Игорь Шанин : Приход

Нина просыпается, уткнувшись лбом в стену. На стене светло-бежевые обои с золотистым узором. Вчера Нина много пила, поэтому садится в кровати со стоном, приложив ладонь ко лбу. Солнце заливает комнату, оно слишком яркое, а машины, проезжающие за окном – слишком громкие. Комната покачивается в глазах Нины, глубоко в горле ворочается тошнота.
Рядом на кровати лежит Юра, его сутулая спина почти скрыта под одеялом. Солнце подсвечивает короткие светлые волоски на его плече. Нина вспоминает, что он пришел вчера, тряся позвякивающим пакетом с бутылками в одной руке и маленьким пакетиком наркоты в другой. Нина была рада ему вчера. Сегодня ее только тошнит.
Нина говорит хриплым голосом:
– Эй.
Она трясет Юру за плечо.
– Вставай, уже почти вечер по ходу.
Юра безвольно переворачивается на спину, таращась в потолок стеклянными голубыми глазами. Губы у него синеватые, цвета черничного йогурта, а светлые волосы, всегда торчащие ежиком, теперь кажутся поникшими. Грудь не поднимается в такт дыханию. Юра умер ночью. От передоза, какие тут еще варианты.
Нина отдергивает руку и жмется к бежевым обоям, стараясь оказаться подальше от Юры. Нина боится покойников. Всегда боялась.
Проходит почти десять минут, когда Нина находит в себе силы перелезть через Юру и сползти с кровати. В комнате пахнет куревом и чипсами с луком и сметаной. Солнце слишком яркое, машины шумят слишком громко. Ни на одной мысли нельзя сосредоточиться.
Нина рассматривает Юру. Нина думает, что нужно вызвать скорую и ментов. Нина думает, что придется многое объяснять. Юре девятнадцать, он совсем мальчик и не должен был оказаться у нее в квартире с наркотой, да еще и сдохнуть. Нина думает, что можно избавиться от тела. Можно разрубить его топориком для мяса, рассовать по пакетам, убрать на балкон, а ночью вынести из квартиры. Юра никому не говорил, что иногда ходит к Нине, поэтому про нее никто не в курсе.
Нина вздыхает и убирает со лба прилипшие волосы. Нине тридцать два, и она знает, что ничего не хочет менять. Она хочет ходить на работу в парикмахерскую в двух кварталах от дома и стричь пафосных теток с высоко задранными носами. Нина хочет рассказывать за пьянками тем, кто готов ее слушать, что она ненавидит всех этих теток. Что однажды она уедет в другой город и будет счастлива. Парикмахерская, тетки и пьянки – вот жизнь Нины, и она не хочет ее лишаться из-за мальца, припершегося к ней с шуршащим пакетиком.
Нина хочет курить, поэтому идет в кухню, где на холодильнике лежит пачка красного бонда и пластиковая зажигалка за десять рублей.
На кухне ее ждет Иисус. Он сидит на подоконнике, рядом с пепельницей, и приветливо улыбается. Пепельница забита окурками, почти все измазаны кораллово-розовой помадой. Это любимый цвет Нины.
Нина не удивляется. У Нины уже случались глюки. В училище она однажды так обдолбалась, что собственные пальцы показались ей мармеладными червячками. Нина пыталась откусить их, пока ее не остановили. У нее до сих пор остались шрамы на фалангах. А еще раньше, в старших классах, Нину угостили чем-то таким, что она полночи бегала от больших крылатых собак, которые хотели сожрать ее живьем.
Нина выуживает сигарету из пачки, поджигает, садится за стол и рассматривает Иисуса. У него длинные волосы, аккуратная борода и насмешливые карие глаза. На голове терновый венец, густые капли крови вязко сочатся по лбу из-под шипов. Иисус одет в поношенные джинсы с модными дырками на коленках и в черную футболку с надписью, которую нельзя разобрать – поблекла от множества стирок.
Иисус красивый. Нина невольно усмехается, думая, что дала бы ему, если бы он был настоящим. Потом вспоминает Юру и снова становится угрюмой.
– Вали, – говорит она, выпуская в сторону Иисуса дым.
Гость продолжает улыбаться. Родители научили Нину не верить в Бога, поэтому она не понимает, почему галлюцинация приобрела именно такую форму.
– Я пришел помочь. – Он говорящий. Говорящий красивым бархатным голосом, голосом отца Нины, которого она не видела уже много лет.
– Не нужна мне помощь.
Глюк не поможет с трупом в спальне.
Нина думает, что сказать ментам.
Потом думает, с какой стороны лучше начинать рубить топориком для мяса.
– Нужна, – возражает Иисус. – Ты глянь на себя.
– Красотка же, – говорит Нина, опять выпуская дым. Она не красотка, но и далеко не уродина, так что умеет отвечать на выпады.
И она уж точно лучше всех этих бабулек, орущих «Бох накажет!», когда выбрасываешь окурок, проходя мимо церкви. Они все тупые, им нельзя объяснить, что Бога придумали попы в золотых рясах, чтобы выжимать из них деньги. Нина думает, что к таким бабкам и должны приходить галлюцинации в виде Иисуса. Вот бы они радовались.
– Серьезней надо быть. Жизнь короткая, а вот то, что дальше – надолго. Не хочешь же, чтоб там все плохо было, – говорит Иисус.
Солнце все такое же яркое, а машины ездят и ездят. Нина стряхивает пепел прямо на стол. Рассматривает раны от гвоздей на запястьях Иисуса.
– Сейчас такая сразу праведницей стану, чтоб мне купидончики в раю песни пели.
– Пора бы уже.
Нина начинает раздражаться:
– Ой, тебе-то какое дело вообще?
– Забочусь просто.
Нина горько усмехается. Настроение скатывается все ниже. Ей не хочется тратить время на пустые споры с воображаемым Иисусом. Надо думать, что делать с Юрой.
– Хреново заботишься. Заботиться нужно было, когда меня с института выперли за прогулы. Или когда один хороший мальчик отказался на мне жениться, потому что застукал с гашишем.
– Сама виновата.
Возразить нечего.
– Чего ты хочешь-то? Чтоб я пошла свечи в церковь ставить? Нафиг надо, я же не дура.
Принципы Нины тверже бетона, и она не собирается им изменять. Лучше курить в обшарпанной кухне и пить паленую водку, чем ходить среди этих набожных бабок.
– Не нужно церквей, я за это не отвечаю. За себя возьмись, сама удивишься, как все замечательно может быть. Ну и обо мне думай хоть иногда, приятно же.
– Ладно, – решает Нина. – Сделаешь дело одно, тогда договорились. У меня там жмур в спальне, Юра зовут. Оживи его, а? Умеешь же.
Нине интересно, какую отмазу придумает Иисус. Нина хочет, чтобы он наконец свалил.
Иисус усмехается и громко говорит в сторону спальни:
– Юра, выйди вон!
А потом исчезает. На подоконнике остается только пепельница с бычками в розовой помаде.
Несколько минут ничего не слышно, кроме машин за окном, а потом раздаются шаги, и в кухне появляется Юра. Он в чем мать родила и держится обеими руками за голову, но губы уже не синие. Он окидывает Нину и ее кухню мутным взглядом, а потом говорит:
– Мне в жизни так стремно не было.
Тогда Нина падает на колени и начинает молиться.