Шева : На конец

Сначала наш партизанский отряд назывался Гипонах.
Сокращённо от - Гитлер, пошёл нахуй.
Но название это не прижилось. Хотя наш комиссар, товарищ Рошенко, считал его правильным и идеологически выдержанным.
Но даже он, как бывший филолог, вынужден был признать, что сочетание двух глухих и двух звонких согласных в одном слове тяжело в произношении и неудобоваримо для слуха.
Кроме этого, был в названии еще один деликатный, даже курьёзный момент.
На слётах, партконференциях, кустовых совещаниях партизанских отрядов края хоть и по-дружески подначивая, но все называли наш отряд - Ебанах.
А ведь на слух-то и звучит как-то двусмысленно, где-то даже и обидно, - отряд ебанах.
Товарищ Авербах, бессменный командир нашего отряда, хоть и сводил все эти подначки к шутке, посмеиваясь в свои «чапаевские» усы, но в глубине души был этим обстоятельством очень даже недоволен.
Поэтому осенью сорок третьего, аккурат к очередной годовщине Великого Октября, переименовались мы. И стали называться - Смена.
То бишь - Смерть немецким оккупантам. Не, ну понятно, что оккупанты - не аккупанты, букву поменяли чисто для благозвучия.
Опять же, как раз в это время в отряд из Центра на парашютах сбросили нам новую смену. Молодое пополнение: двое летёх - Игорь и Вадим, и Алла, - радистка.
Я эту Аллу как увидел первый раз, сразу понял - пропал.
Ну что вам сказать?
Вот как аленький цветочек она была.
На фоне наших грязных, задымленных, бородатых рож, таких же ватников, потемневших к зиме сосен и уже пожухлой тёмно-коричневой листвы.
Понятное дело, что и Игорь с Вадимом, да и наша старая боевая гвардия тут же начали вокруг радистки-красавицы хороводы водить. Но она сразу всех осадила, на место поставила.
Блюла себя.
Слово какое-то противное, - блюла, - блевать от него хочется.
Ну да ладно. Из песни, как известно, не выбросишь…
Я-то только издали на Аллу поглядывал. И подойти, и заговорить боялся поначалу.
Но потом как-то растаял между нами ледок.
То словом перекинемся, то я ей какую-то славную боевую историю расскажу, - то как мы мост в Жабокряковку подорвали, и как нас местные потом честили, - им-то теперь в райцентр стало лишних двенадцать километров в обход пилить. То как под эшелон с фрицами фугас заложили, а он, железяка безмозглая, взорвался уже после того, как последний вагон над ним отгрохотал. То как у полицаев в Самоедовке их месячный запас сала и самогонки стырили. Обижались они еще очень.
Не первый год в отряде, есть что вспомнить.
А Аллочка мне в ответ - про свою учёбу в пединституте, про танцульки да их девичьи посиделки на курсах радисток.
И чувствую я, как с каждым таким разговором всё во мне поднимается.
Причём, на беду, не только в переносном смысле.
Руку по ночам до мозолей стёр.
А подступиться к ней по-настоящему боюсь.
Кто я - и кто она?
Ведь настоящая живая московская рафинированная, интеллигентная барышня из профессорской семьи.
Голубая кровь.
Когда слово «хуй» на заборе видела, наверняка отворачивалась, или глаза закрывала. А тут же не только смотреть надо.
Но тут случай мне помог.
Во время успешного, можно сказать - победоносного нападения на немецкую мотоциклетку, заблудившуюся в наших лесах, в портфеле толстого рыжего фрица, упокой, Бог, его душу! нашли мы колоду странных игральных карт со столбиками немецких слов, и к ним - что-то типа карты, похожей на картонную шашечную доску.
Что за хреновина такая, думаем?
Но комиссар наш, товарищ Рошенко, головастый чертяка, раскумекал, что это игра такая.
Alias party называется.
Смысл её в чём: народ разбивается по парам, и один другому должен объяснить слово с карты, но иносказательно, то есть другими словами, причём обязательно неоднокоренными. Какая пара больше слов отгадает - те и молодцы, тех фишка на специальном поле дальше и продвигается.
Зимними, тёмными, морозными вечерами делать особо нехрен, - чего его в темноте по сугробам да болотам шастать, - немцы ведь тоже не дураки, - по избам, в тепле сидят, вот и подсели мы на эту игру.
- Заодно и словарный запас свой пополните, - сказал комиссар, - А то только и знаете, что «Хенде хох!» да «Гитлер капут!».
Сначала, конечно, тяжело было, но потом втянулись.
И прав таки комиссар оказался, - и слова немецкие в голову стали западать, да и общий культурный уровень повысился.
Ведь попробуй на мигах пояснить такие слова, как: вампир, чаша Грааля, биде…
Или, к примеру, эксгибиционизм.
Это тебе не простенький сионизм.
И вот как-то играем мы, причём я - в паре с Аллой. Товарищ Рошенко, который по парам распределял, как партийный вождь отряда, он же по определению - не только филолог, но и психолог. Где-то даже сексопатолог.
Не зря у него кличка была - Зигмунд.
Алла должна была отгадывать, а я - объяснять, описывать само понятие.
И выпадает на очередной сдаче колоды мне карта с таким словом, - ну что вам сказать?
Сначала я густо покраснел, затем долго молчал, и только потом, заикаясь, начал, - Ну…, когда между мужчиной и женщиной отношения…, любовь, короче…и подходит она к логическому…как-бы - завершению, что они используют?
Смотрит на меня Аллочка, ресничками своими только хлопает вверх-вниз.
Не понимает.
Намекаю, - Ну…мужчина надевает. И тут, будто чёрт меня дёрнул, вспомнил я кое-что из прошлой, довоенной, мирной жизни, да и ляпнул, - Хотя, бывает, и женщина одевает.
Глядит на меня Алла непонимающе, аж губку нижнюю от напряжения прикусила.
Закрыл я тогда глаза, да и выпалил, - Что мужик себе на конец надевает?!
Не успел я закончить фразу, как Аллочка радостно воскликнула, - Презерватив!
И одарила меня таким счастливым взглядом, в котором даже я, дундук недогадливый, прочёл, - Наконец…