали, столь необходимый Петрову, чудовищный смрад горелого мяса.

Петров пулей перелетел Канатную улицу и по переулку, мимо банка «Пивденный» выстроенного в лучших традициях дореволюционной одесской архитектуры, то есть с лепными ангелочками и атлантами на фасаде, выскочил на Маразлиевскую. Останавливаться здесь он не стал, пробежав мимо памятника Тарасу Шевченко, он скрылся в парке его имени. Петров промчался мимо памятника погибшим морякам торгового флота, мимо Карантинной стены и направился дальше в сторону пляжа «Ланжерон».

Боковым зрением Петров отметил, что в парке прибавилось новых скульптур. Демократия и гласность принесли плоды. Не здоровые и раньше, мозги людей творческих окончательно свернулись набекрень. Ну, скажите мне, что может обозначать скульптура в виде скелета в прыжке за мячом? А пьяный бобр со сковородкой в трясущихся лапах? Еще три десятка невнятных скульптур подписанных непонятными словами английскими буквами? Самой загадочной была статуя, на которой, вроде бы по-русски, было написано «Херасука». Понять, что именно она изображает, было окончательно невозможно. Единственной реалистической композицией являлась скульптурная группа «SIROTA». Она изображала мужской и женский трупы, заплаканного ребенка и ковбоя с револьвером и яблочком. Далее был памятник неизвестному матросу флота военного, и чуть дальше, лестница вниз, ведущая к «Ланжерону».

Одесситы на море не ходят. Вообще. Прямо с того времени как начинают работать. Пропарившимся неделю в душных офисах и торговых точках людям идея отправиться в места скопления гостей города, где среди шашлычной вони и запаха сгнивших водорослей можно чудесно погреться на солнышке, кажется верхом идиотизма. Заставить одессита выйти на море могут только внезапно понаехавшие родственники из Саранска. И такого одессита на море видно сразу. Во-первых, он на пляже самый белый, пришельцы с Урала и Сибири сгорают в первые пять минут и отсвечивают всеми оттенками красного. Во-вторых, одессит купается в трусах. Причем в трусах спортивных, причем под ними надеты плавки. Зачем это делается, объяснить ни один одессит не может, но так делают все.

Вторая особенность Петрова устраивала, так как плавки он забыл. Первая пугала. «По цвету, твари, вычислят» - стучала в виски паническая мысль.

Решение пришло на бегу. Вырвавшись на пляж, Петров устремился к кромке воды, сдирая на ходу одежду. Он бросил рюкзак на песок, сверху пристроил ятаган, и прикрыл его одеждой. «Девушка, за вещичками присмотрите» - попросил Петров сияющую всеми оттенками багрянца соседку с куском газеты на носу, и бросился в воду.

« Парень – напирая на «а» - толька не долга!» - прокричала ему в след соседка. Петров не был на море семь лет и, пожалуй, покупался бы и подольше, но сегодня было не до развлечений. Он выскочил назад и начал кататься по песку. Неестественная белизна тела была прикрыта. Кроме того этот маневр придал его семейным трусам в крупный горошек некое сходство с трусами спортивными. Петров зарыл в песок ятаган, рюкзак и улегся сверху.

«Пааарень… - этот звук вызвал у Петрова зубную боль – А вы все адесситы таакие загаадачные?» - это была соседка и хранительница вещей. Петров пригляделся. «Фигурка ничего так, правда сгорела ужасно – секс сегодня не возможен» - подумал Иван. «Ну, что Вы мадам. Я особенный».

Он достал папиросу, выдул ее в ладонь, бросил в табак щепоть вещества из пакета, вновь набил гильзу и закурил. Это была ошибка, курить на пляжах запретили два года назад.

Глава 2.

Рядом с Петровым немедленно появился наряд пляжной милиции в светло серой легкой форме. Создавалось впечатление, что они, зарывшись в песок только, и ждали когда, кто-нибудь что-то нарушит.

В принципе именно так дело и обстояло, только раскаленному песку хранители порядка и устоев предпочитали тенек лавочки находившейся на втором ярусе. Пункт наблюдения был великолепным, весь пляж был виден как на ладони. Граждане решившие покурить или попить пивка, а пиво продавалось прямо на пляже многочисленными разносчиками, немедленно оказывались под пристальным вниманием наряда. За эти нарушения полагается штраф. Расслабленные курортники квитанций обычно не просили, карманы милиционеров постепенно наполнялись, настроение их улучшалось.

- Так, что штраф будем платить или в отделение по жаре потащимся? – задал свой привычный вопрос суровый старшина.

Сердце Петрова замерло. Для того, чтобы заплатить штраф ему было нужно откапать рюкзак, засветив, вполне возможно при этом ятаган. Рюкзак потом следовало открыть, и под пытливыми взглядами ментов вытащить толстую, перехваченную резинкой пачку долларов прямо из-под шмайсера. Петров загрустил и задумался.

- Пааарни, - Кировская область, Юрьянский район, привычно определил Петров – А давайте я за него штраф заплачу – российская туристка явно приехала не только за солнцем и морем, но и за приключениями.

Возможное приключение тяжело дышало, от бега, и было вываляно в песке, однако еще до этой процедуры девушка заметила спортивную фигуру перед купанием, и мощный бугорок, облепленный мокрыми трусами после его завершения.

- Так, что пааарни, я заплачу?

Стражи порядка не возражали. Девушка сунула руку в левую чашу лифчика и извлекла оттуда влажную от пота купюру в двести гривен. Штраф был в два раза меньше, но сдачи у милиции не нашлось.

- Меня, кстати, Машей зовут – произнесла соседка.

- Очень приятно. Иван – представился Петров закуривая.

- Ой, какая прелесть. Иван да Марья – произнесла туристка.

- Нарушаем. Штраф будем платить или в отделение по жаре попремся? – старшина был улыбчив и прямо таки светился от радушия.

Маша сунула руку в правую чашу лифчика и извлекла еще двести гривен. Сдачи снова не нашлось. Однако особо ее это не расстроило. Судя по всему, ее лифчик просто был набит деньгами. Постоянно куривший Петров, со временем даже начал интересоваться, а есть ли под лифчиком груди?

Однако, узнать ответ на свой вопрос, Петрову было не суждено. Густые цепи орков появились на прибрежных склонах. Орки двигались на четвереньках, подобно собакам внюхиваясь в землю. Запахи тысяч потных тел, соленый запах моря и отдающий дымком дух мангалов мешал им точно определить направление. Однако кольцо орков постепенно сжималось именно вокруг того участка пляжа, где находился Петров со своей новой знакомой.

Вот первые орки ступили на песок и начали обнюхивать потные загорелые тела, растянувшиеся на полотенцах поверх горячего песка. Люди открывали глаза и пугались. Только один малыш радостно дергал сильно обгоревшую блондинку за руку и весело кричал: «Мама, мама, смотри аниматоры! Совсем как в Турции!».

Петров дал себе две минуты на то чтобы собраться с духом. По истечении этого времени он откопал ятаган, вынул его из золотых ножен, вскочил и, подняв оружие над головой двумя руками, страшно закричал.

От этого крика он и проснулся.

Первые лучи солнца начали проникать в комнату. В предрассветном сумраке окружающие вещи были зыбкими и нереальными, однако Петров понял, что комната его. Он кинулся к окну. Мирный одесский дворик. Раннее утро. Тишина и покой. Лишь похлопывает от утреннего бриза вывешенное на одном из балконов белье. Куча трупов во дворе отсутствовала. «Аннигилировали твари» - четко понял Петров.

В этот момент он почувствовал страшный удар по темечку. Удар был нанесен изнутри головы. Вскоре в черепной коробке два молдавских строителя, растянув шнуры, включили перфораторы. Сверлили они оба виска. Боль была настолько жуткой, что Петров начал кое-что припоминать.

Отмечать присвоение ему очередного звания, было решено в субботу на Даче Ковалевского. Уже давно забыто кто, такой Ковалевский, кажется дореволюционный врач, но это не точно, улица, однако, сохранилась. И у Сухова в этом районе дача действительно была.

Присвоение звезд решили начать праздновать с утра под шашлычок. На шашлык взяли целого барана. Жена Сухова с вечера порубила мясо и залила его маринадом. Попробовать шашлыка, ей было не суждено. Муж ясно объяснил, что это чисто мужское мероприятие, и запретил приближаться к даче на пушечный выстрел. В меню также входили огурцы, помидоры, зелень, кетчуп и какое-то нереально огромное количество водки. Праздновать сели в десять утра.

За стол стоящий во дворе уселся не только весь отдел, но и специально приглашенные люди. Сухов как хозяин дачи и прямой начальник Петрова, и Иванов, к этому моменту уже пьяный. Впрочем, Иванов был пьян всегда и внимание на это не обратили.

Первые два тоста обязан был произносить Сухов. В первом он рассказал о том, какой Петров отличный работник и товарищ. Произнеся необходимые слова, Сухов бросил новенькую звездочку в граненый стакан и наполнил его водкой до краев. Петров выпил и выплюнул звездочку на левый погон. Во втором тосте ему пожелали продолжать и дальше расти, стать генералом и даже маршалом. Звания маршал в милиции не существует, но чего не пожелаешь хорошему человеку. Петров выпил второй, наполненный по края, граненый стакан водки, выплюнул вторую звезду на правый погон и произнес установленную фразу: «Товарищ полковник, подполковник Петров. Представляюсь по случаю присвоения очередного звания подполковник». С этого момента он считался посвященным.

Правила позволяли ему больше ничего не пить, и даже уйти, но он остался и пил.

Столбик термометра быстро достиг отметки в тридцать пять градусов и застыл на ней как приклеенный. Всех изрядно развезло. Офицеры уходили отдохнуть в дом. Некоторые ложились прямо на идеально постриженном газоне суховской дачи. Встретить на одесской даче грядки с помидорами и укропом в наше время практически нереально. Отдохнувшие офицеры возвращались к столу и продолжали пить, их лежачие места занимали другие. Было много тостов. Нестройный хор то и дело заводил «Черный ворон». Получалось хуже, чем у «Хора Турецкого», но всем нравилось. От барана постепенно оставалась куча обглоданных костей. Водка не заканчивалась. Медленно приближался вечер. Когда совсем стемнело, у кого-то появилась мысль отправиться на дискотеку в Аркадию. Эта мысль вызвала бурный и повсеместный восторг. Офицеры выпили на посошок. Что было дальше, Петров не помнил.

Вернее, он помнил орков, побег, ятаган и Машу. Орков, судя по всему не было. Было ли остальное вот в чем вопрос. Петров опустил глаза. Трусов на нем не было. Не только покрытых веселеньким горошком и влажным песком, но вообще никаких. Петров вспомнил воспаленную солнцем кожу Маши и поежился. Он напряг слух – на кухне кто-то возился. Мозг дорисовал ужасную картину. Сейчас откроется дверь и женский голос произнесет: «Милай, пайдем йаишенку кушать!». Незаметные волоски на спине встали дыбом.

Дверь открылась. «Вань, пойди, поешь». Это была Катя. Радость настолько заполнила скачущее сердце Петрова, что он бы обрадовался, если бы мог.

Яичница на столе все-таки присутствовала. Три ее оранжевых глазка были обильно посыпаны резанным зеленым луком и весело подмигивали Петрову. Зеленые пупырчатые огурцы и буро-красные сочные ломти помидор «микадо» дополняли натюрморт. Венчала это пиршество запотевшая рюмка водки. Есть Петров, пока не мог и поэтому выпил. Он присел за стол и начал ожидать исцеления. Примерно через двадцать минут, выпив еще одну рюмку, подполковник смог поесть.

Катя сегодня в бой не рвалась. Буденовка и пулеметная лента на ней отсутствовали. Абсолютно голая она сидела у стола и, закинув ногу на ногу, наблюдала как ее любимый, столь же голый, мужчина поглощает яичницу.

За прошедшие сутки Петров посерел. Местами серая кожа приобретала зеленоватый оттенок. Под глазами появились почерневшие мешки. Кате представилась картина как постаревшие на двадцать лет, одетые в невообразимые лохмотья, они с Петровым делят на помойке пузырек настойки боярышника и ей захотелось плакать. Ей так стало жалко себя, красавицу из журнала и этого всегда такого спортивного и улыбчивого человека, что она готова была разрыдаться. Но разрыдаться ей не дали.

Еда, а в первую очередь водка, дали некоторый результат. На щеках Петрова появился горячечный румянец, глаза его лихорадочно заблестели.

- Рассказывай – попросил он каким-то не своим хриплым голосом.

- Что здесь рассказывать, Ваня? – пригорюнилась молодая девушка. В два часа ночи ты в одних трусах в горошек и с какой-то невообразимой саблей рвался в опорный пункт милиции на пляже Ланжерон. Туда ты, кажется, пришел, чтобы попросить закурить.

- Пакет травки со мной был?

- В рапорте не указано, но менты были чрезвычайно веселы. Где ты хоть саблю-то эту взял?

- Как где на ковре в большой комнате - Петров терпеть не мог слово «зал» в применении к квартире.

- Ваня?!

Петров поднялся и вышел. Действительно огромный персидский ковер, как и прежде, как и всегда, украшала старинная алебарда тонкой французской работы.

- Что было дальше? – с тоской спросил он, вернувшись.

- Что, что? Ланжерон, слава Богу, относится к Приморскому району, и вместо того, чтобы сдать тебя куда положено, они позвонили Сухову. Тот был тоже чрезвычайно пьян, однако заехал за мной на такси. Примерно час мы тебя уговаривали прекратить войну с темными силами. Потом ты обессилел и сдался. Мы отвезли тебя домой. Ты был весь в песке. Пришлось тебя раздеть и загрузить в ванну. Сухов оттащил тебя в постель, выпил водки и, сказав: «Слава Богу, воскресенье», убыл домой на такси. Доверия ты у меня не вызывал, и я осталась с тобой. Как бы, все – закончила Катя.

Петров поморщился. «Мне нужно прилечь» - сказал он. «Полежи со мной, пожалуйста»

Поминутно на Петрова накатывали волны нежности, тогда он прижимался к Кате как несчастный и доверчивый щенок. Потом накатывали волны тошноты, и он бежал блевать в туалет. Периодически он впадал в забытье. Воспользовавшись таким моментом, Катя съездила на Привоз и купила желтую домашнюю курицу. Именно бульон из этой птицы, в котором плавает гребешок, печень, сердце и желтые шарики, так и не ставшие полноценными яйцами, способен творить чудеса с организмом отравленным алкоголем.

И Катя такой бульон сварила. Проснувшийся к обеду, Петров выглядел лучше. После еще одной рюмки водки и тарелки бульона он постепенно начал розоветь. Однако окончательно в себя он пришел лишь после ужина, за которым сумел пропихнуть в себя кусок хлеба.

Небо стремительно темнело. Нужно было ложиться спать. Завтра начиналась новая рабочая неделя. Тошнота отступила, и на всю ночь Петрова и Катю накрыло волной, да что там волной – настоящим цунами, всепоглощающей нежности.

Глава 3.

Утро в старой части Одессы прекрасно. Город специально строился так, чтобы продуваться морским ветром. Земля прогревается и остывает быстрее, чем море. По этой причине с наступлением темноты над остывшей землей формируется область высокого давления, а над морем низкого. С рассветом все происходит наоборот. Именно это явление и вызывает прибрежные ветры называемые бризами. Вечерний бриз вытягивает из города всю накопившуюся за день гарь, а утренний наполняет его морской свежестью.

Петров решил пройтись до работы пешком. Пока солнце еще стоит над морем, а не кидает вниз отвесные испепеляющие лучи, зависнув над крышами, город прекрасен. Мягкий морской бриз слегка холодит кожу. В ветвях каштанов, акаций и тополей поют чудом выжившие в этой огромной агломерации птички. Дворники поливают из шлангов асфальт тротуаров. В старой части Одессы этот ритуал является обязательным. В новых районах почему-то дворники этого не делают. То ли им по инструкции не положено, то ли новым дворникам новых районов на инструкции плевать, неизвестно.

Под ногами Петрова асфальт, брусчатка и тротуарная плитка поблескивали свежей водой. Птички пели. Бриз продувал. Настроение его было прекрасным. Катя не то, чтобы его простила, но вникла в положение вещей и была с утра достаточно мила и нежна. Последствия отравления алкоголем уже практически не ощущались. Погоны золотились еще одной звездой. Конечно, он ожидал выволочки, за свое ночное приключение, но исходя из того, что на обмывании звания гулял практически весь райотдел, имел все основания считать, что выволочка не будет слишком строгой. С этим настроением он и прибыл на службу.

Полковнику Сухову хотелось рвать и метать, но пока он сдерживал свои эмоции. Трое из собравшихся на совещание офицеров имели на лице синяки и царапины неясного происхождения. Отпечатавшийся на левой щеке четвертого милиционера след женской ладони с длинными аристократическими пальцами, четко объяснял причину его появления. Пятым был капитан Гунько, дежуривший в субботу и по этой причине в пьянке не участвовавший, он был довольно свеж, но как всегда помят. Лучше всех из сидящих за столом выглядел подполковник Петров Иван Сергеевич. Идеально отутюженные рубашку и брюки дополняли туфли, начищенные так, что попадающие на них солнечные лучи слепили окружающих. «Сволочь» - непроизвольно подумал Сухов.

- Ну, что, товарищи офицеры – начал свою речь полковник. - Все отдохнули, повеселились. Некоторые даже больше чем следовало – он обвел строгим взглядом начальника всех офицеров – Преступность в это время так же не дремала. За выходные дни в районе произошло пять квартирных краж, три ограбления, дважды изымались наркотики. Убийство зафиксировано одно, зато очень и очень не приятное. На место выезжал капитан Гунько. Сейчас он и введет всех нас в курс дела.

Гунько поднялся. Его мятая рубашка топорщилась. Карманы брюк были набиты всякой ерундой и сильно выпирали. В нагрудном кармане рубашки находилась пачка каких-то бумаг. В целом, вид у Гунько был далек от идеала предписанного «Уставом внутренней службы».

- Вызов поступил в шесть часов восемнадцать минут утром в воскресенье. Собачник выгуливал собаку в парке Шевченко она, и обнаружила труп. Собака, я вам скажу, монстр какой-то. Стаффордширский терьер. Голова как утюг, челюсти как тиски, морда вся в полусвернувшейся крови. А кровищи, я вам скажу, там было море целое. И на кустах, и на траве, и под трупом целая лужа натекла. Вот ее-то собака и пыталась лакать. Хозяин, как морду перепачканную увидел, испугался сначала, и сбежать хотел. Потом за кусты заглянул, увидел всю эту картинку, ну и вызвал нас по мобильнику.

- На место мы прибыли в шесть часов пятьдесят три минуты – продолжил Гунько – хозяин собаки место охранял и никого к нему не допускал. Да и рано еще было в парке одни собачники, да бегуны. Но те предпочитают аллеи пошире, центральные. А труп был в кустах у боковой аллеи, где и днем-то народа не густо. Труп лежал на спине, раскинув руки. Там реально мясник какой-то поработал. Тело рассечено, как в книжках про буденовцев, от ключицы до пояса. Я конечно в рубке не специалист, но думаю, что одним ударом. Смерть, скорее всего, наступила мгновенно. По данным экспертизы убийство произошло между часом и двумя часами ночи. Следы волочения отсутствуют. По-видимому, тело находилось там, где и произошло преступление. Особых улик на месте преступления мы не обнаружили. Собрали, конечно, с газона все окурки, бумажки и прочую гадость. Не думаю, что она нам чем-то поможет. Свидетелей нет. Похоже очередной «висяк», господа офицеры.

- Я тебе дам «висяк» - взъярился полковник Сухов – Ничего еще не расследовал, а уже дело в архив сдать собрался, умник? Кто убитый?

- Убит гражданин Украины 1976 года рождения, Мокеле Мбене Мвамба, афроукраинец, так сказать. Родился в городе Бужумбра, это столица республики Бурунди. Вроде бы, приходится внуком последнему королю страны Нтаре – пятому. В 1996 году поступил в Одесский медицинский институт. По специальности врач-гинеколог. Женился на одесситке. Получил гражданство, потом развелся. Занимался оптовой торговлей кроссовками на промрынке «7-й километр». Являлся почетным консулом Республики Бурунди в Одессе.

- Вот вам и дипломатический скандал! – ощерился Сухов – Гунько, ты по-бурундийски шпаришь? Будешь, блин, с ихним послом объясняться!

- Там, товарищ полковник, языки урунди, французский и суахили, а у меня немецкий и тот со словарем. Да и посольства их у нас нет. Посол Бурунди в России их интересы у нас представляет.

- Вот, заодно и поучишься, в ожидании прибытия африканца из Москвы – желчно сказал Сухов.- Какова причина смерти?

- Согласно заключению экспертизы смерть наступила в результате несовместимых с жизнью травм внутренних органов и огромной кровопотери.

- Орудие убийства?

- Орудие убийства на месте преступления не обнаружено. По данным экспертизы, удар нанесен длинным, до одного метра, плоским, хорошо отточенным предметом.

Сухов перестал себя сдерживать и ударил кулаком по столу.

- Тем самым, блин, предметом – проорал он – который у тебя, Петров, изъяли в два часа той же ночи на пляже Ланжерон! Ты понял меня, придурок?! Вот акт еще одной экспертизы! – и полковник подтолкнул стандартный лист к середине стола.

Офицеры остолбенели, Петров посерел.

Сухов взял себя в руки.

- Товарищи офицеры, до окончания следствия подполковник Петров от служебных обязанностей отстранен. Все свободны. Идите, работайте. И убийцу мне хоть из под земли…! – Сухов хищно сжал кулаки. - Исполнять! Петров, останься.

- Ваня, - горячим шепотом заговорил Сухов – я не верю. Но если настоящего убийцу не найдем, то посадят тебя. Как пить дать, посадят. Поэтому иди и ищи. Официально тебе, конечно, ничего сообщать и бумаги показывать не будут. Но ты в нашей системе человек не новый, порешаешь как, ни будь. Иди, Вань, ищи. Где, блин, взял ты этот, чертов ятаган? – прокричал он вслед Петрову.

Глава 4.

Куда идти и чего искать, подполковнику Петрову пока было не ведомо. По этой причине он отправился в свой кабинет. Вскипятил чайник и залил прямо в чашке молотый кофе. Растворимый, отдающий железной окалиной, псевдокофе Петров не любил, а так, если дождаться пока осядет гуща, получалось вполне прилично. Взяв чашку, Иван Сергеевич уселся к столу. Ему нужно было прийти в себя от столь неожиданного удара и наметить хоть какое-то подобие плана действий.

Петров включил компьютер и набрал в поисковике «Бурунди». История страны в Википедии занимала совсем не много места. Сплошные перевороты, революции и «ночи длинных ножей». Впрочем, аборигены предпочитали мотыгу и «мочили» своих врагов и днем и ночью. Резня началась сразу после ухода белых колонизаторов и с переменным успехом продолжается до наших дней. Коренастые, коричневые, толстогубые хуту убивали своих соседей тутси с особым цинизмом, и жестокостью. Обычно в группе по предварительному сговору. Высокие, стройные, имеющие лица, которые можно было бы назвать европейскими, если бы они не были черными, именно черными, а не коричневыми, тутси отвечали своим соседям полной взаимностью. Главное веселье пошло после того как ученые открыли или изобрели СПИД. По мнению шаманов африканских народов от этой болячки отлично излечивает половое сношение с девственницей. Девственниц половозрелого, то есть по понятиям африканцев лет двенадцати, возраста на всех не хватало. Жаждущие исцеления были вынуждены перейти на девочек помоложе. Теперь с девственницами любого возраста огромная проблема, зато СПИД никуда не исчез.

Относительно полезной можно было считать следующую информацию – Бурунди самая бедная страна Мира. И еще, если Мокеле Мбене Мвамба не врал, и его дед действительно был королем Нтаре – пятым, то тот, прежде чем усесться на трон, или, что там в Африке вместо этого, для начала согнал с этого места своего отца, организовав военный переворот. Короче, наследственность убиенный имел интересную, и для занятия бизнесом весьма положительную.

На удачу, Петров забил в поисковик и имя жертвы. На запрос «Мокеле Мбене Мвамба» гугль выдал ему тридцать одну тысячу шестьсот материалов. Однако радость подполковника была преждевременной. Он не обнаружил его страниц в «Одноклассниках» и «вКонтакте». Зато выучил наизусть забавную и леденящую кровь историю.

Жуткое имя Мокеле Мбене носил страшный монстр африканских болот. Кровавые истории о звере-людоеде пересказывали ночами старейшины африканских племен своим излишне подвижным и непослушным внукам и правнукам. Среди чернокожих детей таинственным образом регулярно появлялись вполне созревшие лоботрясы из числа европейцев. Большая их часть была отчислена из университетов, в которые они поступали на биологический факультет, за профнепригодность и академическую неуспеваемость. Однако научный зуд биолога по призванию, усиленный зудом кожи искусанной африканскими москитами, вещь поистине страшная.

Недоучившиеся студенты, произведя себя в профессора криптозоологии, кинулись на поиски. И поиски увенчались успехом. Научные их труды пестрели зарисовками чудовища со слов шаманов. К рисункам присовокуплялись мутные фотографии, на которых в болотной, речной и даже морской воде плыли Мокеле Мбене похожие на бревна. Злобные борзописцы из числа криптоскептиков писали, что это бревна похожие на Мокеле Мбене, Лохнесское чудовище и автора снимка одновременно.

Но энтузиасты не сдавались и даже провели в Париже конференцию, на которой назначили себя академиками. По результатам конференции было принято историческое решение – Мокеле Мбене, это выживший в африканских болотах плезиозавр. Точка зрения отщепенцев считавших, что на самом деле кровожадный африканский монстр это пришелец из созвездия Тау-Кита была объявлена ревизионистской. Те, кто с документами в руках доказывал, что рассказы старейшин появились примерно через год после выхода в парижском бульварном листке воспоминаний о поездке в Африку, славящегося наркоманией и алкоголизмом путешественника, из научного общества были просто исключены.

Наскоки ученых примкнувших к теории Дарвина, и нахально утверждавших, что плезиозавры к передвижениям по суше были не приспособлены, а питались моллюсками, морскими и летающими ящерами, были отметены. Это произошло после того как жалкий профессоришка из Сорбонны осмелился заявить, что человека плезиозавры не ели. Выводы профессора основывались на том, что человек появился на земле через несколько миллионов лет после кончины последнего динозавра. Профессора просто осмеяли.

История, конечно, была очень интересной и захватывающей, но к решению стоящих проблем Петрова ничуть не приближала. «Кстати – задумался он -, а как же все-таки звали убиенного?». Подполковник позвонил капитану Гунько. Согласно выданного в двухтысячном году паспорта гражданина Украины, Мокеле было фамилией, Мбене именем, а Мвамба отчеством. «Это многое проясняет» - пробормотал себе под нос Петров и плюнул в корзину для бумаг.

Особых вариантов у подполковника не было, и он отправился в криминалистическую лабораторию, в которой должен был колдовать Иван Иванович Иванов – пьющий, но не спившийся криминалист и философ.

Иванов был на месте. Мятая рубаха, седая щетина, мутные глаза, изучающие в микроскоп очередной срез с очередного трупа – все как обычно.

- Здавствуй, Ваня! - сказал Петров.

- И тебе, Иван, не хворать - откликнулся Иванов, увлеченно подкручивая винтики микроскопа.

- Вань, оторваться можешь? – спросил Петров.

- Минуточку. Я пытаюсь доказать, что если бы этому барыге не проломили череп гантелей, то он и так бы через месяц умер от сифилиса – ответил Иванов – Впрочем, это никому не надо. Это я так, для души – смущенно спохватился криминалист.

- Вань, по моему делу ты работал – спросил Петров.

- Ты же, как бы отстранен.

- Как бы, да.

- Я работал. Кому тут еще работать? Одни… - Иванов явно хотел выругаться, но передумал.- Я, короче, работал.

- Что скажешь?

- Отличный удар! Чтобы с одного замаха от ключицы до крестца… Так только буденовцы умели, ну и махновцы еще. Ты, Вань, большой молодец! – засмеялся Иванов. Однако, увидев мрачное выражение на лице Петрова, смеяться он перестал и продолжил:

- Где сейчас этому учат, я себе не представляю. В Монголии может быть и осталась еще кавалерия, то мне не ведомо. На территории бывшего СССР единственный конный полк при «Мосфильме» в начале девяностых сократили в десять раз до четырех сот пятидесяти семи человек и ста двадцати четырех лошадей. А в 2002 году, его вообще в конный эскорт в составе президентского полка переименовали. Сам понимаешь, там джигитовка и красота. Сомневаюсь я, чтобы их рубке по-настоящему учили. Да и еще: сам подумай одно дело рубить с коня, несущегося во весь опор, другое с земли. Конских следов на месте преступления не обнаружено. Хотя энтузиастов сейчас всяких навалом. Кто-то битвы реконструирует, кто-то в пейнтбол играет. Возможно, кто-то и лозу до сих пор шашкой рубит. Много сейчас странного народа – закончил Иванов.

- Понятно – произнес Петров.- Что там с оружием?

- Клинок, я скажу тебе, презабавный. Семнадцатый примерно век, дамасская сталь. Рукоятка из чистого золота, богато украшенная драгоценными и полудрагоценными камнями. Вот глянь – Иванов достал из стола цветную фотографию. На ней желтела золотом драгоценная рукоять. Из сверкающих всеми цветами радуги камней Петров сумел опознать только очень крупный кусок больной бирюзы.

- Нравится? – спросил Иванов.

- Щикарный вид – с тоской и болью произнес «по-одесски» Петров.

- А вот это?

Иванов пошевелил компьютерной мышью, и экран монитора засветился. На экран был выведен довольно грубый карандашный рисунок. Карандаш был «простым» и цветовую гамму не передавал. Делался рисунок, видимо по памяти. Изображенная на нем рукоятка оружия имела несколько отклонений от той, что Петров видел на фотографии. Однако расположение и форма наиболее крупных камней, в целом, на двух изображениях совпадали.

- Примем за гипотезу, что это одно и то же оружие – продолжил Иванов. – Все становится совсем интересным. Рисунок этот из книги французского авантюриста и путешественника Кусто. Не Жака-Ива – изобретателя батискафа, а напротив Анри-Жильбера. Шлялся этот Анри, где ни попадя, и если ему верить, то сабелька принадлежала Али-паше Янинскому. О нем еще у Алюксандра Дюма в «Графе Монте-Кристо» упоминается. Правил он когда-то Албанией. Потом его, естественно, зарезали. Началась там, в Албании, полная неразбериха которую только Энвер Ходжа в середине сороковых годов прошлого века прихлопнул. В 1924 году отряд из ста восьми бывших белогвардейцев под командованием полковника Миклашевского, по просьбе свергнутого премьера Зогу за неделю всю страну захватил. Зогу, естественно, провозгласил себя опять премьеров, а через три года и королем. А клиночек наш, в это как раз время, исчез и до вчерашнего дня нигде не проявлялся. К клинку, кстати, золотые ножны прилагались, цены неимоверной. Тебе, Вань, они не попадались?

Петров задумчиво молчал. Ножны ему попадались. Однако, рассказывать Иванову о том, как во сне он их сорвал и отбросил, а после этого решил биться с орками до конца, он не стал.

- Ну, что, Вань, интересная история? – спросил Иванов.

- Довольно таки интересная – сказал Петров, и отправился к себе.

Глава 5.

Первые же строки биографии Али-паши Янинского растоптали в душе Петрова последние остатки детской чистоты и доверчивости. Конечно вся жизнь, начиная с Апрельского Пленума ЦК КПСС 1985 года, на котором были провозглашены перестройка, гласность и ускорение, и так пошла наперекосяк. Новые властители дум с садистским наслаждением ниспровергали былых кумиров, изобличая их во лжи и поливая экскрементами.

Потом оказывалось, что новый кумир элементарный вор и жулик, о чем с наслаждением и грозным пафосом сообщал кумир новейший. Последний обязательно оказывался педофилом или педерастом, и на трибуну взбирался кумир super new. Служба в милиции к чистоте сердца располагала мало. Из известной формулы товарища Дзержинского Петров оставил для себя только холодную голову. Ну, и еще старался не слишком пачкать руки. Однако воспоминания детства теплились еще в душе, не позволяя окончательно скатиться в цинизм и мизантропию. Именно по этой по детски чистой частице души, пахнущей молоком и мятой, спрятанной по этой причине глубоко и надежно от всех, и был нанесен удар. Александр Дюма ему лгал!

Он лгал десятилетнему белозубому и загорелому Ванечке, который опасаясь родительской порки, был вынужден по ночам прятаться с головой под одеялом и, стараясь не шелестеть страницами, читать волшебные страницы «Графа Монте-Кристо» при свете фонаря.

Али-паша Янинский, более известный, как Али-паша Тепеленский абсолютно не соответствовал светлому образу любящего отца и заботящегося о народе правителя, который Дюма создал при помощи рассказа Гайде на суде.
Как и положено человеку великому, паша всю свою жизнь занимался убийствами, подкупами, казнями и предательством. Рожденный в семье правителя Южной Албании в молодости он резал родственников. Семьи были большие и тронов на всех не хватало. Потом он отхватил еще и кусок Греции. Даже ту самую Янину он захватил незаконно. Все, естественно до поры до времени, сходило ему с рук. Времена были попроще и мешки с золотом он отправлял в парламент Турции, именуемый диваном, практически без стеснения.

Формально подчиненный Блистательной Порте Али-паша спокойно переписывался с Потемкиным во время русско-турецких войн. Потом он примкнул к Франции, которую предал в угоду Англии. В своих владениях паша правил при помощи палача, и порядок таки навел. В целом Али-паша, вполне заслужил свою судьбу, которая окончилась выставлением его головы, отдельно от тела, перед сералем турецкого султана в Стамбуле.

Да и с самой Гайде у Петрова, что-то не получалось. На момент смерти Али-паше было за восемьдесят лет. Гайде же на тоже время двенадцать. Элементарная логика говорила о том, что либо ее отцом был один из евнухов сераля, либо это случай божественного проявления. В принципе оба варианта были весьма фантастичны.

Дюма, тем не менее, врал. В своем вранье он зашел так далеко, что изобразив Али-пашу в «Графе Монте-Кристо» добрым и мудрым правителем, он еще и написал отдельную книгу «Али-паша» в которой без обиняков изобразил разбойника и тирана. Эта книга переведена на русский, но все почему-то остановились на истории Эдмона Дантеса.

Одно не вызывало никаких сомнений, богатство Али-паши было несметным. Видимо оно и воодушевила французов, которых весь мир почитает скупцами. Соврал Дюма и в другом, не все богатства Али-паши достались Фернану Мондего, превратившемуся в графа де Морсера. Во всяком случае, драгоценный ятаган остался в Албании, где и находился, по крайней мере, до 1924 года.

Вопрос о том, как он попал на Украину, а главное каким образом оказался в руках подполковника милиции Ивана Петрова оставался без ответа. Хотя именно этот вопрос являлся наиглавнейшим.

Отстраненный от служебных обязанностей подполковник в принципе был свободен. Этой свободой он решил воспользоваться, чтобы в кои-то веки пообедать дома.

Катя была свободна всегда. Посещать редакцию «Желтой звезды» она могла по собственному графику. Сегодня она решила дождаться Петрова, предполагая, что за ночное происшествие он получит выговор и придет расстроенный. Но то, что поведал ей Иван, поглощая тарелку с такой любовью приготовленной солянки, её просто повергло в шок.

Сначала она представила себя в комнате для длительных свиданий какой-нибудь занюханной колонии, обысканную, но сумевшую «затырить» грелку, с самогоном, привязанную между ног. Кате настолько стало жалко себя, что она тихо заплакала. Когда же она представила Петрова с бритой головой, в ватнике и почему-то цыкающего через передний выбитый зуб, она зарыдала.

Ей хотелось начать голосить, рвать на себе волосы и причитать как деревенские бабы из давно забытого фильма. Однако, столь пышные страсти в ее интеллигентной семье были не приняты, как всем этим заниматься правильно она не знала, и решила воздержаться. Её лицо кривила нервная судорога, а из глаз нескончаемым потоком лились крупные слезы.
Петров, настроенный на то, что жалеть будут его, был несколько обескуражен. Тем не менее, салфетки он подавал исправно, и теплые нежные слова говорил своевременно. Наконец он догадался налить ей стакан коньяку. Катя сделала первый очень большой глоток и поперхнулась. Отделение слез только увеличилось. В дополнение она начала кашлять. Петрову пришлось даже слегка постучать ее по спине. Наконец Катя откашлялась. Второй глоток принес ей некое облегчение. После третьего она задумалась о житье-бытье.

Раздумья ее носили характер вполне практический. Ей и самой приходилось частенько «ходить по краю». По этой причине отбросив в сторону размышления о том, как будет плохо, если Петрова посадят, она думала о том, что делать, чтобы этого не произошло.

Наконец ей пришла в голову некая мысль. Она взяла в руку телефон и позвонила. « Ой, Виолочка, чмоки-чмоки. Как делишки, как твое последнее турне? Замечательно. Шикарно. Как же я тебе завидую. Шикарно. Обалдеть. Ой, а какие у тебя на сегодня планы? Ой, а можно мы к тебе через часик заскочим? Что значит с кем? С моим кукусиком. Ну, чмоки-чмоки, скоро будем» - щебетала в трубку Катя.

На слове «кукусик» Петров сначала напрягся от проблеска ревности, потом сообразил, что разговор идет именно о нем и слегка обиделся. Однако стиль общения в той среде, где Катя становилась Бджолой Гламура ему был знаком, и обиду он решил не выказывать.

- Мы куда-то собираемся – спросил он.

- Думаю, нам следует съездить к Принцессе Виоле – ответила Катя – Вот уж кто знает об африканцах в Одессе практически всё!

Гражданка Панасюк Виолета Панасовна проживала на первом этаже подъезда, в котором жила Катя. Именно на ее пороге были найдены когда-то мозги еще одного соседа по фамилии Вайнсброд. Там же лежал и фарш, в который превратилось тело Вайнсброда. Этому трагическому происшествию Иван с Катей и были обязаны знакомством. Сама Виолета дома тогда отсутствовала. Бурный роман с очередным африканцем увлек ее в каюту сухогруза и переместил в Марсель.

На Украине жить с фамилией Панасюк терпимо. Намного терпимей, чем в России. Но все равно ее с детства дразнили Панасючкой, а чаще попросту Поносом. Способствовало этому и то, что Панас Петрович вскоре после рождения дочери рванул «на севера, за длинным рублем». Ни рублей, ни самого Панаса Петровича Катя и ее мать с тех пор ни разу не видели. Мать работала в школе техничкой и получала гроши. Бедно одетую Панасючку во дворе дразнили и унижали все. Дернуть ее за косу, дать пинка или садистки растоптать любовно вылепленный ей в песочнице куличик, считалось, чуть ли не делом престижа, и было частью ритуала посвящения в дворовую шпану. Ей категорически запрещалось посещать «Партизанский штаб» оборудованный в одном из дворовых сараев. Сарай принадлежал Тимуру Квакину, и на правах домовладельца он всю шпану во дворе и возглавлял.

В четырнадцать лет под застиранным платьем Виолеты стали расти и округляться груди. Тогда она впервые попала в «Штаб», переименованный к этому моменту в «Хибару».

Ее просто затащили туда, а там облапили и грязно неумело и противно изнасиловали. Ягодицы насильников были в прыщах, недозрелые половые органы извергали сперму, не успев даже прикоснуться к влагалищу. Весь этот кошмар происходил на грязной фуфайке, брошенной на три деревянных ящика из под лимонада.

Кроме отвращения и стыда Виолета не почувствовала ничего. Возможно, мальчики бы подросли и научились, чему ни будь, в обращении, со считавшейся с тех пор, общим достоянием, девочкой. Но буквально через три дня Тимура Квакина зарезали в массовой драке на танцах. Остальных членов его команды, в основном, посадили за ту же драку. Тех, кого от посадки сумели отмазать, родители быстро разослали в другие города в Суворовские училища, или просто к бабушкам и дедушкам. На хибаре появился замок, и Виолета неожиданно оказалась во дворе одна. Малышня на довольно крупную девушку лезть не решалась. Сначала она почувствовала покой и счастье, а потом, неожиданно, одиночество и тоску.

В этом странном состоянии она в одиночестве бродила по скверам родной Молдаванки. Однажды ее в особенно расстроенных чувствах занесло в «Парк Ильича». Парк этот граничит с зоосадом и «Привозом». Расположен он прямо на месте старого кладбища. Где-то там под землей, асфальтом и лавочками скрывается и могила родного брата Александра Сергеевича Пушкина – Льва.

Девочка присела на одну из скамеек и вдруг горько, взахлеб разрыдалась от одиночества и жалости к себе. Неожиданно к ней подсел молодой африканец. Он был одет в джинсы, кроссовки и яркую рубаху.

Все эти вещи считались в те времена настоящим писком моды. Африканец учился в Одесском институте связи и по-русски говорил свободно. Сначала он спросил ее, что случилось, и не нужна ли ей помощь. Потом они просто поговорили о том, о сем. Потом решили прогуляться, и завернули с Пушкинской в валютный бар гостиницы «Черное море». В этот день в 21.00 Виолета впервые попробовала настоящий виски, а в 22.00 настоящий секс. Все произошло на съемной квартире. Африканец не трясся в горячке, не оскорблял и не бил ее. Пахло от него импортным дезодорантом, совсем не так как от дворовых мальчишек потных от жары и похоти. Да и в самом сексе он знал толк. Во всяком случае, Виолета получила удовлетворение и разрядку. С тех пор представители расы европейцев в качестве половых партнеров ей не рассматривались.

Африканцы дарили ей яркие шмотки и импортную косметику, наличие у них легальной валюты позволяло посещать в их компании самые недоступные для простого человека места. В этих валютных барах она и познакомилась со многими детьми партийной и хозяйственной верхушки. Позже именно эти люди и стали основой нового капиталистического бомонда.

Первый раз Виолета, переименовавшая себя в Виолу, вышла замуж за африканца польстившись на королевский титул. Однако поездка в Африку оставила у нее смешанные чувства. Королевский титул ее супруга не признавал никто, кроме членов его племени. В богатом пригороде столицы государства он имел вполне европейский дом с кондиционерами, ваннами, телевизорами. Сад был аккуратно пострижен. Все работы по дому выполняли рабы. Самые настоящие рабы в полном значении этого слова.

Богатство короля опиралось на огромные стада крупного рогатого скота, которые где-то там, в глубине саванны пасли его соплеменники. Для поддержания власти мужу Виолы регулярно приходилось ездить в деревни своего народа. Из поездок он возвращался с порыжевшими волосами и с сильным запахом коровьей мочи. Именно эту жидкость скотоводы Африки используют для придания волосам приятного абрикосового цвета.

Новая королева соплеменникам ее мужа по душе не пришлась. Она была белой, худой и никак не беременела. Тем временем в пяти самых уважаемых семействах было откормлено до приятных глазу ста пятидесяти килограмм пять дочерей. Зубы их были обработаны обычным напильником без всякого обезболивания до приятной глазу формы. Лона их были обследованы грязными пальцами всех местных знахарей, старейшин и старух и сулили приятный глазу приплод. Король был формально христианином, но по местным правилам мог взять в жены всех пятерых, и даже оставить в качестве шестой эту худосочную белую клячу. Отказ от выполнения чаяний народа грозил революцией.

Король и королева по взаимному согласию расстались. Виола получила счет в европейском банке проценты, с которого не позволяли слишком сильно шиковать, но позволяли не работать, а тусоваться. Так же ей достался титул принцессы, узаконенный бумагой на мало кому известном языке и опечатанной кровавой пятерней.

Два последующих брака окончились аналогично. После этого Виола в браки периодически вступала, но в Африку больше не ездила. Несколько браков были фиктивными. Последнее время она обдумывала возможность, охмурить какого ни будь престарелого мужичка из новых русских, для обеспечения безбедной старости. Свежая кровь африканских студентов в Одессе ежегодно обновлялась, и Виола была уверена, что с сексом у нее все будет в порядке.

Недавно, правда, вышел казус, она влюбилась в сногсшибательного чернокожего капитана голландского судна и отправилась с ним. Капитан оказался мотористом, и в первую же ночь проиграл возлюбленную второму механику - филиппинцу в карты. К моменту прибытия в Марсель с ней переспала вся команда, включая боя из Индии. В марселе ее просто выкинули с корабля. Виоле пришлось наступить на горло собственной песне и возвращаться в Одессу с довольно смуглым, но не черным престарелым штурманом греком. История была многим известна и несколько подпортила репутацию принцессы. Бджола Гламура, несомненно, могла репутацию отстирать и отбелить. По этой причине об отказе ей не могло быть и речи.

Петров и Катя приехали через час. Виола плеснула в бокалы виски, Катя пощебетала с ней о шикарном круизе в Марсель. Позже она попросила подругу ответить на несколько вопросов Ивана.

Без особой надежды Петров начал:

- Скажи, пожалуйста, тебе имя Мокеле Мбене Мвамба о чем-то говорит?

- Мишка-то, да это мой муж четвертый! – ответила Виола.

Глава 6.

- Какой Мишка? – поразился Петров.

- Вань, неужели ты думаешь, что их тут всех по именам африканским, которые и на трезвую голову то не выговоришь, называют? Быстренько они здесь все становятся Мишами, Петями, да Васями, один даже Тарас есть. У него имя, что-то наподобие Тэрсин-оглу. Так, что нормальный такой Мишка, чернокожий. Я эти Мокеле Мбене Мвамба только в загсе и увидела. А чего он такого натворил?

- Да убили его, немножечко – вискарь припал на «старые дрожжи», Ивана слегка повело, и он решил пошутить.

- Горе-то какое – произнесла Виола, совершенно спокойным голосом – Помянем – она налила всем еще по полстакана виски.

В брак Виола и Мокеле Мбене Мвамба вступили по взаимной любви.

Гражданка Панасюк любила материальные средства. Гражданин Мокеле любил Украину и низкорослую вертлявую вьетнамку Хи. Что такое Хи – имя или кличка Виола так до конца отношений и не разобралась. Ясно было одно, что в Украине Хи находилась нелегально, а мечтала обзавестись местным паспортом и домом. Ради этого она даже готова была выйти замуж за негра, при условии, что он будет одесситом и стопроцентным украинцем.

Чего именно хотел от Хи Мбене не совсем ясно. Секс с ней можно было получить за тридцать баксов прямо на рабочем месте, у дальней стены контейнера промрынка «7-й километр» на мешках джинсов «Made in USA» пошитых вьетнамцами в полуподпольном цеху на Слободке. Так, что вопрос секса, как бы, не стоял. Хотя, влюбленные всегда немножко шалеют и предпочитают решать проблемы, которые люди нормальные решают легко и просто, самым необычным и заковыристым способом.

Возможно, эстетически Мокеле нравился вид чернокожих детишек с раскосыми глазами, прямыми волосами и кожей отдающей в желтизну. Наверное, женский портрет подобной особи он, в своих мечтах, снабжал огромным белым бантом. Возможно. Но как бы там не было, Мокеле твердо решил жениться, и именно на Хи.

Тут-то и возникла проблема. Хи категорически не желала выходить за гражданина самой бедной страны мира. Она кричала, что устала давать, потом, задумавшись, добавляла «денег», каждому менту, чтобы ее не выслали. Что она хочет дом, детишек и выписать из Вьетнама родителей и всю родную деревню. Что она мечтает о раскосых детишках с прямыми волосами, и чтоб в волосах у них обязательно были огромные белые банты. Именно эти самые банты и сломали Мокеле окончательно. Он четко понял, что ради Хи он свернет горы, повернет реки, и обязательно подарит ей луну. Но это позже. Сейчас было необходимо жениться на украинке.

С Виолой Мокеле был знаком по целому ряду шумных этно-вечеринок в африканском стиле. На этих мероприятиях чернокожие в компании своих местных подруг упивались украинской горилкой и начинали демонстрировать африканские страсти методом разбивания лиц своим приревнованным подругам и виновникам ревности.

Дрались они чисто по-русски, во всяком случае, копий, луков и трубок, плюющихся отравленными шипами, Виола ни разу не видела. Только мат, утробное хеканье, и кровь на белых рубашках. На одной из таких вечеринок к Виоле и подошел Мокеле с деловым предложением.

Принцесса как раз находилась в процессе духовных исканий. Её душа искала денег. Недавняя покупка квартиры, той самой, где сейчас компания распивала виски, оставила ей крупные долги. К ней уже приходили местные братки. Они заводили пространные разговоры о чести и порядочности, о порядочности и чести, о деловых отношениях и обязательности в финансовых вопросах. Виола же почему-то в эти моменты вспоминала прыщи на тощих ягодицах Тимура Квакина и четко понимала, что ей хана.

Тут-то и появился Мокеле Мбене Мвамба, гражданин республики Бурунди, дипломированный врач-гинеколог, крупный торговец с «7-го километра» и влюбленный дурак. Общий язык они нашли мгновенно, и уже с утра новая ячейка общества отправилась подавать заявление в ЗАГС. К моменту, когда нужно было поставить подпись в амбарной книге этого учреждения, все финансовые проблемы своей невесты Мокеле разрешил. По этой причине первый брачный поцелуй со стороны Виолы был вполне искренним.

- Подожди, Виола. А откуда у него деньги? – задался очевидным вопросом Петров.

- Ваня, быть нищим и учиться в институте могут себе позволить только граждане бывшего СССР. Все иностранные студенты обучаются исключительно на платной основе. Все они происходят из очень и очень состоятельных семей. У нас, конечно дешевле, чем в Оксфорде или Итоне, но основной причиной является не это. Основой их богатств является грабеж и разбой, совмещенные чаще всего с массовыми убийствами. Первым делом в освободившихся от заокеанских метрополий колониях всегда начинали резать, не успевших вовремя уехать, белых. Жителям Европы, почему-то этих белых жалко. Жалко им и черных, которых начинают резать, когда заканчиваются белые. В общем, большую часть учащихся у нас в нормальные страны попросту не пускают. У нас же все это называют борьбой с колониализмом, империализмом и революционным движением масс. Короче все наши студенты из стран третьего мира изначально весьма состоятельны.

- А чего же он учился на гинеколога, да еще и по профессии работать не стал?

- В диких странах, уж я знаю, о чем говорю – улыбнулась Виола – профессия врача очень престижна. Там когда говорят «доктор» именно доктора наук и подразумевают. Живут там врачи вольготно и богато, прямо до тех пор, пока их по наущению шаманов на кол не посадят, ну или не сожгут вместе с семьей. Так, что возвращаться домой Мишка изначально не планировал.

Правда, здесь он столкнулся с другой проблемой. Несмотря на огромные конкурсы в медицинские ВУЗы официальная зарплата врача это копейки. Возник и еще один момент. Под громогласные заявления об интернационализме и пролетарской дружбе трудящихся всех стран и народов жители СССР выросли страшными расистами. В этом Мокеле сумел убедиться в процессе прохождения ординатуры. Ни одна из пациенток не согласилась быть осмотренной чернокожим врачом. Даже самые бедные из них занимали деньги и бежали в платные консультации, лишь бы не раздвигать ноги в гинекологическом кресле перед африканцем. На врачебной практике краснодипломник Мокеле Мбене Мвамба поставил жирный крест.

- Он тогда свою часть семейных денег вложил в бизнес. Начал кроссовки завозить и на «седьмом» реализовывать. Дело пошло вполне успешно. Денег у него было много.

- Ты мне, Виола, пожалуйста… - Иван остановился – не обманывай меня, короче. Все законодательство нашей страны построено таким образом, что бизнес в принципе не может приносить прибыль. Он может быть только убыточным и очень убыточным. Если же коммерческая фирма процветает, объяснение может быть только одно – эта фирма ширма и одновременно прачечная для преступных операций и «стирки» грязных денег. Я, уж извини, все это наизусть знаю. Профессия у меня такая. Так откуда деньги, Виол?

Виола задумалась. «А Мишка точно погиб?» - спросила она и, получив заверения, продолжила:

- Кроссовки, кстати приносили, вполне, приличный доход. Шьют их по всей Одессе в подпольных цехах на китайском оборудовании из китайского сырья вьетнамцы, китайцы, негры, да и наши тоже. Налогов, естественно, никто никаких не платит. Мишка лет десять назад официально импортировал из Лаоса контейнер «спортивной обуви» и до сих пор, как бы, распродает остатки. Так, что деньги в бизнесе имеются и довольно приличные. Однако, Вань, ты прав. Основные деньги поступали из другого источника.

Однажды с очередных каникул студент-медик Мокеле Мбене Мвамба привез две африканских деревянных маски. Они должны были напоминать ему о родине, и были повешены на стену в общежитии. Весели они там пару лет, пока в Одессу не приехала делегация торгово-промышленной палаты из Франции. Переводчиком при делегации был бывший бурундиец и студент одесского института, а теперь гражданин французской республики. Малого звали Пьер, и вечера он по старой памяти проводил по кабакам. Там он и познакомился с земляком Мокеле. Однажды перед поездкой к «девочкам», Мокеле решил заскочить в общагу переменить рубашку. Пьер пошел с ним. Увидев маски, француз снял их со стены и стал осматривать. Одну он сразу отложил в сторону. Зато другую долго и придирчиво ковырял ногтем с задней стороны. Наконец, он сказал, что у него переменились планы и уехал.

Утром Мокеле получил от Пьера очень пухлый пакет долларов и с маской расстался. Выяснилось, что изделие африканских мастеров было не только очень древним, но и относилось к некой цивилизации мода, на которую накрыла Европу и США несколько лет назад. «Ты Мбене, если еще чего раритетного приобретешь, мне прямо в Париж звони – сказал Пьер – У меня тут дружок в посольстве. Дипломатическая почта, туда-сюда, ну ты понимаешь…». И будущий гинеколог впервые решил оглядеться вокруг себя.

Одесса всегда была городом торговым и богатым. Кроме того она являлась и административным центром. Таким образом, в ней массово проживали дворяне, купцы всяческих гильдий, а так же авантюристы всех мастей. Где уж там проживали нищие и убогие, ставшие впоследствии движущей силой революции, не известно. В квартирах же старой части города золотой, скажем, подсвечник редкостью не был. Были в этих квартирах и особняках вещи и подороже. Картины кисти известных мастеров украшали стены, статуи, вывезенные из Греции и Италии, стояли по углам, фарфоровые вазы древнейших китайских династий использовались по прямому назначению, в них ставили цветы принесенные гостями хозяйке.

Когда освобожденный пролетариат начал шарить по господским квартирам, часть этих ценностей перекочевала в музеи. Но туда попало далеко не все. Чуть не в каждой семье дворян, буржуев и даже жандармов обнаружились пламенные революционеры. Вернувшись на родину из ужасной царской ссылки в Париже, они мигом расхватали руководящие посты и начали выдавать своим родственникам охранные грамоты, «окончательные бумаги, чтоб никакой Швондер…» - скажет об этом позже Булгаков.

Сам же освобожденный пролетариат, тоже тянулся к прекрасному, из реквизированных ценностей в гохран попало далеко не все. Зато сараи и кухни украсились картинами мастеров известных школ, а носки, засунутые на нижнюю полку комода и чугунки, зарытые в огородах, постепенно наполнялись не только царскими червонцами, но и золотыми часами-луковицами, и даже бриллиантовыми диадемами, брошами с камеями, и другими чудесами буржуазного быта.

Даже война не разорила Одессу. Напротив, из дворянских замков и квартир буржуазии, освобожденных Румынии, Венгрии, Чехии, Польши и конечно Германии, освободители везли все, что могли. Кто-то вез эшелонами, кто-то ящиками, кто-то кидал в тощий солдатский «сидор» вырезанное из тяжелой и неудобной к переноске позолоченной рамы полотно. Полотно вырезалось тупым штыком, и должно было впоследствии украсить сортир героя.

Постепенно все эти ценности становились предметом купли-продажи. Вывозилось это все в основном в богатые страны запада. Однако и до сих пор вывезено далеко не все.

Мишке, во всяком случае, хватало. Он начал покупать каталоги и выписывать специализированные журналы, и очень скоро разобрался, что почем. Владельцы же драгоценных предметов истинной стоимости своих сокровищ зачастую не представляют.

Если Вам досталось от прабабушки серебряная ложечка, которую вы отнесли в магазин торгующий древностями и получили в нем фантастическую сумму, которой хватило на ремонт квартиры, приобретение «Деу Ланос» и поездку всей семьей в Турцию, можете не сомневаться, Вас обманули. Обманули как минимум в десять раз. Если же деньги Вам нужны срочно, и не на «Ланос», а на, скажем, лечение, то обманут Вас раз в пятьдесят.

Первый свой миллион Мишка заработал, купив в разных концах города две китайские вазы. Вазы были парными и, объединив их, Мишка сумел продать их нуворишу из Поднебесной ровно за миллион. Сумма, уплаченная старой, глухой, и одетой в обноски бабке, а также окончательно спившемуся внуку такой же, видимо, бабки была настолько смехотворна, что ее даже было решено не вычитать из прибыли. Таким образом, бизнес Мишки и кроссовочный и антикварный хоть и находился целиком и полностью «в тени» процветал.

Петров от разговора отключился. Ему было необходимо обдумать полученные сведения. Возникшую паузу заполнили жмаки, трямки и возгласы «Великолепно», «Чудесно» и «Обалдеть» в исполнении Кати и Виолы.

Рассказанная Виолой история в значительной мере проясняла вопрос о том, каким образом в районе смерти афроукраинца из Бурунди, мог оказаться древний, драгоценный ятаган из Албании. Однако «подшить к делу» все еще было нечего, нужно было «копать» дальше.

Глава 7.

Ночь в Одессе наступает быстро и очень рано. Привычное в средней полосе понятие «вечер», когда солнце медленно закатывается за горизонт и краски дня постепенно, одна за другой гаснут, фактически отсутствует. Весь вечер занимает не более часа. Прохлады он не несет, так как раскаленные асфальт и стены домов излучают невыносимый зной. Летом в Одессе ночь наступает около девяти часов. Чуть не сказал «вечера». Примерно через час раскаленный бетон, камень и асфальт отдают большую часть накопленного за день жара, и наступает относительная прохлада.

Гости города отправляются на многочисленные открытые дискотеки, большая часть которых сосредоточена в районе пляжа Аркадия. Бурная жизнь на них кипит всю ночь и начинает постепенно замирать около шести часов утра, когда отмытое за ночь солнце уже полностью выныривает из морских глубин.

Бывают на дискотеках и одесситы, но значительно реже. Жителям города с утра нужно на работу, а помятые с покрасневшими от бессонной ночи глазами лица подчиненных, по загадочной причине очень не нравятся работодателям.

Начало ночи, однако, одесситам тоже нравится. Немногочисленные лавочки, а их постоянно ломают дворники, озабоченные тем, что к утру рядом с сидячими местами скапливаются кучи бутылок и прочего мусора, все заняты.

Компании подростков и людей постарше, вооруженных пивом и чипсами обсуждают на них свои загадочные дела. Ну, действительно какие неотложные дела должны возникнуть, чтобы в одиннадцать часов пить на лавочке пиво в компании пяти – семи друзей, если вам далеко за тридцать, и предполагается, что дома ждут жены и дети?

Как бы там не было, свободных лавочек поблизости от жилья в это время практически не встречается. Исключение составляют городские парки. Лавочек там много и с утра до вечера они заняты молодыми и не очень мамашами, выгуливающими своих чад. Присаживаются на них и собачники, отпустившие питомцев побегать на свободе. Здесь же происходят мини митинги пенсионеров.

Одесситы недовольны властью, любой и всегда. Услышать положительный отзыв, о каком либо политике не возможно, и самым мягким эпитетом обычно является «сволочь». Таким образом, лавочки в парках постоянно заняты днем. Ночью же положение кардинально меняется.

Гоп-стоп никто не отменял. Одесса давно и по праву имеет славу города криминального. Раздевают сейчас редко. Так, часы и кошелек заберут, особо жадным могут набить морду. Да с дамой, если вы ее действительно любите по темным аллеям лучше не прогуливаться.

От того, что занимаются такими делами в основном криминальные гастарбайтеры, съезжающиеся погреться на солнышке, искупаться в море и заодно подзаработать никому не легче. Могут, кстати, и раздеть, если шмотка особенно приглянется или, просто, захотят покуражиться. Весело ведь наблюдать, как убегает в одних трусах человек еще пять минут назад такой вальяжный.

Нормальное освещение и милиция в парках ночью встречаются только в районах ночных клубов и дискотек, таких как Аркадия. В остальном же редкие фонари, свет которых постоянно закрывают качающиеся от ветра ветви широколиственных южных деревьев, и тишина. Мертвые с косами, правда, не попадаются. Короче для того, чтобы насладиться тишиной и покоем ночью, чтобы вдохнуть сам запах украинской ночи и полюбоваться очень крупными украинскими звездами в парке, нужно обладать значительным запасом смелости.

У Петрова такой запас был. Он опирался на умение профессионально драться. Драться так, как в кино не показывают, потому, что это некрасиво и не зрелищно. Никаких красивых замахов рукой или ногой, никаких приседаний в нижнюю стойку и истошных криков «кийяй». Все незатейливо и просто. Удар – сломана челюсть, второй - отбита печень, третий - открытый перелом ноги. Были еще удары четвертый, пятый, шестой и так далее. Но на Петрова в парках более трех человек пока, ни разу не нападали. Добавляла уверенности и торчащая из под джинсов сзади рукоятка пистолета. Сверху она прикрывалась гавайской рубахой навыпуск.

По этой причине Петров с Катей, покинувшие Виолу, решили не подниматься сразу в оборудованную кондиционерами квартиру Бджолы Гламура, а прогуляться в «Парке Шевченко». В дворовом минимаркете была приобретена бутылка местного сухого красного вина. К ней добавили два пластиковых стаканчика. Чуть подумав, Петров купил здесь же и штопор. Пропихивать пробку пальцем вовнутрь это так не романтично. По тихим ночным улицам они отправились к манящим прохладой, тишиной и редкими огоньками фонарей аллеям парка.

Все лавочки на обозреваемом пространстве были свободны. Отсутствовали даже те самые компании из пяти – семи человек неопределенных занятий, распивающие пиво. Проблем, во всяком случае, пока, не предвиделось. Можно было просто посидеть, наслаждаясь тишиной, вином и свежим запахом близкого моря.

С легким хлопком пробка покинула бутылку. Петров плеснул в стаканчики по половинке, и протянул один Кате. Разговаривать ему пока не хотелось, но он понимал, что разговор все равно неизбежен и просто оттягивал время. Терпкое, пропитанное южным солнцем вино слегка кислило. Гурманы бы сказали, что в его букете не хватает нотки, которую придают винам Франции и Италии заскорузлые ноги крестьян, топчущие ягоду на вино. Петров был брезглив, и его все устраивало.

- Что же с тобой, с нами будет, Ванечка? – произнесла Катя.

- Началось – подумал Петров – Что будет? Всё хорошо будет – сказал он с уверенностью, которой на самом деле не испытывал. - Найдут… Найду - поправился он – настоящего преступника. Вернусь к работе. Глядишь, и орден еще получу.

Он залихватски подмигнул любимой женщине, надеясь ее несколько приободрить. Однако обмануть Катю было не так просто.

- Так чего же ты, Ваня, не ищешь? – задала она вопрос.

- Как не ищу? – удивился Иван. – Только, что со свидетельницей по делу разговаривали. Да, и вообще… Основная розыскная работа проходит здесь – Петров постучал себя пальцем по лбу – И где конкретно находится голова, в кабинете или парке не столь важно. Сведений, правда, пока мало. Хотя Виола кое, что интересного и сообщила. Надо продолжать собирать информацию, обдумывать и анализировать её. Если еще будет немножечко удачи, то всё образуется.

- Ох, Ваня, так хочется в это верить – Сказала Катя и прижалась к нему – Так хочется верить – повторила она.

Голова девушки склонилась на его плечо, и он поцеловал ее в пахнущие солнцем и дорогим шампунем волосы. Еще минут пятнадцать они посидели, молча, просто прижимаясь, друг к другу.

В кустах на противоположной стороне аллеи обозначилось некоторое движение. Петров несколько напрягся и провел ладонью по рубахе на спине, ощупав рукоятку пистолета. Он надеялся, что из-за кустов появится припозднившийся собачник, или сборщик бутылок. Был он готов и к появлению компании ищущих приключения придурков. Однако к тому, что произошло в реальности, он готов не был.

Кусты раздвинулись, и на асфальт аллеи вышел гном. Волосы его были всклокочены. Тело прикрывали скроенные из каких-то, искусственных на вид, шкур курточка и штаны по колено. За спиной висел кочан со стрелами, в руке был лук. Босые ноги пришельца были покрыты густыми, похожими на валенки волосами.

«Хоббит» - опознал пришельца Петров, Катя слегка взвизгнула.

Кусты снова зашуршали, и на асфальт аллее ступила вторая пара волосатых босых ног. Костюм пришельца был таким же, как у его товарища, но лицо его украшал вздувшийся и покрытый запекшейся кровью огромный шрам. Катя крови боялась, и ее вид вызвал у нее легкий приступ тошноты. Да и вообще в неверной смене света и тени от качающихся на ветру ветвей картина была не для слабонервных.

Рост гномов отличался от стандартных для хоббитов девяноста сантиметров и был примерно метр шестьдесят, но в остальном это были типичные хоббиты, которых Иван видел при посещении кинотеатра с племянницей.

Ничуть не стесняясь людей, пришельцы уселись на лавочке прямо напротив Ивана с Катей и закурили. Гном, пришедший вторым, почесал щеку и резким движением оторвал от нее шрам, вместе со сгустками запекшейся на нем крови. Потом оба товарища начали отдирать от ног густой волосяной покров. Закончив с этим мероприятием, они досадливо покосились на людей и скрылись опять за кустами. Шорох и шепот в кустах ясно указывали, что они не ушли, а просто спрятались. Наконец они вернулись, уже в майках, шортах и сланцах. Пакет со шкурами и луки они прикопали под кустами.

- Ребят, вы откуда? – спросил Петров.

- С Житомира – ответили хоббиты хором.

- А что это сейчас было? – продолжил допрос Петров.

- Что, что… - ответил хоббит вышедший из кустов первым – Слет любителей «Хоббитских игрищ» у нас на этой неделе в Одессе. С утра на пляж, часам к шести собираемся, одеваемся, экипируемся и часов до одиннадцати двенадцати ночи у нас «Битва пяти королевств». Ни в милицию, ни в дурдом на Слободке не хочется, вот мы в парке и переодеваемся. Это вот и было собственно.

Катю слегка отпустило, и она негромко засмеялась. Петров же задался вопросом, который если бы не эта ночная встреча у него бы никогда не возник:

- Ребята, а орков у вас случайно нет? – озвучил его Петров.

- Есть, как не быть – ответил рассудительно хоббит. – И орки, и гоблины, и дракон даже. Короче все кому положено.

- И давно вы здесь? – задался важным вопросом Петров.

- Так с прошлой субботы. Аккурат в прошлую субботу в семь вечера и была первая «Битва пяти королевств». Мы с шести начинаем собираться на аллее между рестораном «Червонный лобстер» и памятником погибшим морякам. Там в кустах еще туалет общественный, бесплатный и очень грязный - брезгливо поморщился хоббит. – Потом, как игра закончится, все разбредаются, кто куда – добавил он.

Иван предложил неожиданным знакомым вина. Они отхлебнули прямо из бутылки. Покурили, поболтали минут пятнадцать и разбрелись. Куда отправились хоббиты неизвестно, а Иван с Катей пошли к ней домой. Там были охлажденный кондиционерами воздух, и холодящие кожу сами по себе шелковые простыни на широкой постели.

Глава 8.

В отличие от Кати, Вася Приходько крови не боялся. По возрасту ему давно было пора быть Василием Ивановичем, любил его отец фильм про Чапаева, но как-то не сложилось. Звали его обычно Васька, реже Приход. А кровь, что кровь? С детства в ней руки частенько были. Родился Васька в селе, и живности на подворье было много. И курицы, и гуси, и утки, и кролики ушастые. Бараны еще были с овцами, свинья с поросятами, корова. В колхозе еще ежегодно брали на откорм трех бычков.

Дом был большой красивый. Его отец, когда в колхозе председательствовал, построил. С дома как-то все не так и пошло. Гуляли всем селом три дня. Потом все как-то соскочили, а батя остался в системе и очень скоро спился окончательно. Из председателей его, естественно турнули, и пересадили на трактор. На тракторе он и утонул, перевернувшись на броде в местной речке. И воды-то в то жаркое лето было «воробью по колено», но сильно пьян был бывший председатель, из кабины так и не выбрался.

Ну и все мужицкие дела легли на плечи десятилетнего Васятки, так его мама называла. Курице там голову отрубить, барана зарезать, бычка обухом колуна успокоить. Жальче всех было почему-то кроликов, они зверушки забавные и ласковые. Но ничего. Гладил их Васятка за ушами, поднимал потом за задние лапы, да и бил тяжелым, отцовским еще, драчевым напильником как раз в то место где только, что гладил. Глаза у кроликов тухли, да и все. К кошкам дворовым, да собакам отношение примерно такое же было. Разве, что не ел он их. Живет - хорошо, сдохла - да и хрен с ней. Прикопал за околицей, и нормально.

Единственной кого из животных Василий любил, была лошадь. Он на ней, почти по Войновичу, говны на поля возил. Лошадь была старая, подслеповатая и сначала невероятно костлявая. Новый председатель все грозился ее на живодерню сдать. Однако Васька его уговорил. Мол, говны то возить все равно надо, а бензин денег стоит. Ну и осталась лошадь. Один раз, правда, председатель, Ваське тогда уже шестнадцать было, заметил, что дочь его на рослого конюха заглядывается, да и опять про живодерню вспомнил. Взял тогда Васька в руки топор, кол тесать, да глянул на председателя так, что тот на конюшню потом вообще не заходил.

На конюшню не заходил, зато к военкому стал регулярно заглядывать. Аккурат в восемнадцатый день рождения принесли Ваське повестку. Получите, мол, распишитесь. В области, правда, его пристрастия учли. Отправили Василия в единственный на всю необъятную тогда Родину конный полк при Мосфильме служить. Лошадки там были порезвей и покрасивше. Чистил Вася за ними конюшни, корм им задавал. Съемок, правда, не особо много было. За всю службу в одном эпизоде только и поучаствовал. Фильм был из казацкой жизни. Консультанта привезли аж с самой Вешенской. Дед старый был. В штанах с лампасами в вязаные носки заправленных ходил. Однако службу свою, при царе еще, помнил. Так и отсняли с Васькой эпизод, в котором он, подкрутив приклеенный ус, лозу рубит. Славно так рубит, с потягом. Срез на ветвях остается почти хирургический. Фильм тот потом где-то на полках киностудии сгинул, а Василию уже и срок увольняться подошел.

Огромная Родина намедни развалилась. Досталась Ваське страна хоть и крупнейшая чисто европейская, но какая-то не очень богатая. В деревне делать было практически нечего. Мать болела сильно, да и померла вскоре. Перерезал Василий оставшуюся на подворье живность. Дом продал, председательской как раз дочке, она к тому времени за сына военкома выскочила. Хороший дом был, большой – как раз на скромную квартирку в Одессе хватило.

Киностудия в Одессе была. Мечтал Василий все-таки на экране показаться. Записался он в массовку и стал вызова на съемки ждать. Киностудия, правда, тогда и не работала вовсе. Помещения сдавала, да земли свои на Французском бульваре пыталась продать. Наверное, ее руководство в Голливуд уехать хотело. В конечном итоге окончательно киностудию уничтожить не позволили, но и вызов на съемки так и не пришел. Поторчал Василий немного конюхом при ипподроме, потом в «Конном клубе», да и подался в бригаду грузчиков. В грузчиках больше платили.

Ребята в бригаде хорошие подобрались, улыбчивые, мало пьющие. Бывшие спортсмены в основном. Как-то так получилось, что всей бригадой они и перешли уже в бригаду другую, по обложению налогами невесть откуда взявшихся промышленников и предпринимателей. Там доходы еще выше, чем у грузчиков были.

Предприниматели народцем оказались хлипким, все больше сынки советских начальников. Неожиданно и на короткий срок связи их работать почти перестали, так что с деньгами они обычно расставались, не то чтобы с охотой, но и без особого упорства. Их и бить-то почти не нужно было.

Другое дело, что бригад подобных развелось, видимо – невидимо. И объектов крышевания на всех стало не хватать. Вот с этими-то ребятками, пытавшимися на чужие территории влезть, рубиться приходилось серьезно.
Ваське даже ногу один раз сломали. Больно было ужасно. Пока до Еврейской больницы довезли орал он. Да и в больнице орал пока кости соединяли, да гипс накладывали. Потом, правда, полегче стало, попривык. Да и нога срослась хорошо, никаких следов в походке не оставила. Да еще и жизнь ему спасла, как не странно.

Ребята тогда с утра всей бригадой в больничку приехали. «Ты у нас Вася кавалерист. Тебе без сабли нельзя» - говорят. И дарят ему ятаган драгоценный.

Вечером они к одному барыге наведались. Тот всем крепко задолжал, и были подозрения, что он с чужими деньгами за границу намылился. Ну, пока жену да детей у него на глазах насиловали, держался барыга. А когда паяльник в задницу вставили, да в розетку его подключили, сдался он, указал тайничок. Там в тайничке с пачками долларов и сабля лежала. Барыга плакал, просил саблю оставить, говорил память от дедушки. « Дедушка мой – кричал – генерал НКВД. С басмачами воевал. С курбаши убитого саблю эту снял, она у нас всегда в семье хранилась. Оставьте» - просил. Ну, ребята поржали, да и проломили ему череп гантелью, подчищать, после его упорства длительного, все равно было надо.

Вася в деле не учувствовал, и прав на долю не имел. Но братва в его бригаде щедрая была, решили ему ятаган подарить. Осталась у Васьки с того дня фотка полароидная. На переднем плане он в инвалидном кресле. На ноге гипс. В руках сабля. Он ее в землю упер, две руки на рукоятку положил, а на руки голову сверху пристроил. Ну и бригада вся здесь же слоит. Улыбаются.

Они и до сих пор точь-в-точь улыбаются. С памятников могильных, что на Таировском кладбище в один ряд выстроились. В этот самый вечер на разборку с беспредельщиками поехали, а из тех один ППШ приволок. Так и положил их всех одной очередью.

Васька в ту же ночь с больницы сбежал, и на дно залег. С год примерно пришлось прятаться, пока тех беспредельщиков, новые, уж совсем беспредельные, всех не угомонили.

Вышел Вася из съемной затерянной во дворах молдаванки комнатки. Оглянулся, а жизнь-то переменилась полностью. Очухались сыновья советских чиновников, да папаши им видимо помогли. Власть снова стала ментовская. А эти все кто банкир, кто депутат, а кто и папино местечко уже занял. Беспредельщиков, и тех, что в соседних с Васькой бригадах начинали, и тех, что позже пришли, кого не постреляли, посадили. Зато банки везде и супермаркеты. Пальба на улицах прекратилась. Народ уже и этому счастлив.

И решил Вася судьбу больше не испытывать. Часть денег, что успел нажить неправедным путем, по банкам разным разложил, так чтобы они ему две тысячи долларов месячного дохода обеспечивали. На оставшееся, приобрел в Аркадии ларек по торговле мороженым. Мелочный вроде товар, но еще тысячу ему обеспечивал, а в сезон и две – две с половиной. Зажил Василий тихо и мирно.

Пока по коммуналкам прятался, с соседкой познакомился. Женщина была тихая, домовитая. Работала швеей в подпольном цеху. Да еще мать ему, покойницу, чем-то напоминала. Начали они жить вместе. А как поженились, комнатенку ее в коммуне и Васькину квартирку продали, а приличную квартиру в девятиэтажке на Таирова приобрели. Сабельку Вася в той квартире, на черный день, под паркет пристроил.

Дочка у них родилась. Сначала она Ваське своим писком очень жить мешала. А потом ничего. Расти стала вытягиваться. Голенастенькая такая, как жеребенок. Васька с работы придет, а она ластится, мороженого выпрашивает. Ну, и прикипел к ней Василий душой. Тем более училась она на отлично. Правда болезненная была, голова частенько побаливала. Василий особого внимания на это не обращал, сам он в больнице, кроме случая с давним переломом, ни разу не был. Однако когда к шестнадцати годам головные боли у дочери усилились, и стали ежедневными к врачам ее повел.

Сначала к врачам, потом к докторам наук и академикам. Деньги, и немалые, доктора брали. Однако, помочь отказывались. Говорили: « Опухоль у нее в мозгу неоперабельная. С рождения опухоль. Теперь она расти начала». Год жизни, короче, давали.

Мало Ваське было года. Он хотел еще внуков на коленях покачать, да и преставиться в их и дочери окружении. Поэтому походы по больницам Василий не прекратил. Подал ему надежду профессор Гринберг. Чудом Василий к нему на прием прорвался, страждущих было жуть. Профессор сказал, что есть одна в мире больница в Израиле, где за операции подобные берутся. И не просто берутся, а девяносто пять процентов таки вылечивают. Обрадовался Василий, адресок попросил. Адрес профессор выдал, и стоимость лечения обозначил. Тут-то Василий чуть сам в обморок не упал. Все его вклады, даже если к ним приложить ларек с мороженным и квартиру на Таирова, и сотой части той операции не стоили.

Вообще, спиртного Василий почти не употреблял, но в этот вечер он пришел домой с двумя бутылками водки, выгнал из кухни жену, и почти до утра пил на ней и думал. Единственная ценность, которая у него кроме квартиры, бизнеса и денег была, хранилась под паркетом в большой комнате. По мнению Василия должно было ятагана на операцию хватить. Если, конечно, продать его людям правильным и в стоимости таких вещей разбирающимся.

Не было среди друзей Василия таких людей. Тогда он справки начал наводить, сначала по-тихому. Потом всех дружков старых, что только-только из тюрем освобождаться начали, на уши поднял. Получил, наконец, наколку на африканца, что кроссовками на «седьмом километре» торгует.

Отправился Василий на толкучку. Нашел там африканца. Описал ему ятаган. Видит глазки, у торгаша, загорелись, но тот естественно вид безразличный старается сделать. «Посмотреть надо» - говорит. « У меня – говорит – сегодня часам к двум ночи оптовик из Черновцов за кроссовками должен приехать. Так, что на «седьмой» я поеду примерно в час. Давай к двенадцати на Маразлиевскую подтягивайся, я там живу возле парка Шевченко. Там клинок покажешь, и все обсудим». На том и уговорились.
Выпросил Василий у соседа – студента Политеха тубус чертежный. Достал из-под паркета ятаган, уложил его в тубус и к двенадцати ночи на такси к памятнику Шевченко в парке и прибыл.

Африканец уже ждал. На центральной аллее на лавочках кучковалось несколько компаний с пивом и семечками. Было решено отойти в боковую аллею. И там на, всякий случай, тоже отошли на газон за кусты.

Африканец придирчиво и тщательно осмотрел оружие. Даже вынул ятаган из ножен и несколько раз, очень непрофессионально, по мнению Василия, им взмахнул. После этого начался торг. Василий понимал, конечно, что настоящей цены ему не дадут, но не ожидал, что дадут так мало. Нет, для обыкновенного человека сумма была огромной, но она была вчетверо ниже необходимой. Сначала Василий горячился и кричал, что найдет другого покупателя. Потом просил и уговаривал, рассказывал про дочь. Африканец добавлял неохотно, но к концу торгов первоначальная сумма выросла вдвое. Теперь, для спасения дочери, Василию не хватало ровно половины.

Он попытался торговаться еще, но африканец сунул клинок ему в руки и открыл портфель. В портфеле лежали толстые пачки долларов. «Здесь ровно названная мной сумма, хочешь - давай ятаган, бери деньги. Не хочешь – расходимся, и прошу больше меня не беспокоить» - произнес он. Тут Василий окончательно понял, что больше ему никто не даст. Можно было обратиться к другим торговцам. Но и они дадут столько же. Решение созрело почти мгновенно. Деньги нужно взять, а клинок оставить себе и продать его повторно.

Вариантов не было. Василий, как учил старик из Вешенской, с потягом рубанул африканца справа налево. Тело чуть не распалось на две части. Василий подобрал портфель. Сунул клинок в ножны и, вместе с ними в тубус, и не оглядываясь прямо через газоны и кусты двинулся в направлении Французского бульвара.

Глава 9.

С утра Петров зашел к Гунько.

- Ну, что там по убиенному?

- Все в порядке. Незаконная предпринимательская деятельность, сокрытие доходов от налогообложения. И по мелочам там подкуп, использование рабского труда. Практически все как у всех. Там уже борцы с экономическими преступлениями возятся. Одна проблема – в бизнес среде у Мокеле Мбене Мвамба никаких проблем не было. Всем кому положено он платил своевременно. Так что бизнес и политические элиты не просто скорбят, а прямо таки в голос воют. Нас всех, кстати, обещают в асфальт закатать если не найдем мы убийцу дорогого им человека.

- С этим понятно. Слушай ты часиков на пять вечера собери бригаду. Понятых прихвати из особо ответственных пенсионеров коммунистической направленности. Только, уж прости, вы у меня на подхвате поработайте.

- А чего делать будем?

- Да, орков с гоблинами брать!

Гунько засмеялся. Он не поверил.



Объединенная бригада орков и гоблинов переодевалась за кустами на том, как раз газоне, где стоял общественный туалет, не устраивающий своей чистотой вечно разутых хоббитов.

Рослый детина, слегка прихрамывающий на левую ногу как раз запихивал в пакет джинсы, в которых Петров опознал свои «Dolce & Gabbana» за тысячу триста долларов утраченные той приснопамятной ночью.

Появление милиции сначала вызвало у них возмущение. Однако увидев Петрова, они примолкли, а самки этих порождений преисподней даже начали прятаться за спины своих самцов.

- Гунько, этих придержи! А вы за мной! - скомандовал Петров.

Он поманил пальцем прихрамывающего орка, и девицу с серьгой в ноздре и татуировкой на шее, прятавшуюся за его спиной. Они отошли метров на двадцать по газону. Так, чтобы разговор был не слышен, но милиция была видна очень отчетливо.

- Ну, что? Допрыгались? – задал сакраментальный вопрос Петров.

- Слышь, командир, давай порешаем как ни будь. Ты вообще на нас первый напал, мы на тебя в суд подадим, понял! – начал петушиться орк.

Петров широко и дружелюбно улыбнулся. «Порешаем» - радостно произнес он, резко и коротко ударив орка в печень. Орк упал, глаза его вылезли из орбит как при базедовой болезни, примерно две минуты дышать он не мог. Девица взвизгнула и пыталась бежать, но была поймана за длинные спутанные и давно не мытые волосы. Петров, даже на автомате чуть не ударил девчонку коленом в лицо, резко пригнув её голову вниз. Однако внутренний тормоз сработал и колено застыло в двух сантиметрах от украшенного серьгой носа.

- Так, что порешаем? – спросил он начавшего подниматься на четвереньки орка и улыбнулся еще дружелюбней. Тот непроизвольно прикрыл локтем печень и упал, уткнувшись головой в траву на газоне.

- Вставай, дорогой! – продолжил Петров – Поговорить нужно.

Орк встал. Неожиданно он совершил резкое движение к кустам. Петров напрягся, но сразу расслабился. Орка просто обильно рвало.

- Командир, прости. Все вернем, обо все договоримся – начал он, закончив процесс опорожнения желудка.

- Это само собой – согласился Петров – Только ты мне сначала про тот вечер подробненько расскажешь, прямо начиная со слов: «После «Битвы пяти королевств…». Ладушки?

Петров улыбнулся. Орк поежился.

- После «Битвы пяти королевств» мы оттянуться решили – начал орк.- Переодеваться не стали. Прямо в таком виде в магазинчик круглосуточный завалили. Там продавщица визжать начала. Но портвейна нам потом пять бутылок продала. Или вермута? – обратился он к своей девице.

- Вермута.

- Ну, вот. Травка у нас с собой была, и решили мы тут в парке на лавочке расслабиться. Выпили, курнули… Только-только переть начало. Треск какой-то. Ломится через кусты «олень». По виду «ботан» чистый. В руках портфель и тубус. Ну, я его пугнуть решил, да и треснул по башке сразу бутылкой от вермута. Бутылка в дребезги, «ботан» с копыт. Хлипкий оказался.

Петров прищурился. Бутылку от дешевого вермута и об бетонную стену не всегда удается разбить с первого раза.

- Дальше.

- «Ботан» с копыт. Мы вещички приватизировали. Весело нам, понимаешь?

Петров понимал. Только принять мог с большим трудом. Сидели себе на лавочке просто веселые ребята. А мимо проходил человек по их понятиям безобидный, «ботан» по определению. И веселые ребята его бутылочкой по голове со всей дури и жахнули. Человек упал, а они вещички собрали и дальше по аллеям веселиться двинулись. Такие компании при неудачных стечениях обстоятельств в парках к утру и по десять трупов оставляли. Знал Петров такие случаи. «Реальные орки и гоблины – с тоской подумал он – Моральные уроды».

- Дальше!

- Ну, смотрю я тубус какой-то тяжелый слишком. Открыл, а в нем меч или сабля там кривая в ножнах. Он на ремне был специальном. Я его на плечо подвесил. Тубус выкинул. Идем дальше. Прет нас. До фонаря дошли, давай меч рассматривать, а он в крови весь. Ну и решили на Ланжерон двигать, помыть его в море.

- Продолжай!

- Ну, что… Пришли на пирс. Клинок в воде побултыхали. Потом глядим – в конце пирса шмотки кучей свалены. Подошли. Шмотки фирменные. Мы их в пакет запихали, да и дальше гулять собрались. Только тут ты из воды вынырнул и на пирс полез. Пьяный ты был, извиняюсь, в говно.

«Понятно – решил Петров- это я к Кате в таком виде решил не идти, а сначала в море освежиться».

- Дальше.

- Ну, что вылез ты, и «погнал» на нас. А меня прет. Я за меч. А ты пьяный – пьяный, а руку мою перехватил, в коленку пыром пнул, меч отобрал.

Удар был нанесен не правильно. «Решил не уродовать урода» - понял Петров.

- Ну, и…

- Ты меч вынул, ножны отбросил. Да, как заорешь… Мы врассыпную. Бежим, ржем. Прет нас. Ты за нами. Но далеко не пробежал.

- Понятно. Что было в портфеле?

Орки напряглись, и начали рассказывать о потере портфеля.

- Молчать! Где живем? – прервал их Петров.

Мини отель находился буквально за углом. «Пошли!» - скомандовал подполковник.

Набитый долларами портфель он сразу обнаружил в большой спортивной сумке с вещами.

- Значит так – произнес он. – Статья 187 «Разбой» от трех до семи лет. Если конечно жертва нападения жива. Пошли.

- Может договоримся? – заныл орк.

- Договоримся. – То, что второго трупа в парке не обнаружили, Петров знал – Сейчас возвращаемся в парк. Вещички возьмите с собой – сказал Петров, отставляя портфель в сторону – Там вы берете в охапку своих корефанов, и чтобы через час вас всех в Одессе не было! Ясно?!

- А дядька тот, что, правда, умер? – Подала голос девушка – Я его знаю. Он в Аркадии в первом от пляжа ларьке мороженым торгует.

Петров не ответил. Они вернулись в парк.

- Ну, что? – спросил Гунько.

- Этих – Петров обвел взглядом орков и гоблинов – на фиг. На Ланжерон к пирсу водолазов. Искать ножны от ятагана. Ты со мной, возьми еще четверых, едем в Аркадию!

Ларек в Аркадии был закрыт. Сосед, торгующий с лотка на котором была надпись «Смачный украинский хот-дог» сосисками, рассказал, что мороженщик не появлялся уже двое суток. Адрес узнали у администрации пляжа. Дома Приходько не было.

Васька Приход очнулся с разбитой головой на заплеванной парковой аллее около трех часов ночи. Поймать такси в окровавленной рубашке достаточно сложно. Только когда он начал размахивать соткой «зелени» хранившейся у него в заднем кармане брюк, рядом притормозила ржавая копейка. Домой он добрался к четырем.

Дома было тихо. Это не была тишина спящей квартиры. Это была оглушающая тишина помещения, в котором напрочь отсутствуют люди.

Соседка, увидев его окровавленную голову, сначала отшатнулась. Однако, напившись валерьянки, сообщила, что около двенадцати ночи дочь увезла скорая, мать отправилась с ней.

Кое-как, отмыв волосы и переменив рубаху, Васька помчался в больницу. Там ему сообщили, что дочь умирает, и он понял, что даже если бы африканец дал всю необходимую сумму, он Василий Иванович Приходько, всё равно бы не успел. Он не выходил из палаты за едой, кажется даже не ходил в туалет. Он сидел рядом с постелью и держал дочь за руку.

К моменту появления ментов, дочь судорожно, редко, со всхлипами дышала. Менты проявили деликатность и десять минут подождали за дверью, пока дыхание не оборвалось.

Запираться он не стал.

- Ну, что, товарищи офицеры – начал совещание полковник Сухов. – Блестящая работа. Убийство раскрыто за три дня. Особенно хочется отметить руководителя группы капитана Гунько, который с самого начала расследования кричал, что это «висяк».

Полковник вперил мрачный взгляд в капитана. Тот поежился.

- Петров, ранее отстраненный – продолжил Сухов – возвращается к исполнению обязанностей. После оценки музейного оружия, а ножны, как Петров и предсказал, нашли возле пирса на Ланжероне, он получит часть стоимости как человек нашедший клад. Правда, у нас образовалось новое дело о разбойном нападении на гражданина Приходько.

- Вот это уже стопроцентный «висяк»! – твердо сказал Петров.

Петров отхлебывал в кабинете кофе и размышлял: « Интересно как получается… Совершенно фантастический полусон – полубред. И практически все оказалось правдой. Расскажи кому, не поверят. Может бластер поискать?». Тут перед его мысленным взором возникли обгоревшие под солнцем телеса Маши. «Пааарень!» - отчетливо прозвучало в ушах. «Ну, его на фиг» - решил Петров, и отправился к Кате.

Счет за электричество в этом месяце пришел чудовищный.