Шева : А ты говоришь

- Любви нет, - подытоживая свои невесёлые размышления, сухо констатировал Комов.
И будто решив добавить краски в грустную сентенцию, непроизвольно выдавил из себя, - Блядь…
Затем, видно вспомнив, что русский язык велик и могуч, покопавшись в нём, добавил, как припечатал сургучом, - Сука.
Показалось мало. И как последний гвоздь в крышку гроба, прозвучало, - Стерва.
На этом Комов решил диспут прекратить. Ибо диспут с самим собой, - это больше на шизофрению тянет.
Да и предмет диспута, если его можно так назвать, был предельно банален и прост: его Алина, его поздняя любовь, к которой он, немолодой уже дурак, так прикипел сердцем и душой, очередной раз ему изменила.
Понятно, что ей, такой молодой, почти юной, хочется еще погулять.
Ну, он же не махровый держиморда. Захотела с подружками пойти в клуб развеяться, - иди. Отпустил.
Хотя кошки скребли, конечно. Как чувствовал.
Ночь почти не спал, вздрагивал от каждого звука, - ждал.
Пришла под утро. Пьяная. Дорогое модное платье, которое недавно она выпросила у него, - порвано.
Хотя она и пыталась это скрыть, он заметил. Так же как и засосы и синяки, которые не скроешь.
Блядь.
Хотя это он уже повторяется.
Оправдания и объяснения её были наивны и беспомощны. С болью и горечью Комов в глаза сказал ей, что он обо всём этом думает.
Пустила слезу, пошмыгала носом, наскоро собрала свои вещи и ушла.
К родителям.
Ну и катись…
И остался Комов один. А что, - одному, может, и лучше.
Одному, может, и лучше, а вот вдвоём с кошкой, у которой только началась течка, это, я вам скажу, еще то удовольствие.
Казалось бы, за время их совместной жизни Комов уже должен был привыкнуть к тому, что с завидной регулярностью где-то раз в три месяца его покладистая и серьёзная Мурёна превращалась в сгусток любви.
Непрерывно призывно мяукающий и требующий ответной любви.
Сейчас и здесь.
Наглядно и нагло опровергая тезис Комова, что любви нет.
- Ну ты и похотливая скотина! - ногой в тапке Комов пытался отодвинуть от себя назойливо пристающую Мурёну. Но та, будто не слыша, и не понимая его, так и норовила потереться мордой о его ноги, семеня лапами, припадала к полу, бесстыдно приподняв задницу и отбросив в сторону изогнутый хвост, - давай, мол.
Или вообще падала на спину, раскинув все лапы. А затем начинала елозить спиной по полу, извиваясь как змея. Напоминая стриптизёршу на шесте.
Всё это было очень некстати и невовремя.
Расстроенный Алиной, измученный кошкой, Комов буквально не знал, куда себя деть.
Чтобы хоть немного успокоиться, плеснул себе в стакан Джонни-гуляку.
На три пальца. Потому-что на два вызывало совсем другие ассоциации.
Как обычно, добротный алкоголь родил идею. Не оригинальную, но подкупающую возможностью хоть на ночь окунуться в тепло и нежность.

Мила приехала через полтора часа после его звонка.
Всегда удивлявшее Комова редкое сочетание ладной и худенькой фигуры бывшей гимнастки с тяжёлыми полушариями грудей и огромной чёрной копной волос подняло его настроение.
Да и не только.
За последние пять лет, что они были знакомы, многое в жизни Комова изменилось. Но Мила, казалось, была некоей неизменной константой в его жизни, посланной свыше.
Хотя Комов прекрасно понимал, что то, что он знает о Миле, - это всего лишь верхушка айсберга. У которого, как известно, девять десятых - под водой.
Над водой были заработок стриптизёрши, маленький сын, смешные алименты, борьба за выживание. О том, что под водой, Комов старался не думать и не расспрашивать. Потому что интуитивно догадывался, что этот подводный мир населён если не гоголевскими чертями и вурдалаками, то уж жаббервогами и кракерами Мураками точно.
А у него Мила всегда отдыхала. От работы и своего подводного мира.
По крайней мере, ему так казалось.
Хотя, если отбросить все нити, связавшие их за эти пять лет,- обычная девушка по вызову.
Вроде.
Как бы.
Типа.
Но почему ему всегда было с ней так хорошо?
- Наверное, так должно быть с женой, - иногда думал Комов.
И сам же себе и отвечал фразой Милы, которую услышал от неё при первом знакомстве, - Любовь с первого взгляда существует. Деньгами доказано.

Утром, когда они с Милой стояли в ожидании лифта, на Комова вдруг нахлынули воспоминания о вчерашней ссоре с Алиной, её глупые, беспомощные оправдания, срывающиеся, дрожащие слова, что любит его.
- Да какая, нахуй, любовь? - озлился Комов, - Нет её и близко.
Открылись двери лифта. В кабинке одиноко стоял пацанчик-школьник лет двенадцати-тринадцати.
Они зашли. Через пару этажей лифт опять остановился. Вошли мужик с маленькой девочкой с пузатым ранцем. Видно знакомые пацанчика, потому что девочка сразу выпалила ему, - Антон, мы тебя поздравляем с днём рождения! А вечером зайдём с подарком, и я тебе Happy Birthday спою!
- Тоже мне, Мэрилин Монро! - хмыкнул про себя Комов.
Пацанчик явно засмущался.
Они вышли из лифта, затем из дома. Первыми - мужик с девочкой, затем пацан, потом Мила, и за ней - Комов.

Поэтому Комов увидел их последними.
Стоявших перед лестницей подъезда двух девчонок. Возраста пацана.
Одна повыше, с длинными прямыми светлыми волосами. С маленьким букетом в руках.
Вторая на голову ниже, с кучерявой шапкой волос, в круглых очочках как у Гарри Поттера. Она держала в руках связку ярких цветных воздушных шариков.
Под порывами студёного декабрьского ветра шарики резко вздрагивали, будто им было холодно.
- А ведь девчонки, видно, тоже замёрзли, - подумал Комов, - вон как снежинки одежду облепили!
Паренёк, удивлённый и смущённый, подошёл к девчонкам.
Они чинно, как это делают дети, подражая взрослым, поцеловали его в щёки.
Одна слева, другая справа.
Почему-то внутри Комова что-то дрогнуло.
Когда он увидел, с какой надеждой, любовью, почти мольбой малая в очочках смотрела на именинника.
В голове, наперекор ему же, возникла непрошенная мысль, - А ты говоришь…