Трутень : В цирюльне.

Сегодня произошло некое событие. Я совершил Крестовый Поход в цирюльню. Обычно, я с этим делом затягиваю до последнего, пока не становлюсь похожим на дикобраза. Пока жена гневным матом не начинает теснить меня в сторону парикмахерской. Происходит это где-то раз в три месяца – она любит, когда я молодо выгляжу. Совершенно не подозревая, о моей молодости духовной, горящей вечным огнём. Вернее, адским пламенем, но я не об этом…

По природе мои волосы весьма жёстки. Они сродни медной проволоке. При всём этом очень быстро отрастают. Их обычное состояние – стояние дыбом, словно они всегда хотят пощекотать небо. В те далёкие времена панк-хождений в народ, моему хаеру не было цены – я без всяких лаков для волос был и так вполне себе Сидом Вишесом. Но теперь я чуток постарел, и тот юный имидж облетел, что пух одуванчиков на ветру времени. Теперь я стригусь коротко и больше смахиваю на какого-нить престарелого электроорганиста из «Депеш Мод». Но я, собственно, и тут не об этом. Я о том, что в моей жизни не всё так просто.
Чтобы подстричься правильно, мне нужно загодя позвонить моему мастеру Гузели, и забить с ней стрелку. Как она это важно называет «записаться на приём».

Короче, позвонил я ей сегодня утром, где-то в 9.30, решив, что оно будет в самый раз. И не ошибся – Гузеля не спала и судя по её тяжёлому дыханию в трубке, то ли занималась сексом, то ли скакала по беговой дорожке. Однако, зная из наших с ней бесед, что ютится она в съёмной хрущобе с одноногим сожителем, я смело предположил – это был секс. Быстро обговорив с ней время, я, чтобы больше не отвлекать женщину от её основной обязанности, дал поскорее отбой.

Подрулив в намеченное время к салону, я в предвкушении очередного шоу смело шагнул внутрь. В ноздри едко шибануло шипром и ещё какой-то дешёвой парфюмерией. Гузеля встретила меня приветливой улыбкой бухенвальдского истопника, обнажив панораму ещё неплохих, но довольно прокуренных зубов. Я понял, что в своих подозрениях не ошибся, ибо хорошо отъёбаная женщина всегда лучится загадочной улыбкой изнутри, словно леонардовская Джоконда. Я тоже мило осклабился ей в ответ и плюхнулся в кресло.
– Тебя как, как всегда? – поинтересовалась Гузель скорее для порядка.
Я утвердительно кивнул и уставился на себя в зеркало, будто силясь запечатлеть в памяти последние моменты своего скотского образа. Сзади меня в отражении замаячила Гузель, со своей рычащей машинкой возмездия.
И началось моё перевоплощение. Таинство. Во все стороны полетели клочки седых волос.

Чтобы было интереснее, вот несколько штрихов к портрету Гузели: юркая татарка, рост выше среднего, чуть за сорок. Крашенная блонда с лошадиным лицом, ужасно сутулая, но с харизмой. К вечеру Гузель изрядно попахивает потом, потому как весь день на ногах.
Обычно к таким женщинам неумолимо тянет за грязным сексом, хотя я даже не могу объяснить почему. Просто тянет и всё. Вероятно, это во мне какой-то скрытый психический вывих по Фрейду, или тяжёлое наследие от ранней немецкой порнухи.

Гузель очень любит поболтать. Лично я объясняю это тем, что коллектив парикмахерской её недолюбливает, общаясь с ней только по работе. Все считают её белой вороной. Выражаясь казённым языком, у женщины дефицит общения.
О чём обычно треплются между собой женщины-парикмахеры, да и вообще все российские женщины на работе? Наверное, о мужьях-алкоголиках, о повышениях цен, о текущих мылодрамах по второму общесоюзному, или о том же самом, что творится прямо за стенкой их утлых жилищ.
Короче, они говорят обо всём, о чём презирает говорить Гузель.

Гузель любит галопом, как хан Мамай, пробежаться по изотерике и прочей внутренней псевдодуховной практике. И делает она это от души, хотя и очень неумело, как если бы подвыпивший дворник сел на завалинку, и начал своими словами объяснять теорию расщепления атома.
Болтает Гузель упоённо, и буквально обо всём. Очень любит рисануться и приврать. Главное, в самом начале стрижки, задать нужный вектор предстоящей беседы, а уж потом можно будет просто сидеть и тупо переваривать её монологи.

Садясь к ней в кресло, я обычно выдерживаю паузу, смотрю, за что же можно её сегодня поддеть, ибо от этого будет зависеть засерание моих мозгов в ближайшие полчаса (а оно будет, независимо от моего желания). Вот и сегодня я прошвырнулся взглядом по полочке, той, что перед зеркалом напротив, со всякой брадобрейской хернёй, и на самом её краю заприметил книжицу в мягкой обложке. Такую, сортирного формата, разворотом вниз, похожую на мёртвую ворону с распростёртыми крыльями под высоковольтной линией. На её потёртом корешке красовалось: Э. Тополь «Любожид». Прочитано немного, страниц десять. – Вот оно! И я двинул пешку с Е2 на Е4:
– Что, Тополем увлекаешься, нравится?
– Та, даже не знаю…
– А я вот, только пару его книжек осилил и бросил. Не моё. По мне Довлатов с Веллером, куда интереснее… – аккуратно иду я ва-банк.
Подозреваю, что Гузель о вышеуказанных «аффтарах» ничего не ведает. Читает она мало, эта книжка скорее всего понты, для девок с которыми работает и для таких вот продвинутых посетителей вроде меня.
Моя собеседница тут же спешит увести щекотливую тему в сторону и выдаёт:
– О том, что он пишет, я и сама давно знаю. КГБ – это система, с которой бороться бес-по-лез-но. Я, кстати, с ней в жизни не раз сталкивалась.У меня в школе учительница истории была, которая имела доступ в архивы КГБ, так вот, она нам такое оттуда приносила на уроки, что просто обалдеть! Я не могу, конечно, рассказывать здесь обо всём, что мы видели на уроках – мне пока ещё моя свобода дорога, но глаза у меня тогда на мно-о-о-гое открылись. Знаешь, КГБ – это великая сила! Это теневая машина управления всем нашим государством. Я однажды в 17 лет убежала из дома, потусить в Москву, так они меня уже через двенадцать часов нашли и вернули папе с мамой. Спецрейсом, на самолёте, представляешь?
И Гузель многозначительно смотрит на моё отражение в зеркале. Следит за реакцией. Я опускаю очи долу и, что есть силы, сжимаю челюсти. Сдерживаюсь, чтобы не заржать в голос. Вот, нахуя? Зачем так неприкрыто пиздеть? И кому, мне, старому волчаре, которому семнадцать лет было аж тридцать лет назад!
Я с серьёзным видом пытаюсь парировать:
– Представляю. Ну, сейчас ФСБ не такая уж и сила. Сейчас на самолёте к папе с мамой они хрен уже кого доставят…
– Да они сейчас ещё круче стали! Старые чекисты ушли на пенсию, в тень, и рулят молодыми. – И глубокомысленно так, добавляет, ловя мой насмешливый взгляд в зеркале:
– В этом мире ничего не меняется…

За годы нашего знакомства, подобной словестной мути от Гузели я переслушал очень много. Например, я в курсе, что она имеет крупные подвязки в высших спиритических кругах, что у неё есть свободный пропуск в любой астрал, и что она умеет трактовать и разгадывать любые, даже самые запутанные, сны. Из общения с ней я крепко подкован на момент контактом с миром мёртвых. Допустим, не совсем комильфо здороваться во сне с мертвяками за руку, или что-то им отдавать. И напротив, хорошо, когда мертвецы тебя чем-либо одаривают – это к удаче. А вообще, по правилам хорошего тона, сущности с того света должны блюсти некий кодекс чести. Не гоже им подавать руку живым. Мертвым строжайше запрещено Высшими Силами ничего у живых себе не брать, ведь у живых ценностей и так кот наплакал. За всем этим строжайше следит Великий Вселенский Глаз В Треугольнике. Ну, такой глаз...как на долларе. А когда я поинтересовался, почему этот Глаз в треугольнике, а не, допустим, в квадрате, то Гузеля посмотрела на меня лукаво, как ведьма на недоумка-неофита, и терпеливо пояснила:
– Ты когда-нибудь слышал о триединстве Бога? - Вот, оттуда и три угла. Треугольник! Теперь понял?
– Теперь понял...

Были, кстати, и яркие моменты в нашем общении, когда Гузель становилась автолюбителем и наводила как Робин Гуд справедливость и порядок на дорогах. А это нелегко, среди нахальных-то шоферюг, вроде меня.
Звучало это примерно так: «…тормозит меня гаишник, а я ему сразу в лоб: ну, что вы хотели мне такого сообщить, о чём я не знаю? – Или: …он меня такой подрезает – я не подаю вида, но держусь у него на хвосте. Выбираю момент, когда мы стоим на светофоре, объезжаю его, как положено, блокирую ему полосу. Выхожу из машины и стучусь к нему в форточку. Он мне такой, как ни в чём не бывало, открывает. Я сходу ему в лицо:
– Слышь, ты, наездник, тебя в какой автошколе учили так обгонять? Ты правила движения хоть иногда, в натуре, полистывай!
А он, такой, из машины вылазит, типа, да я тебя размажу щас по капоту, тварь…!
А я ему:
– А по яйцам шпилькой ты не хочешь? Я ведь тоже кое-что размазать могу…
И тут выходит из машины другой мужик и говорит этому мудаку:
– Слышь, братан, ты не прав, а девушка права, я за тобой тоже два квартала еду и вижу, как ты безобразно водишь своё корыто.
Тому мудаку делать нечего, он покраснел, сел в машину и пулей свалил. А тот мужик, который меня поддержал, говорит мне:
– Не расстраивайся, сеструха, на дороге дураков хватает…»

Я ещё тогда подумал, а как тот неправый мудак-то уехал, если Гузеля ему полосу «блокировала»? – наверное, сдал назад, развернулся через две сплошные и дал дёру.
Слушая болтовню моей цирюльницы, я постоянно борюсь с приступами смеха, подступающими к горлу словно рвота. Мало того, я с пониманием киваю своей свежеподстриженной башкой, мол, «всё правильно сделала и я ахуеть как впечатлён…»

Годами я честно слушал гузелины автобайки, пока она не продала свой старенький фордик, с гнилыми порогами.
Однажды мне посчастливилось увидеть, как Гузель водит свой синенький чадящий выхлопом рыдванчик.
Я ехал в соседнем от неё ряду. Водила автомобиль она из рук вон отвратно. Неуверенно жалась к обочинам, тупила на светофорах. Сзади естественно сигналили и матерились. – Блондинка ж за рулём, пусть и крашенная!

Гузель сегодня меня постригла ровно и чётко – не придерёшься. Что ни говори, а мастер она классный. Я традиционно, глядя в зеркало, провёл рукой по волосам и улыбаясь сбоянил:
– На десять лет помолодел, однако! Спасибо, Гузель...
Потом расплатился и вышел.