Василиса Премудрая : Гипербурия

1

До пропасти оставалось несколько шагов. Дальше идти было страшно. Антон заметил вдруг, что ветер – тёплый, ласкающий ветер – стал смелее. Казалось, он рождается там, внизу и поднимается всё выше, давая опору парящим над пропастью птицам.
Прищурившись, Антон посмотрел на солнце. Оно поднялось уже достаточно высоко и согревало поросшую травой тропу перед пропастью, но большая часть его света проваливалась в эту неизвестную зелёную глубину.
Антон понимал, что если преодолеет страх и пройдёт несколько шагов по освещённой солнцем тропе, то попадёт в удивительный мир, где возможно всё.
Старый монах, встретившийся ему вчера на пути, знал что-то, неизвестное никому. Обветренное загорелое лицо показалось Антону знакомым, будто он видел его раньше в том самом сне.
Монах смотрел прямо; глубокие глаза его лукаво улыбались. Чёткие, прорисованные временем и солнцем морщины приветливо изогнулись. Поправив съехавшую с плеча бордовую накидку, монах дотронулся до Антона, и вмиг пропали искорки в его глазах.
«Знаю», - сказал старик низким с чуть заметной хрипотцой голосом. – «Тебе туда. Иди»
Его сухая рука устремилась в сторону едва показавшегося солнца.
«Но как, простите, куда? - Антон не сдерживал волнение. – У меня дома супруга, ребёнок, работа»
Его слова были неуверенными, он переминался с ноги на ногу, руки его то прятались в карманы брюк, то судорожно теребили лямки холщового рюкзака. Антон знал, что монах прав. Знал оттого, что и сам хотел туда. Там Она.
Он впервые увидел Её во сне, кажется, около полугода назад.
В тот вечер Антон, как обычно, пришёл домой поздно, - из-за беспощадной ипотеки ему уже несколько лет приходилось чересчур много работать, - поужинал, уютно устроившись перед телевизором на кухонном диванчике. Оксана, жена Антона, сидела рядом и листала свежий номер «Космо». Её густые волнистые волосы пахли какими-то знакомыми цветами вперемешку с ароматом свежепожаренных котлет. Оксана накручивала на палец выбившийся из хвоста длинный гидроперитовый локон и что-то рисовала кончиками волос на своей щеке.
От чтения её отвлекал только подтекающий кран: вода капала неровно, неритмично, разбрызгивая по раковине остатки ужина со сложенных горкой тарелок.
Оксана отложила журнал и надела розовые латексные перчатки, чтобы вымыть посуду, - чешскую посуду с причудливым коричневым орнаментом, купленную на выходных в «Ашане».
Из комнаты сына доносился привычный смех и крики, - он весело общался с друзьями в сети, выстраивая виртуальные командные стратегии и убивая замысловатых эфемерных монстров.
Антон подпёр голову рукой так, что одного глаза почти не стало видно, и чуть сдвинул резинку старых трико, чтобы не давила на живот. С экрана лился сладкий информационно-развлекательный микс. Уставшие глаза покорно впитывали его без разбора. В желудке было тепло.
«Тебе 45 лет. Почему никто не сказал тебе, что так нельзя?», - чёрные красивые незнакомые глаза взволнованно всматривались в его уставшее лицо…
«Антоша, я мусор у двери оставила, не забудь утром вынести. Ты спать идёшь?», - высокий голос жены доносился из прихожей. Антон понял, что задремал.
«Как нельзя? Что нельзя? - странные вопросы бились друг о друга, попеременно возникая в его сонной голове. – Причём тут мусор?»…
Очнувшись от навязчивой дремоты, он направился в спальню. Жена ждала его в кровати, не отрывая глаз от плоского телевизора, совсем недавно весьма удачно купленного по выгодной акции. Темная комната освещалась только его экраном, и на стенах в такт телевизионной волне мелькали цветные размытые фигуры.
Антон провалился в кровать. Его не покидало чувство необъяснимой тревоги. Внимание жены было сосредоточено на забавных сериальных событиях, причудливо пляшущих бликами на стенах спальни, и она улыбалась. Глядя на неё, такую спокойную, с улыбкой наносящую на руки ароматный крем, Антон смахнул с себя странное ощущение и тоже успокоился. Вторя дружному закадровому смеху, он беззвучно засмеялся, чуть запрокидывая назад усталую голову…
На следующее утро всё было как обычно. Заставить себя встать, умыться, позавтракать, одеться, не забыть мусор. Дежурный поцелуй в щёку, - и на работу.
В его конструкторском отделе трудились 8 человек. Двое самых опытных чертёжников дорабатывали последние месяцы до пенсии, а Антон всё пытался угнаться за молодыми, тридцатилетними - теми, кто с легкостью справлялся с новыми высокотехнологичными машинами, способными воспроизводить металлические объекты любой сложности через отстроенные математические модели. Прежней романтики, когда Антон сам создавал графическую модель на бумаге, и когда от мастерства его рук зависел каждый миллиметр, каждая точка, каждый срез будущей детали, давно уже не было.
Вечером, привычно ступив на эскалатор метро, Антон погрузился в светящиеся рекламные щиты, манящие краткосрочными скидками. Белозубые красотки и успешные молодые люди улыбались Антону со щитов, предлагая купить новую мультиварку, установить зубной имплант, поменять стиральную машину и окунуться в мир блаженства в каком-то СПА-салоне.
По обыкновению, Антон выбрал место в конце вагона. Людей в это позднее время было уже немного. Знакомый с детства запах метро врывался в форточки. Равномерно и гулко постукивали колеса.
«Тебе 45 лет. Почему никто не сказал тебе, что так нельзя?!» - сказали снова чёрные глаза…
Красивая женщина в ярко-синем пальто сидела напротив Антона. Она смотрела прямо на него, открыто любуясь им. Антон смутился и опустил глаза. На него никто никогда так не смотрел. Преодолев робость, он поднял на неё свой взгляд.
«Моложе, чем сейчас, ты уже не будешь никогда. Только старше. Старее, – мягко, по-кошачьи сказала женщина. – Сколько нам осталось? Может быть, нисколько. Никто не знает. Пойдём со мной, я научу тебя летать…»
Острый гудок развернулся вокруг Антона и заполнил собой всё пространство. Антон на секунду приоткрыл глаза и уснул снова. «Поезд дальше не идёт. Просим пассажиров покинуть вагоны», - шипящий колючий голос грубо воткнулся в его сон. Антон быстро встал и пошёл домой.

2

Впереди были выходные. Сонные городские практичные выходные. Семье нужны были новые покупки, свежие продукты и приятные впечатления. Значит, магазины, магазины, магазины, а между ними кафе и ремонт обуви. И, наконец, отдых, - вечернее пиво под какой-нибудь видео-экшн, мягкая кровать, привычный секс и сон.
Засыпая, он ждал Её. Он уже был готов говорить с ней, смотреть в её чёрные глаза, но разум, затуманенный тёмным портером, преподнёс ему умиротворенную ночь без сновидений.
Его буднее утро не было таким уж обычным. Проснувшись раньше будильника, Антон решительно откинул одеяло и встал. Тело удивляло давно не ощущавшейся бодростью и предвкушением чего-то волнующего. Так в юности ждёшь весну и ранним утром торопишься открыть настежь окна, впуская в себя её свежий аромат.
Он спешил в метро. «Она там», - решительно сказал себе Антон.
Эскалатор встретил его печальным гулом, восковые лица утренних попутчиков покорно проплывали навстречу. В переполненном вагоне, залитом до верха запахами духов, окурков, перегара, зубной пасты и пота, не осталось сидячих мест. «Как всегда»,- подумал Антон. Почему-то это «как всегда» именно сегодня стало для него омерзительным и неправильным.
Он не хотел этот день. Он жаждал увидеть её. Он уже знал,- она умеет летать…
В 17:00 закончился рабочий день. Антон нехотя натянул куртку и обреченно направился к трамваю: до второй работы нужно было ехать не менее получаса. Прислонившись к заляпанному трамвайному стеклу, Антон равнодушно наблюдал за выстроившимися в послушные ряды, раздраженно сигналящими машинами. Мимо него неспешно проплывали светофоры, бережно одетые в бумажные наряды расклейщиками объявлений. Неоновые вывески однообразных магазинов подмигивали потухшими буквами. Как всегда…
Мощный рокот мотоцикла неожиданно ворвался в его трамвайный анабиоз, заставив вздрогнуть. Она остановилась в плотной пробке как раз напротив его стекла, грациозно выставив ногу на серый усталый асфальт. Черные волосы её выбивались из-под блестящего на вечернем солнце ярко-синего шлема. Антон сразу понял – это Она. Он застучал по стеклу, привлекая её внимание, но сердитый кондуктор, оказавшийся как назло рядом, грубо прервал его страстный порыв, и Антон стал пробиваться к выходу, не зная наверняка, увидела ли она его, услышала ли его желание.
Волнуясь, Антон выскочил из трамвая на ближайшей остановке, попытался обежать его, но, приблизившись к дороге, увидел, что поток машин уже тронулся, а значит, и она с ним. Трамвай, поскрипывая рекламными боками, лениво отъезжал. Её не было.
Неожиданно для себя Антон устал. Он позвонил на работу, сказался больным и понуро сел на холодную металлическую лавку, густо оклеенную объявлениями с предложениями о досуге. Антон растеряно ковырял ногтем один из этих вульгарных листочков, стараясь оторвать упрямый уголок.
«Поехали?», - её тихий матовый голос, казалось, улыбался. Антон смотрел на неё и не хотел больше отводить взгляд. Она держала в руке ярко-синий шлем.
«Меня Алёна зовут» - как-то просто сказала она, и Антон кивнул.
Алёна взяла Антона за руку и весело потащила за собой. Они сели на мотоцикл и помчались по проспекту, ловко лавируя между одинаково пыльными кредитными машинами. Городской смог бил Антону в лицо, спутывал волосы, с силой врывался в его лёгкие, но всё равно был для него сейчас ничем не хуже аромата юной весны.
Она остановила мотоцикл у подъезда панельного дома в паре кварталов от метро «Проспект Вернадского», сняла шлем и обернулась к Антону: «Пойдём?». Она улыбалась ему как очень близкому, родному человеку, и в глазах её мелькали черные озорные огоньки.
Он шёл за ней по лестнице, любуясь плавными движениями её бёдер. Четвертый этаж. Алёна открыла дверь заранее приготовленным ключом, и они остались одни в этом городе…
Это был не секс. Она любила его. Трепетала от каждого его прикосновения и от каждого своего прикосновения к нему. Их движения пели в унисон, их тела слились в единый организм, и не было ничего постыдного в любых их действиях, и всё казалось правильным и важным.
Теперь же они лежали, обнявшись, и молча смотрели друг другу в глаза. Антон ощущал, как его тело наполнялось какой-то невероятной гармонией, и ему хотелось сохранить это ощущение как можно дольше, не расплескать его ненароком. Антон чувствовал любовь Алёны почти на физическом уровне, это было необычно и удивительно,- он не понимал, за что она его выбрала. Казалось, что он знал Алёну всегда, но забыл отчего-то.
- А я ведь сохранила все твои картины, - Алёна с упоением водила пальцами по его рукам и не отводила от него взгляда ни на секунду.
- Какие картины? - удивленно отозвался Антон.
- ВСЕ картины. Как же я люблю твои талантливые руки! Ты прекрасный художник, Антон. Этого-то ты не мог забыть? – Алёна приподнялась на локте и легонько поцеловала Антона в уголок губ. Она рассказывала Антону о нём самом, о его уникальном таланте, и хотя это было очень странно, Антон вдруг осознал, что, слушая её мелодичный голос, он вспоминает школьные художественные выставки и городские конкурсы рисунка. Почему он перестал писать картины? Когда это произошло? Кажется, в ВУЗе? Точно он не помнил.
Антон почувствовал, что сильно замерз. Он открыл глаза. На остановке было пусто. Его почти новый кожаный бумажник пропал. В этом было что-то привычное, и Антон не удивился: каждый знает – нельзя безнаказанно уснуть на остановке. Легкий ветер носил по асфальту накопленный за день городом мусор. Песчинки, шелуха и мелкие камешки водили хоровод вокруг смятой пачки сигарет: она была примой в этом танце и шумно перекатывалась с места на место, привлекая к себе внимание. Да, она была примой, но только ветер, как заправский балетмейстер, решал, каким именно будет её причудливый танец. Антон лениво нагнулся, поднял грязную танцовщицу и чётким броском бывшего капитана университетской баскетбольной команды отправил её в урну.
Антон нащупал в кармане брюк смарт-карту метро и пешком направился к ближайшей станции. Под метроном своих шагов он вспоминал деда, его медали и ордена, бережно хранившиеся на сшитой бабушкой красной бархатной подушечке. Вспоминал его рассказы о том, как они жили после войны, как никогда не закрывали двери в избах, – никто не воровал, как дружно поднимали израненную страну. Он умер 10 лет назад. Бабушка, не прожив без мужа и девяти месяцев, тихонько ушла следом. Кажется, это было последнее поколение людей, живших просто и правильно.
Антон вспомнил свою тётку, приехавшую из-под Воронежа на похороны матери – бабушки Антона – и первым делом направившуюся в спальню к чуть покосившемуся шкафу с одеждой стариков. Переворошив все полки, она вышла в гостиную с красной бархатной подушечкой в руках. «На память – пояснила она родным, понуро сидевшим у гроба. – Кто-нибудь знает, где документы на награды?». Помнится, тогда, растерянный и потухший, Антон не мог понять, зачем ей документы, если награды нужны на память об отце.
Вернувшись домой, Антон осознал, что не хочет есть. Оксана говорила по телефону с подругой, с нескрываемым удовольствием обсуждая свою новую юбку.
Антон принял душ, улегся в кровать, привычным жестом включил телевизор. Новости кишели войнами, катастрофами и педофилами, разбавленными три к одному высокопрофессиональными сюжетами о том, как невероятно хорошо жить в нашей стране. С облегчением Антон дождался липкой рекламы и на словах о мгновенно впитывающих ультратонких прокладках с воздушными крылышками провалился в беспокойный сон.
Через несколько минут какие-то странные звуки выдернули его из почти эйфоричного состояния. Это сын с кем-то ругался в чате и стучал по мыши и клавиатуре: под его опытными пальцами безжалостный Pudge яростно разделывал своих противников. О, великий Steam!
Антон вошёл в комнату сына. Dota2 бесстрастно владела монитором ноутбука и вниманием сына. Кинув быстрый взгляд на отца, он отрепетированным жестом отжал кнопку G, чтобы отключить микрофон, нехотя настраиваясь на очередную воспитательную родительскую лекцию: теперь его друзья не могли слышать, о чём пойдёт речь. Из динамиков доносились непонятные Антону отчаянные крики: «Зевс, верхнюю! Сука, ну чо ты делаешь! Верхнюю, дебил! Ну как так играть?! Ой, ладно… Го, хотя б т1 заберём! О! Они по боту заходят! Ну меняем». Сын нервно приглушил звук, однако внимание Антона привлекла лежащая рядом с ноутбуком открытая школьная тетрадь с нарисованным разноцветным отрезком АG, неравномерно разделенным точками B, C, D, E, F. Чуть выше красовалось и название, выведенное размашистым почерком сына: «Радуга жизни».
- А это что? – искусно изображая зевоту, спросил Антон.
- Да на Обществознании делали тест по профориентации и там, в конце задание вот было. Психолог приходила. – Ответил сын, коротко облегченно вздохнув, - Задача такая: каждому начертить свой отрезок от начала жизни до пенсии и разделить его на 7 главных частей по цветам радуги. Вот, у меня получилось: AB, красный – от рождения до садика; BC, оранжевый – садик; BD, жёлтый – школа; DE, зелёный – ВУЗ, EF, голубой – армия; FG, синий – работа.
- Хм, любопытно – отозвался Антон. – А где же фиолетовый?
- Да не хватило у меня отрезков! Всё ж, вроде, учёл. Фиолетовый, - видимо, пенсия. Не знаю я! Да эта психологичка вечно выдумает какую-то ересь! – сын нетерпеливо подергивал ногой, было заметно, что он жаждет вернуться в игру и разговор с отцом ему в тягость.
Антон направился в кухню. Он взял ручку, расстелил на столе бумажную салфетку и привычной рукой прочертил прямую. Рисовать на салфетке было неудобно, в одном месте от нажима ручки она слегка порвалась, но Антон не обратил на это внимания. У него вышла почти ровная линия: отрезок - AB. Под точкой А он подписал «0», под точкой B – «60». С легкостью опытного чертёжника отмерив «на глаз» нужную длину, он добавил точку С - 45. Это был его возраст. Точка С была угрожающе близка к точке В: отрезок AC получился ровно в 3 раза длиннее отрезка CB.

Напряженно нахмурившись, взволнованный Антон направился искать ручку другого цвета. Он быстро понял, что на поиски терпения у него не хватит и взял на полочке в прихожей помаду: красную брендовую помаду, которой Оксана пользовалась только когда надевала свой любимый красный кашемировый жакет. Антон вернулся в кухню и вгляделся в честный беспощадный отрезок. Перед его глазами в двух точках лежал его пройденный путь, и в двух же точках путь, который ещё предстояло прожить - путь в три раза короче прожитого.
Он добавил ещё одну точку. Точку D. И выделил отрезок помадой.

Антон заворожённо смотрел на маленький, выделенный красным, отрезок жизни, который, наверное, он смог бы прожить ещё в силе, ещё мужчиной, ещё без врачей. Да, наверное, такой отрезок. Или меньше?
Антон смял салфетку и швырнул куцую радугу своей жизни в мусорное ведро. «Хм, символично!» - он не смог сдержать раздражённую злую усмешку. Захотелось курить. Он взял чуть дрожащими пальцами тонкую сигарету жены и вышел на балкон.

3

Утро было хмурым. Привычным путём Антон уныло брёл к метро. Три молодых наркомана, опершись друг на друга, сидели на бордюре перед коробкой с мелочью. Антон остановился. Тут же в его спину уткнулся и грязно выругался лакированный юноша в черном элегантном костюме: Антон выбился из серого потока движущихся восковых фигур, разрушая установленный кем-то порядок вещей.
-Ребята, сколько вам лет? – облокотившись на фонарный столб, Антон обратился к сидящим.
-А что? – сиплым голосом откликнулся один, с трудом поднимая голову. Рыжая жиденькая его бородка слиплась от слюны и рвоты. Он протер рот грязной трясущейся рукой.
-Вам бы работать, вся жизнь же впереди.
-Слышь, мужик, ты бы шёл. Мы всё время здесь сидим. – Голова наркомана обреченно опустилась. Он положил руку на колени, соорудив удобное лежбище для своей тяжелой непослушной головы, и отключился.
-Да не обращайте Вы внимания! – Антон увидел, что к нему направляется грузный мужчина в полицейской форме с обгоревшим на солнце носом. На левом его бедре красовалась длинная резиновая дубина. Большие пальцы его рук расположились по-шерифски - за толстым кожаным ремнем, пряжка которого кокетливо выглядывала из-под солидного живота. Полицейский дружелюбно улыбался. – Они ж не лезут ни к кому, сидят себе тихонько. Нормальный контингент! Этого, – он указал дубинкой на рыжебородого, – вечером жена забирает, а вон сын Захара бегает.
Худой чумазый паренёк лет четырех скакал, перепрыгивая с ноги на ногу по мощеному тротуару, стараясь приземляться исключительно на плитки серого цвета. Грязная голубая курточка была ему явно мала, а коричневые туфли с ободранными носами, наоборот, велики. При каждом подскоке маленькая детская пятка выпрыгивала из пыльной туфли, а распушившиеся шнурки волочились следом по тротуару. В руках его была старая ветка – наверное, лучшая сабля в округе.
Антон смотрел на мальчишку остро, тяжело. Он вспомнил вдруг свою любимую старую ветку, которую каждый вечер бережно прятал на лестничной клетке; и огромные глубокие майские лужи, превращавшие дворы в океаны; и свой устойчивый пенопластовый плот с парусом из ватмана. И вот он с Серёгой на этом белом катере бороздит бескрайние лужнины просторы…
На сердце у Антона стало печально и тепло. Он подошел к торговой палатке, купил слоёных пирожков с яблоками и лимонада, и, радостно отдав покупки чумазому мальчугану, направился в метро. Ему нравился собственный добрый поступок, но это чувство быстро испарялось.
Он шел по переходу и размышлял: «Удивительное это качество - доброта. Вот, вроде бы я – добрый человек, за всю жизнь никому зла не делал. Лимонаду вот купил… Но, если вдуматься, то и добра-то, настоящего добра, в общем-то, тоже, кажется, не сделал. Эдакое пассивное беззлобное существо…»
Так думал Антон, и сам удивлялся своим непривычным мыслям, пока не услышал отскакивающий эхом от мраморных стен перехода звонкий женский голос со слегка пионерскими интонациями, поющий что-то очень знакомое. Под аккомпанемент простой гитары голос разливался по метро, заполнял его многокубометровое пространство.
Алёна сидела на картонке, скрестив ноги. Гитара удобно разместилась на её ногах, послушно подыгрывая сочному голосу. Лакированный корпус игриво бликовал в свете антивандальных люминесцентных ламп. Тонкую шею Алёны украшал ярко-синий платок. Она пела легко, без усилий, тепло улыбаясь Антону.
«Видели ночь, гуляли всю ночь до утра-а-а-а-а»
Последние задорные аккорды отзвенели эхом по станции, и она поднялась с холодного пола.
- Отлично поёшь! Я не знал. – Признался Антон сконфужено.
Алёна звонко рассмеялась: «Да это же не моя заслуга! Но я стараюсь. В этом моя ответственность. Способности ведь не просто так раздают. Да у каждого есть какой-нибудь талант. Ты вот – художник, например! Я так не умею». Антон не успел ответить, неожиданно он услышал низкий мужской голос с чуть заметной хрипотцой: «Бездарности не существует, молодые люди. Существует только леность – именно в её теплом полумраке дремлет большинство нераскрытых талантов».
Антон обернулся. Рядом, на полу примостился морщинистый старик в бордовой накидке. Прозрачные глаза его смотрели как будто в пустоту, не выражая никаких эмоций. В руке он держал дешёвую пластиковую белую флейту. Обуви на ногах его не было, - старые пыльные стоптанные ботинки тоскливо стояли рядом.
«Поздравляю, Антон, - грустно добавил старик. – Сегодня знаменательный день - первый день твоей оставшейся жизни. Начинай!»
Ловко спрятав гитару в чёрный чехол, Алёна накинула его широкую лямку на плечо, взяла задумавшегося о чём-то Антона за руку, и они пошли по гулкому переходу.
Антон забыл о работе. Покинув метро, они направились в ближайшее кафе.
- А помнишь, ты говорил мне тогда про директиву Аллана Даллеса? – не к месту спросила Алёна, потирая тонкими пальцами обожженную горячим кофе губу.
Видя, что Антон не может вспомнить, она добавила: «Ну, про разработку плана изменения сознания русских?»
Нет, Антон не помнил. Не помнил не только этого разговора, но и, собственно, самого документа, о котором говорила Алёна. Она продолжала говорить про внедрение в стране фальшивых ценностей, про культивирование пьянства, наркомании, взяточничества, хамства, возведения в культ разврата, насилия, предательства, растления детей…
Её слова разрушали его некогда спокойный размеренный мир, и от этого становилось трудно дышать. Неожиданно ему стало очевидным, отчего в параллели девятых классов, где учился его сын, произошло в этом году два самоубийства и для чего в этом тонком возрасте в школьную программу включены великие «Гроза», «Анна Каренина», «Бедная Лиза» и «Ромео и Джульетта». Больше это не казалось ему странным и нелогичным.
Антон открыл глаза. Он сидел на мраморном полу перехода метро рядом с молодым скрипачом. Звуки его скрипки распилили сон Антона на части, надрывная четвертая октава врезалась в голову острой болью, и он поспешил уйти.
Он хотел лишь одного: лечь в свою привычную теплую кровать. Жена встретила его, удивленно изогнув свежевыщипанную бровь:
- А чего ты не на работе?
- Потому что я больше не могу! - неожиданно разозлился Антон. – Потому что моя жизнь и жизнь каждого вокруг – это короткий отрезок лет, и на моём отрезке, и на твоём, кстати, тоже, нечего больше раскрашивать. Потому что я забыл, что писал картины, забыл, понимаешь?
Оксана замерла, сжимая в руке блестящий пинцет. Её глаза вопросительно уставились на мужа.
- Потому что осталось процентов 10, ну, может, 15 от того, что было дано! – продолжал Антон, нервно скидывая с ног ботинки, - а как всё прошло? Работа, работа, работа, отпуск и снова работа. И каждый день на работе – минус один день до отпуска. Плановая величина. И больше ничего. Круговорот отпусков в природе. Сын постоянно в игре, у тебя одни маникюры на уме, а где-то ведь люди живут, понимаешь? Живут! Творят, любят… ЖИ-ВУТ!
Оксана молчала. Казалось, ей стало холодно.
Красивой ухоженной рукой она запахнула на груди шёлковую ткань лёгкого китайского халатика, обхватила себя за талию, и, чуть сгорбившись, будто от боли, ушла в спальню…
Антон вошёл тихо, облокотился плечом в дверном проёме. Жена сидела на кровати, обхватив колени руками, обиженно отводя взгляд от Антона. Подбородок её гримасничал в тщетных попытках остановить надвигающиеся слёзы.
- Тебе легко говорить,- ломающимся странным голосом заговорила Оксана,- ты только о себе и думаешь! А мне каково, ты подумал? Каждый день, приходя на работу, я вижу девчонок, чуть не в два раза моложе меня, и у них уже есть норковые шубы, а то и не по одной. Я уж молчу про остальное. Верке 24! Она на своей машине приезжает. А мне скоро 40 и что? Ни шубы, ни машины, сапоги в прошлом году покупали!
Слёзы всё же проложили себе дорогу, и Оксана, всхлипывая, продолжала:
- Я не говорю, что тебе надо больше работать! Просто попробуй меня понять! Так жить невыносимо! От тебя же не дождёшься ничего, даже тот вшивый браслет с топазами… Так и не купили! Скидка пропала! Я готовлю, убираю, стираю, а в ответ что?! Ничего! Тебе вообще на меня наплевать!
-Потреблять, – сухо, отчетливо, почти по слогам, произнес Антон, отрешённо глядя на пляшущие на стенах фигуры.
-Чего?! – резко отозвался удивлённый голос жены. – Не «потреблять», а «наплевать»!
-Потреблять, говорю. Ты – по-тре-БЛЯТЬ, - спокойно сказал Антон и принял важное решение.

4

До пропасти оставалось несколько шагов. Дальше идти было страшно. Антон заметил вдруг, что ветер – тёплый, ласкающий ветер – стал смелее. Казалось, он рождается там, внизу и поднимается всё выше, давая опору парящим над пропастью птицам.
Прищурившись, Антон посмотрел на солнце. Оно поднялось уже достаточно высоко и согревало тропу перед пропастью, но большая часть его света проваливалась в эту неизвестную зелёную глубину.
Антон обернулся. Вся равнина за ним была покрыта холодной тенью. Неожиданно он понял, что это его тень, тень от его тела. Невозможно лишь было объяснить, как он – маленький обычный человек – оставляет за собой такую огромную серую пустоту. Антон вспомнил монаха, в глазах которого играли лукавые искры, его морщинистое лицо, залитое ранним солнцем. И никаких теней.
«Как жил я в этой тени столько лет?», - с ужасом подумал Антон. – «Мне ведь 45. Почему никто мне не сказал, что так нельзя? Почему я сам себе не сказал?»
Антон с опаской приблизился к краю неведомой пропасти. Его взгляд устремился вниз, и дыхание на секунду прервалось: там, внизу, насколько было видно глазу, простиралась зелёная роща. Лучи солнца играли в чехарду в прозрачной воде лесного озера.
Придерживая рукой играющие с ветром волосы, Антон наклонялся над пропастью, стараясь увидеть как можно больше.
Неожиданно он сделал несколько шагов назад, столько, сколько хватило бы для разбега. Замер на несколько секунд, в последний раз оглянувшись в пустоту, затем подбежал к обрыву, зажмурился, и прыгнул….
Антон проснулся от тёплого солнечного луча, медленно опускающегося ото лба к глазу. Прикрывшись ладонью, Антон посмотрел в сторону ярких детских голосов. Два малыша задорно строили замысловатую башню из золотого песка и прозрачной озерной воды.
Его кровать стояла на большой веранде так, что через открытую дверь он мог видеть Алёну, что-то тихонько напевающую возле плиты их небольшого светлого домика. Алёна грациозно управлялась с массивной сковородой, и запах блинов проникал куда-то в подсознание Антона, тормоша далёкие воспоминания о бабушке.
-Наконец-то! – низкий голос с хрипотцой заставил его оглянуться. – Алёна, Алёна, поди сюда, Антон очнулся!
Алёна как-то по-детски ахнула, бросила засаленную прихватку, быстро повернулась, и на ходу вытирая руки о подол ярко-синего летнего платья, подбежала к Антону…

5

Все последующие дни незнакомая, тёплая гармония окутывала Антона и врастала в него час за часом, пока не слилась с ним в единую сущность.
Это место казалось ему поначалу странным. Здесь потребности будто не росли, остановившись на каком-то пределе естественной необходимости, и это было необычно и просто.
Неожиданно Антон полюбил утро. Этот город, лишённый телевизоров и метро, баров и дорогих часов, торговых центров и машин, будил его детским смехом, пением птиц и шёпотом любимой женщины.
Солнечный свет помогал писать.
Руки Антона, казалось, помнили каждый штрих, каждый мазок всех картин; тех, которые Алёна бережно хранила до его возвращения, и тех, которые он написал уже теперь. Вот она, последняя, которую он лелеял два с половиной месяца и до завершения которой осталась только лессировка. Антон взял барсуковый флейц, но вдруг отложил его.
Он сел за деревянный стол, взял чистый лист, карандаш, и его рука забегала по бумаге в поисках верных контуров. Вот разбухший от пробок проспект… Вот гипермаркет и закусочная…
Антон вскочил, опрокинув стол. Карандаш весело запрыгал по полу, а чёрно-белый набросок медленно опустился к ногам вбежавшей Алёны.
-Антон, не надо… Ты опять всё забудешь. Опять! - Алёна взволнованно смотрела на него.
-Как я могу это забыть?! Тут ты, отец, дети! Мне бы только… Я ведь знаю теперь! Я расскажу им там, как нужно жить. Я помогу. Только помогу и вернусь! - Антон смотрел куда-то вверх, где парили по ветру величественные птицы.
Алёна подошла к Антону, нежно тронула его волосы, его щетинистые щеки. Её тёплые руки будто старались навсегда запомнить эти прикосновения.
Прерывисто вздохнув, она опустила глаза.
-Иди…

6

С экрана лился сладкий информационно-развлекательный микс. Уставшие глаза покорно впитывали его без разбора. В желудке было тепло.
- Антоша, я мусор у двери оставила, не забудь утром вынести. Ты спать идёшь? - высокий голос жены доносился из прихожей.
Очнувшись от навязчивой дремоты, он лениво допил свой портер и потянулся. Взгляд его выловил что-то странное в полумраке. Антон вздрогнул, но быстро пришёл в себя: это новая оксанина шуба слегка покачивалась на лоджии, - Оксана не вешала её в прихожей, чтобы не примять драгоценный мех.
Антон направился в спальню. Оксана уже ждала его в кровати, не отрывая глаз от плоского телевизора, совсем недавно весьма удачно купленного по выгодной акции. Внимание жены было сосредоточено на забавных сериальных событиях, причудливо пляшущих бликами на стенах спальни, и она, улыбаясь, наносила на руки ароматный крем.
Вторя дружному закадровому смеху, Антон засмеялся, чуть запрокидывая назад усталую голову.