Литературный Негр : ЗНАК

Господь Иисус Христос сказал:

«Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам;
ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Мф. 7, 7-8).



1.

Представляете, а ведь Московский район Чертаново — очень зеленый. Как изумруд. И населяют его… Допустим, мутанты. Или рептилоиды. Ну, не важно. Здесь и лесопарк есть. Битцевский. И свой «бродвэй» — улица Днепропетровская. Вы, наверное, уже подумали себе: «к чему этот никчемный экскурс?», а вот, как в жизни, так и в литературе просто так ничего не бывает. Если это литература, конечно. Нравы-то пали. Так вот, почти на самом завершении этого, упомянутого чуть выше, бродвэя, а проходит он прямо по опушке, тоже упомянутого еще чуть выше, Битцевского Лесопарка, находится неприметное, отгороженное высоченной стеной здание. Это психушка. Летом психи, настоящие или нет — не столь значимо в данном контексте, взбираются на высоченный забор, упомянутый, конечно же чуть выше, но пониже остальных «упомянутых», и, психи начинают выть. А кто и петь. Как хор брачующихся лягушек.

Мы с Карасем частенько ходили их послушать. Этакая «местечковая филармония». Плюс — бесплатная.

Конкретно тот день, преданный автором сиюминутному описанию, мы немножко курнули. Вернее, обкурились конкретно - даже не в гавань, а скорее в «порт». И, сидя на лавочке, перед психушкой, ценительски вслушиваясь в заунывное сопрано одного из психов, а может и не психов, думали каждый свою думу. И улыбались.

В тот, конкретно, год как раз в Битцевском Лесопарке орудовал ныне известный маньяк - Пичужкин. Который разным ребятам и девчатам, отдыхающим и дышащим лесным зеленым воздухом на на скамеечках внутри самого Лесопарка, в вечернее время суток, повадился пробивать головы молотком. И выпускать оттуда замечательный, только что вдохнутый свежий воздух. Он хитрил и осторожничал, поэтому, к тому времени наколотил уже около сорока голов. И не был изловлен. Как уже потом выяснилось, на следствии, хотел указанный индивидуум заполнить шахматную доску воспоминаниями о каждом безвинно расколотом черепе. Но в тот день, что описывается легкой рукой автора, маньяк всё еще разгуливал на свободе, и, разумеется, имел при себе молоток.

Однако органы правопорядка и правительство Москвы, общими усилиями объявили за поимку Битцевского маньяка награду — миллион рублей! Слава им и почет.

О ней-то, об этой награде, мы с Карасем, сидя у психушки и слушая хор психованных, а может нет, лягушек и вспомнили:

– Слышь, а пойдем Битцевского маньяка поймаем.
– Пойдём.
– Интересно, а если мы его уже дохлого в мусарню притащим, нам лимон дадут?
– Ну хоть пол лимона, и то деньги.

На том сошлись. И пошли.

А на Чертаново, вместе с Битцевским лесопарком, уже накатывала поздняя летняя теплая темнота. Мы шли по какой-то укатанной то ли крестьянской телегой, то ли камазом-рахитом дороге, прямо вдоль опушки. Искали вход в лес. Первое, что указало на этот самый вход — был, непонятно для чего, на глиняном тракте установленный треугольный знак.

Пешеходный переход.

Это обведенные синей линией человечки, видимо мама и сынок, или сестра и младший брат, возможно бабушка и внук, идут по зебре, как бы это глупо не звучало. Только выглядело это в описанном антураже еще несносно глупее. Я, как человек рациональный, и к тому же отягощенный грузом врожденной справедливости, не долго думая, знак от столба оторвал. Тем самым восстановив хоть отчасти первозданную осмысленность лесистой биосферы. Взял его под мышку; и мы двинули в чащу.

В лесу было сухо и хорошо. Под ногами, несмотря на конспирацию, трещали ветки. Мы шли по бурелому, параллельно дорожке со скамеечками, на которых и сидели ребята и девчонки, а так же женщины и бабки, которых нет-нет нещадно мочил Пичужкин. Тем не менее встретить самого его, а мы были уверены, что это именно особь мужского пола, не представлялось никакой возможности. Темнело быстро. А мы всё шли и шли. И вдруг…

Лес раздвинулся и показалась голова лошади. Я если честно слегка выпал на измену, потому что голова лошади была огромная и адски сверкала вглубь моей сущности недобрыми глазищами. Я, да и Карась, наверное, моментально собрались с мыслями, - был у нас такой пунктик, еще с детства, где мы крали магнитолы и всё подряд, - стали прикидывать как быстро и без потерь убить это чудовище. А после делать ноги. Но вслед за головой из леса вышло все тулово, в спину которого каким-то невообразимым образом вросло человеческое существо в блестящей, под луной, каске. Это был красивый лесной ментавр…

Словом, конный патруль. Увидев нас: меня, будто бы не заметно прячущего знак за дерево, и Карася, вставшего в стойку бойца бусидо, он немного растерялся, но, несмотря на некоторую неожиданность, на этакий разрыв шаблона, говоря иначе, упорно продолжал выполнять заложенную в него еще в училище, а потом уплотненную в остальных милицейских пенатах, программу:

– Стоять! - Заорал он.
Но мы и так стояли.
– Вы что тут делаете? Два часа ночи! Лес!
Мы не сговариваясь в два голоса выпалили:
– Битцевского маньяка ловим!
После неловкой паузы, за которую ментавр, по всей видимости переваривал и оценивал ситуацию, учитывая наш вид, укуренные рожи, гавайскую рубашку Карася, он наконец улыбнулся и спросил:
– Вы чо, обкуренные?
– Нет! - Опять хорировали мы.
Ментавр совсем заулыбался и произнес:
– Идите домой, долбоёбы.

Он не знал, что совершенно зря наградил нас подобным эпитетом, коему мы совершенно не соответствовали, желая лишь выполнить свой гражданский долг, а вместе с тем и немного подзаработать, подтверждая русские народные поговорки: «долг платежом красен», «работа не волк, в лес не убежит», а так же мем: «совместить приятное с полезным». Но доказывать ментозавру всё это было бессмысленно, да и ни к чему ему это, поэтому мы спешно молча ретировались. Только…

...Меня догнал окрик:

– Стой, рыжий!
Я замер в позе игуаны, предполагая худшее. Но милиционер всё с той же добродушной улыбкой добавил:
– Знак-то свой забери.
Я невнятно буркнул в ответ какое-то жёванное слово, означающее искреннюю благодарность. Схватил знак. И ринулся нагонять Карася.

Кстати, Карась, потом поставил этот знак на газовую плиту, вырезав с одной из полос «зебры», черную вилку с напяленной на неё черной же сарделькой. И всунул в руку, меньшего представителя группы эскизов афроамериканцев, переходящих белую русскую дорогу.

На этом, казалось бы и всё.
Ан нет! Есть еще вторая глава.


2.

В две тысячи седьмом году меня посадили в тюрьму. За похищение человека и вымогательство. Я конечно же этого ничего не совершал, но ясно представлял насколько долго придётся сидеть. Потому находился в постоянной маниакальной депрессии, с психопатическими выходками и выпадами, которая урывками прекращалась, после приема тяжелых наркотиков, к примеру, героина. Последний очень удобен в таких случаях. Само собой разумеется, речь пойдёт не об этом, однако без этого вступления никак нельзя было обойтись, и вдумчивый читатель ниже поймет почему.

Столько лет прошло, а я помню расположение Бутырки. Справа так называемый, трехэтажный второй-четвертый-шестой корпус, там я сидел сначала, справа первый-третий-пятый, оттуда я уходил на этап, между ними большой и малый спец, на входе, слева, кабинеты начальства, под ними тринадцать карцеров, там я просидел пол года, и простите, «охуел», а до этого я сидел в камере номер восемнадцать, так называемого «воровского продола», в табеле тюремщиков - «третьего коридора», аппендицита, что в конце первого корпуса.
Я с детства мечтал стать вором в законе, на худой конец киллером, но стал нарком, бандитом и мелким мошенником, поэтому оказавшись на «продоле» с десятью четырехместными камерами, в половине которых сидели воры, те самые «в законе», чувствовал себя одним из них. Только, в отличии от воров, которые на продоле находились за то что они воры, меня туда посадили после известного бунта две тысячи восьмого года, когда жгли матрасы, резали вены всей тюрьмой, а я просто в сборке, что напротив карцеров и кабинетов начальства, несколькими ударами ноги выбил железную дверь. Приходили даже маски посмотреть на это чудо. Бить не стали, но одобрительно кивали головами, а потом один из них спросил:

– Нога не болит?
– Нет. - Ответил я.
– Молодец. - Похвалила маска. И ушла. А дверь так и осталась открытой. Но бежать из тюрьмы, наводненной разными спецотрядами не представлялось выполнимым, и я остался сидеть в сборке. Потом ко мне пришел начальник тюрьмы, Комнов, как я его в ту пору называл «майор Говно» - по-моему созвучно; и предложил пройтись по корпусам, поговорить с зэками, успокоить их, чтоб прекратили бунт. Я в пику ответил,что мол, у меня в бауле нет запасных голов, как у змея горыныча, идите, мол, гражданин начальник тюрьмы к Ворам, там вам помогут. Он, судя по всему, немного разозлился, но виду не показал.
Так я и оказался на третьем коридоре или другими словами «воровском продоле».

К чему всё это? - Опять, возможно, да и скорее всего, задастся вопросом наш вдумчивый читатель.

А вот к чему. На Бутырке, помимо третьего коридора, есть еще и шестой коридор, он находится в конце третьего корпуса, что над первым, как вы, наверное поняли. Да, в конце и направо. Там раньше, в отличии от третьего коридора, где как раз расстреливали, «расстрельных», то бишь приговоренных к высшей мере наказания, просто содержали. И сейчас, по сложившейся доброй традиции их там же и держат, только не расстреливают, а отправляют на пожизненное проживание по разным «Белым совам», «Черным дельфинам» и прочим зверинцам.
Замечу, Бутырский замок — очень большая тюрьма. А вот прогулочные дворики, что на крышах каждого из двух трехэтажных корпусов очень маленькие. И, видимо, поэтому третий коридор гулял с утра, как и шестой коридор. Естественно в разных двориках.

Я всегда ходил на прогулку. Во-первых там не было заглушек, и по арестантски зажав телефон между булок, с дворика я исправно звонил куда надо. Во-вторых, хоть какое-то движение. Ко всему прочему можно было пообщаться с ворами и прочей бродяжней, поорать, узнать что, да как, отыграть маляву…
Только в описываемый мною нынче день, погодка была дерьмовая, и никто не вышел. Кроме меня. Я крикнул пару раз положенное «АУЕ!», никто, конечно, не ответил…
Уже достал с межбулочного пространства, в народе - «зажимухи» - телефон и стал разматывать тряпки, целлофан…
Как вдруг услышал, возможно даже средним ухом, лязг тормозов в соседнем дворике. Насторожился, опять зажал аппарат своим. И почему-то, нюхая пальцы, которые естественно воняли, после пертрубаций с анальными тряпками, простите, говном; стал кричать:

– Оу, соседи, кто гуляет?! - «Оу», а не «АУЕ», ибо было ясно, что с «воровского продола» никто не вышел, и это скорее всего «шерсть» - убийцы, маньяки, короче пэжэшники. Так и оказалось.

(Аббревиатура А У Е — означает «арестантский уклад един», это чисто тюремный мем и никакого отношения «понятиям» не имеет, как и «шерсть», не имеющая отношения к арестантскому укладу)

– Это Я! - Констатировал глухой, с напуском таинственной жестокости голос.
– Кто я, епты? - По-жигански парировал ваш покорный слуга.
– Пичужкин. – Опять нагонял страху маньяк.
– Какой, в пизду, Пичужкин? - Вежливо поинтересовался я, к тому времени уже позабыв фамилию серийного убийцы.
– Битцевский маньяк! - Уже, вероятно, всерьез злясь, закричал он.
– А-а-а, здоровы были, земеля. - Как-то потеплело у меня на душе.
– А ты откудова? - Выказал интерес землячек.
– Из Чертанова.
– О, я на вашей стороне нескольких гусей щелкнул. - Видимо, тоже уже с теплом в душе вспомнил монстр. Сам-то он жил на другой стороне леса, в Теплом Стане.
Я ему кинул пару сигарет. Узнал, что он приехал на кассацию, или что-то такое…
А сам надежно упаковывал не пригодившийся телефон.
– Слушай, маньяк, - вдруг вспомнил я, - а мы ведь тебя ловить ходили, но нас мусор конный спугнул.

Повисла зловещая тишина. И даже тучи по-ходу сгустились. Не хватало только леденящей музыки.

– Хорошо что я вас не поймал. - грустно ответил Пичужкин. И его увели.

А потом меня. Через несколько дней посадили в карцер, как где-то выше я уже сообщал - на пол года. Которые там же и набрал пятнашками, всячески хулиганя и портя казенное имущество. Тем временем моего визави увезли на «Черный дельфин», где по сей день пинают психованные казахи из роты охраны.

...

Эпилог.

Судеб извилист путь и темен он совсем,
Да непрогляден вовсе…
Любой горазд бы заблудится.
Кабы не знаки, кои вездесущи.