Игорь Домнин : Аванс

В тот день Аникеев задержался на работе дольше обычного. Нужно было срочно сдавать проект, уже давно поджимали сроки, откладывать было некуда, заказчики, то и дело грозились предъявить рекламацию, но в тоже время и домой его, совсем не тянуло.

Возвращаться в пустую квартиру, не хотелось. И теперь командировка Ольги казалась ему каким-то мучительным, тяжелым испытанием, все дни без нее были наполнены томительной мукой ожидания скорой встречи и хоть созванивались и переписывались они каждый день, он все острее ощущал эту томительную так мучившую его боль разлуки, с трудом преодолевая неприязнь к одиночеству пустых холодных ночей.

Работа не шла, и он все же решил отправиться, домой, отложив все до завтра. Уже складывая, папки, аккуратно подшивая наброски промежуточных расчетов с грубыми чернильными правками, перебирая черновики с жирными круглыми отпечатками чашек кофе, выключая компьютер, был остановлен внезапным телефонным звонком внутренней связи, «Симонов, больше некому»,- вдруг подумал он и, узнав в трубке голос руководителя проекта, понял, что не ошибся.

Андрей Евгеньевич, вежливо извиняясь за звонок в нерабочее время, просил зайти его, если, разумеется, еще остались силы для небольшого разговора. Когда Аникеев зашел в длинный просторный кабинет, где огромных размеров стол с хаотично наваленными на него грудами папок, файлов, казалось, мешал аккуратно разместившимся у стен широким массивным шкафам, в одном из которых Симонов будто что-то искал, перекладывая архивные папки, сверял даты с описью сданных в архив дел, и сняв очки вежливо указал ими на кожаный диван напротив стола:

-Садитесь, За все время работы над проектом мы ни разу с вами спокойно и поговорить-то не могли, -сказал Симонов, виновато наморщившись, -а все в спорах да в не согласиях.
-Все так, Андрей Евгеньевич, но ведь, как известно в спорах рождается истина.
-Вы полагаете? - спросил Симонов,- аккуратно складывая папки на свободную полку.
-Да, именно так.
-Не хочу быть не искренним, но не соглашусь с вами, особенно с последним вашим решением.
Аникеев нахмурился.
-С чем именно?
-Я внимательно изучил ваши предложения и вынужден высказать свое мнение, вы милый мой ищете проблему совершенно там, где её нет, образно говоря, летите впереди паровоза.
-Думаете, спешу?- удивленно спросил Аникеев.
-Именно,- утверждающе сказал Симонов, откладывая в сторону очки,- вы создаете проблему на ровном месте, тут же предлагая её решение. Пусть своеобразное решение, где-то обоснованное, но проблемы ведь еще нет, а вы уже решение, здесь нужно по-другому, проверить, подождать, когда появится эта самая проблема, а потом уже думать над решением, спешка в этом деле может привести лишь к губительным последствиям, учтите это. Вообщем так, я возвращаю ваши расчеты, их нужно будет переделать, согласно моим правкам,- и с усталым отвращением, как будто невыносимо надоевшую ему ношу, Симонов взял папку и положил её на стол перед ним.
Аникеев, согласно кивнул:
-Ну, раз вы так считаете, - взял со стола папку, и грустно взглянул в настежь открытое окно. А там уже давно вступил в свои права дивный теплый весенний вечер с запахом сирени, с шумом трамваев на мостовой, весь пропитанный нежным и трепетным теплом, обещавший и на завтра светлый солнечный полный надежд день. И вдруг ему с какой-то трепетной грустью вспомнилось, что прошлой весной был такой же тихий весенний вечер, так изменивший всю его последующую жизнь.

Недавно открытый ресторан, в котором и собирались помпезно отметить юбилей начальника сектора Аристархова, оформляли знающие толк в современных подходах к оформлению интерьеров дизайнеры. Столики были разгорожены то кризетными витражами, то канатами, то матовыми плитами входившего в моду сатина и вместо общего застекленного зала получились уютные уголки, беседки, и длинный стол у стены, заказанный Аристарховым, тоже был отделен свисающими коваными цепями.

И случилось тогда ему оказаться за одним столиком с самой Олечкой Фроловой прелестной юной сметчицей, из расчетного отдела. И он, наверное, тогда впервые почувствовал, как лишь при одном взгляде на неё оборвалось сердце и подумал, что совсем зря не обращал своего внимания на эту прекрасную девушку раньше, лишая, прежде всего себя, её веселого общества. Почему не замечал эту нежную тонкость запястий, слегка пульсирующую венку на локтевом сгибе, нежную точку родинки на чуть розовеющей мочке ушка, как же раньше можно было не замечать этих волнующих своей изысканной простотой милых девичьих прелестей? И тогда мысль, что мог пройти мимо всего этого как мимо чего-то главного, значимого в жизни испугала его.

И он казалось уже не замечая нечего вокруг, с нескрываемой нежностью смотрел на неё, а она, встречаясь с ним взглядом, лишь мило улыбалась. И он, добросовестно выпивая за каждый тост, уже ощущая ту нескрываемую чистую искреннюю радость, где все окружающее в одночасье являло собой какой-то единый мир предстоящего и долгожданного счастья звонкий чистый и добрый, как взгляд Оленьки, её милый заливистый смех, искренняя реакция на чьи-то удачные шутки.

И он явственно ощутил, как волнуют его, её глаза, в которых отражался теперь для него весь этот чистый мир, где ему было тепло и нежно жить, которым никогда не переставал бы любоваться. И уже чувствуя её расположение, милый взгляд, он набирался какой-то смелой уверенности в предстоящем успехе. Горячо отзываясь на совершенно безобидные шутки, о том, что теперь просто обязан проводить Оленьку домой, что, мол, так не безопасно стало ходить по ночным улицам города, и он, улыбаясь, поддакивал в тон, уже не стесняясь, обнимая её, с осторожной нежностью влек к себе, тонкое податливое плечо Фроловой. И то как она нежной согласной улыбкой полной тепла и радушия ответила она на его тихое: «Так я провожу?

-Ну попробуй,- весело улыбнувшись сказала она, когда все уже расходились и в ресторане уже все напоминало о том грустном времени окончания застолья. На крыльце уже прощаясь со всеми, он осторожно взял её под руку и под одобрительные возгласы гостей они двинулись в нежную прохладу нависшей весенней ночи.

Они медленно шли по плохо освещенной парковой аллее, где в свете одиноких фонарей он смотрел на её лицо, казавшееся ему теперь самым прекрасным из всех лиц на свете. Нежно касался её ладони своей, веря и не веря в происходящее. Во всем парке, не было ни одного прохожего, и эта непроглядная темнота рождала в нем смелые и по своему дерзкие мысли. И им казалось, что будто праздник с его посиделками, ресторанным гамом, веселым смехом и тостами совсем еще не закончился, и они оба тайно жаждали его продолжения.

И время казалось уже давно утратило свой тайный сокровенный смысл, оно будто остановившись, перестало вовсе существовать для них, не нужно было никуда спешить и думать ни о чем другом. Уже выходя из парка, вдруг в глубине улицы услышали приближающийся стук вагонных колес, наверное, уже последнего трамвая, полупустой одинокий вагон лениво полз к остановке, напомнив о времени, его ощущение вдруг снова вернулось.

-Так что подбежим?- спросила она,- или потопаем пешком?
-Пешком, - с твердой уверенностью произнес он,- ты посмотри на него какой он медленный и усталый, просто как мы с тобой.
-Это верно очень устала, ноги отваливаются, - виновато произнесла она, улыбнувшись, сжав сильней его руку, своей. А он, приостановившись, нежно, коснулся губами влекущей мягкой податливости её нежных губ, ощутив манящую земляничную свежесть прерывистого дыхания.

И едва оторвавшись, она, переведя дыхание с юношеским задором произнесла:
-Сто лет на улице не целовалась.
-Так уж и сто лет, нечего, поправим,- и не дав ей договорить прийти в себя, вновь задушил в долгом поцелуе.
Так и шли они по ночным улицам, нечего не говоря, друг другу, а сделав несколько шагов останавливались, чтобы продолжить эту сладкую пытку, бросавшую обоих в неистовую дрожь.

-Пришли уже, -сказала она, когда после очередной остановки он вновь спешно потянулся к ней,-
вот и мой дом, пригласила бы на чай, да не одна я муж бывший живет, договорились пока жилье не подыщет, поживет у меня, - скороговоркой выпалила она, сложив губы в подобие виноватой улыбки.

И, наверное, уже тогда впервые в нем взыграла какая-то я взрывная ревность, и он рванулся уже готов было попрощавшись уйти, не скрывая своей злой обиды, несбывшихся ожиданий на продолжение этой теплой весенней ночи, как вдруг был остановлен её порывистым объятием и поцеловав его все еще с тем же нежным волнующим трепетом она не выпуская его томно прошептала:

-Не расстраивайся, завтра в обед чайку попьем, - и порывисто обняв, страстно поцеловала.

Он, выпустив её из объятий, слышал, как глухо хлопнула дверь парадного и быстро зацокали каблучки по холодному бетону ступеней.

Уже на следующий, день он, помня о её приглашение почаевничать в обед осторожно крадясь подошел к двери расчетного отдела и осторожно постучал. И увидев на лице её радостную приветливую улыбку, с уверенностью понял одно: ждала. И как вчера, провожая её он с той же неудержимой нежной страстью коснулся её губ, и она ответила сводя с ума уже знакомой ему мягкой скользкой ласковостью влажных губ, а он уже не чувствуя себя как в горячем беспамятстве защелкнул дверь, не переставая целовать её шею, расстегивая блузку, нежно косаясь губами уже твердеющего соска, а когда подтолкнул её к столу, почувствовав как в порыве страсти она сильно прижала его к себе обвив ногами и ощутил этот сладкий провал в бесконечно вечное счастье. А когда после всего она, спешно надев в порыве страсти стянутые с неё трусики, суетясь у зеркала застегивая блузку, поправляя прическу, он вдруг ощутил, что с неимоверной страстью жаждет повторения происшедшего между ними.

Так и началось у них, все вышло естественно, будто само собой, предопределяя естественный ход событий. Волнующие время искренних свиданий, полных страсти ночей, жадных, завораживающих поцелуев, нежных прикосновений, заставляющих судорожно дрожать изголодавшиеся в предвкушении тела. И уже совсем скоро Ольга приняла его приглашение жить вместе переехала к нему, оставив в своей квартире бывшего мужа, который по всей вероятности и не спешил подыскивать себе новую жилплощадь.

Да, начиналась новая полоса его жизни, долгожданная и счастливая. И сбудется наконец заветная и лелеянная его мечта, будто пришедшая из давнего сладкого сна.
И все это казалось Владимиру более, чем странным, не давало покоя волновало каким- то чувством всепоглощающей ревности. Горький опыт прошлых отношений научил его как сильно может быть подобна правде ложь, и так тревожно сомнительна может быть правда, как порой губительно может быть доверие. Но как только он видел перед собой её полные нежной радости глаза, как только нежно касался её губ своими, обо всем этом вдруг забывалось, и ревность к её прошлому отступала, уступив место той всепоглощающей захватывающей любовной страсти в омут которой хотелось броситься с головой позабыв обо всем. Но проходило время, и былая ревность предательски точила сердце, будто напоминая время от времени о себе и хоть и объективных поводов для ревности не было, они с завидной легкостью рождались умом.

Даже сейчас, его не покидала эта так мучившая ревность, и хоть тяжелые мысли с еще большей силой точили душу, лишив покоя изъеденное ревностью сердце, он решил прогуляться пешком по вечернему городу.

И выйдя в приятную свежесть воздуха в прохладу весеннего вечера, пытаясь забыть о ревности, неприятностях на работе, он побрел вверх по проспекту, считая неспешную прогулку до дома как избавление от так наскучившей ему за день рабочей суеты, терзающих душу мыслей, и как никогда захотелось ему ускорить время, приблизив эти считанные, но казалось такие бесконечные в своей тягучести часы до встречи с Ольгой, потому как был уверен, что лишь увидит её, прикоснется, сожмет в объятиях, жадно целуя, как от былой необоснованной ревности не останется и следа, а мысли так точившие душу покинут его, растворившись в небытие.

Аникеев было уже собрался переходить на ту сторону, ускорив шаги, направившись к переходу, как вдруг знакомый голос толкнулся ему в затылок. Он обернулся перед ним стоял Соломатин начальник группы стандартизации, в новеньком отливающем чернотой кожаном пиджаке, ворот белой рубахи был аккуратно расправлен, а причесанные волосы спадали на высокий лоб, с дерзким панибратством он протянул Владимиру руку:

-Здорово, молодой человек, куда направляешься?
-Домой, - сухо ответил Аникеев.
-Домой? Это в такой-то вечер? И аванс небось получил? - хитро прищурившись спросил Соломатин.
-Да, вроде пришла смска, снять нужно будет.
-Снять важно, а вот отметить нужно, просто необходимо, -улыбнувшись подмигнул Соломатин,- ты в какую сторону? - спросил, он, оглядевшись по сторонам в поисках нужного банкомата.
- К центру.
-Давай вот- что, потопали на троллейбусную остановку, там есть банкомат, снимем аванс, потом посидим где-нибудь, поговорим за жизнь. Или вот что, поедем лучше в приморский парк! Ты как временем располагаешь? Дети не плачут? Жена не ждет?
- Нет, один я, Ольга в командировке, послезавтра приедет.
-Да знаю, еще дня два как минимум проторчат в этой дыре, ну раз так, значит гуляем сегодня.

В густой листве Приморского парка, в разноликих, играющих светом витражах кафе, куда они зашли в эту вечернюю пору, и от выпитого, коньяку, позволившего хоть на мгновение забыть и рабочие неурядицы, и ту щемящую боль, вызванную ревностью, он вдруг почувствовал внезапно нахлынувшее радушие ко всем людям, чувствовал и то, как и мысли так мучившее его последние время отступили на второй план, как и то беспокойно-нервное состояние так донимавшее его последнее время, радовался тому, как пьяно кружил голову запах весенней прохладной свежести, пресной листвы и полной грудью вдыхал прохладный воздух чистеньких и подметенных вокруг кафе аллей.

Соломатин произносил тосты за дружбу и успех, за удачу. А Аникеев чем больше пил, тем больше думал как хорошо и правдиво говорит он, как прав он в своих наполненных жизненной мудростью и глубоким смыслом речах, и в ответ он тоже произносил тосты, растроганный наплывом восторга и доброты, пил, предлагал выпить еще, слушал Соломатина.

В этом немноголюдном кафе они сидели до сумерек спорили, соглашались, перебивая друг друга, опять произносили тосты, пили на десерт какой-то вызывавший изжогу приторно-сладкий ликер, запивали его кофе, наконец, будто вынырнув из тумана, опомнились - темнота ночи сгущалась в аллеях парка. «Все отлично, и мне не стыдно, что я немного пьян. Но почему мы встали и так рано ушли из такого уютного для разговора кафе»? - подумал Аникеев когда они направились к выходу.

И как-то сложно было ему подумать и согласиться, что вот сейчас они выйдут из парка, где на темнеющих улицах бледным светом зажигались фонари, и расстанутся. Он сядет в пустой последний троллейбус, уедет к себе, в одиноко пустующую квартиру, и опять останется один со своими мыслями, в которых разыгравшееся воображение рисовало вызывающие неистовую ревность сцены.

- Честное слово, Саша, мне не хочется домой, - сказал Аникеев. - Может, пойдем пешком до центра?

Тогда Соломатин предложил «на посошок», зашли в «Юбилейный», чтобы выпить по последней рюмке коньяку, и здесь Соломатин залихватски подмигнул официантке, высокой, черноглазой, молодой девушке в накрахмаленном переднике, она вежливо улыбнувшись, расставляя на подносе рюмки, кокетливо повела бровями: «Садитесь пожалуйста».

Затем они сидели в нижнем, ярко освещенном салоне, заказали зачем-то шампанское, снова говорили, смеялись, обдуваемые прохладной свежестью весенней ночи, и вдруг внезапно он вновь ощутил то так мучавшее его чувство, надеясь, что выговорившись ему станет легче, и найдя в этой истинной откровенности единственный способ избавления он тихо спросил:

- Скажи, Саша, тебе знакомо чувство ревности?
- Названное тобою чувство знакомо всем, - иронически ответил Соломатин. Она, то есть ревность, часто вводит людей, охваченных ею, в порывы гнева и аффекта.
- Я вот представь себе, все чаще думаю об этом, мучаюсь с тех самых пор как вместе с Ольгой, - сказал Аникеев, будто ища понимания всматриваясь в лицо Соломатина.
- А что разве был повод с её стороны? Хотя патологическим ревнивцам и повода не нужно, и ревнуют они, как правило, ни к кому-то конкретно, а вообще, и заметь все это от недоверия и от неуверенности в себе. Но с другой стороны, ты живешь с красивой женщиной, с очень красивой,- повторил Соломатин,- а это брат мина замедленного действия, пороховая бочка, если хочешь. Так, что тут как говорится, было бы желание, а повод всегда найдется.
-Я вот тоже часто об этом думаю, что она во мне нашла, ведь она такая красивая, да и разница в возрасте у нас внушительная.
-Вот и я о том же, я ведь давно с ней работаю, нет, нечего такого я сказать не хочу, но даже самая страшная и неприглядная женщина без труда найдет себе партнера, при желании ночку скоротать.
-Утешил, спасибо,- понуро сказал Аникеев и будто ища оправдания спросил,- а может я просто накручиваю себя, может и нет нечего, а ревность моя просто плод мнительности?
-Как тебе сказать я конечно в душу тебе лезть не стану, но ведь дыма, то без огня не бывает, при том Ольга ведь замужем была. Да и, насколько мне известно, странные какие-то отношения у неё с бывшем мужем. Ты только не подумай, что я накручиваю тебя, но факты, Володя, вещь упрямая. Живет до сих пор у неё в квартире ну как это понимать?
-Да, уж согласился Аникеев, но люблю я её понимаешь, очень люблю, оправдываю и прощаю многое. Хотя сам чист перед ней о других даже не думаю. Знаешь, Саша, а ведь свою первую жену я сначала абсолютно не ревновал. До тех пор, пока она не стала ночевать у так называемых подруг... вот, тут я впервые познал страдания ревнивца, тут я готов был убить всех этих подруг и себя. Я рычал в бессилии, как стареющий лев, и метался по городу в поисках ее!.. Идиотское было время, признаюсь я тебе. Но она - особая статья.
-Ну, брат, знаю я всё, а Алена твоя была просто милая пресыщенная потаскушка, не более. Зато я сейчас свободен, дружище, понимаешь ли ты? Свободен от женщин и любви, а значит, и от ревности. Брак, Володя, мешал мне, как... пудовые кандалы, как гири на ногах. Надо полагать, я не создан для семейных сантиментов. Для меня была сущая каторга: капризы, упреки, обязанности супруга, не то сделал, не то купил, выпил лишнюю рюмку, и тому подобные воспитательные меры и бытовые детали.
- Я ревную ее, иногда даже безо всякого повода - очень тихо сказал Аникеев, слушая и в то же время совсем не слушая Соломатина, и, заложив руки за голову, договорил неестественно спокойным голосом: - Это и есть медленная пытка, Саша, и где избавление от всего этого? Где лекарство от ревности?
-Ты Володя, болен, и ревность твоя носит исключительно параноидальный характер, но есть одно средство, - Соломатин злорадно покосился в сторону соседнего столика, где сидели две явно пришедшие в заведение с определенной целью девицы, то и дело смотрели в сторону их столика, тихо перешептываясь, посмеивались, вот она громко сказал Соломатин указывая взглядом на двух девиц за соседним столиком.
И Аникеев, явно понимая ход мыслей Соломатина, сжавшись, неприятно поморщившись, сказал:
-А, если действительно нет повода для ревности, что же тогда получается, я изменю.
-Нет повода говоришь, а в командировке, знаешь с хорошенькой женщиной ведь тоже всякое случится, может, а так легкий флирт с твоей стороны не повредит, да и расслабишься, забудешь все, ну а если дальше зайдет нечего страшного, зато совесть твоя чиста будет, квиты будете, если твой шаг первым окажется, зато потом, когда все вдруг вскроется, а все тайное бывает явным, не так обидно будет. Наперед, так сказать авансом,- утешал его Соломатин.

И быстро отхлебнув шампанского он вдруг почувствовал, что есть и в словах Соломатина какой-то смысл, рецепт избавления от навязчивой ревности, предложенный Соломатиным не казался ему абсурдным, а напротив выглядел как избавление от терзавших его мыслей. Не аванс, а вынужденная предупредительная мера, пронеслось вдруг в голове.

А тем временем Соломатин кокетливо подмигнул девицам, приглашая их присесть за их столик. Аникеев одобрительно кивнул головой, подвинул стул рядом со своим, вежливо приглашая девушку присесть. И он видел, как девушки встали, неторопливо покачивая бедрами, приблизились к их столику, одна присела возле Соломатина, другая возле него. И Аникеев еще не успев взглянуть на свою соседку, как вдруг появилась другая девушка, с учтивой застенчивостью отодвинула стул стоявший возле Соломатина:

-К вам можно?
И он с той - же учтивостью одобрительно улыбнувшись осторожно отодвинул стул рядом:
-Конечно! Он разглядел ее светлые волосы, продолговатое лицо умной студентки.
«Кто же, собственно, эти девицы? Зачем они сели с нами? - подумал Аникеев и здесь же вспомнил об Ольге и как-то сразу нехорошо стало на душе, но стараясь не думать об этом, он решил воспользоваться случаем.

Потом Соломатин жестом подозвал официантку и мгновенно принесли две ледяные бутылки с колой и ром, девушки зашевелились, заулыбались, разлили колу, одна подала стакан Соломатину, другая -Аникееву, и его взору открылось: приятное лицо, вьющиеся соломенного цвета волосы, большие темные глаза ничего не выражали, тонкий свитер обтягивал ее сильную грудь, нога умело заброшена на ногу, узкая короткая юбка стянулась, обнажая телесно белеющее колено.

Она отпила глоток из рюмки, качнула ногой, жестом попросила у Аникеева сигарету, и он охотно угостил ее, чиркнув зажигалкой. Огонек осветил чуть прямой узенький носик, густо начерненные ресницы, пухленькие губки, плотным колечком охватившие сигарету, ее ухоженные ноготки, блестевшие лилового оттенка лаком. Она, медленно затягиваясь, опять качнула ногой, будто невзначай коснувшись округлой коленкой Аникеева, улыбнувшись.

- Меня зовут Тамара, - звонким голосом сказала она.
- Очень, приятно, меня Владимир, - сказал Аникеев и стал смотреть как Соломатин, уже не стесняясь, будто забывшись от выпитого страстно, с нескрываемой дерзостью целует в губы другую девушку.

Затем принесли на их столик вино, две густо-черные бутылки, четыре бокала, которые официантка молчаливо наполнила. Тамара пригубила бокал, искоса поглядывая на Аникеева, а официантка ушла за занавеску, скрывающую выход.

И тотчас глухое беспокойство возникшей нереальности колючим холодком стало вкрадываться в сознание Аникеева. Тамара, прижимающая колено к его ноге. «Что это? Что же со мной происходит? Зачем я это делаю?» этот вопрос, словно отрезвлял его. И тогда чувство той разрушающей ревности отступало, все реже и реже напоминая о себе. «Нет, надо сейчас же подняться, во что бы то ни стало сделать над собой усилие, выйти из этой нереальности»-твердил он себе, но пребывая в состоянии любвеобильного блаженства, решил довериться судьбе.

-Давайте лучше еще выпьем,- сказала Тамара, подмигнув подруге и наполнила вновь уже пустые бокалы только что принесенным вином.

И Аникееву вдруг захотелось убежать, уйти из этого, оказаться как можно быстрей и подальше, забыв все как страшный сон, будто и не было нечего, и ему захотелось вдруг сказать об этом Соломатину, но лежавшая на его плече рука Тамары, её нежные прикосновения и поглаживания будто ломали в нем волю последнего сопротивления. Уже как в пьяном тумане он помнил как поднялись они с места и как Соломатин пробормотал ему, что, нужно проводить девушек домой, залихватски подмигнув ему, и он захватив уже начатую бутылку вина обнял Тамару направившись к выходу.

Будто в тяжелом пьянеющем дурмане он плохо помнил, как оказался, вдруг в чужой заставленной мебелью квартире, и ему чудилось, что он слышал чье-то дыхание за стеной, неприятные шорохи, будто они были не одни в этой комнате. Свет, от уличного фонаря проникая сквозь незашторенное окно слепил зеркальным отражением, и он не видел ее лица, ее глаз, ее губ, будто сквозь туман видел он, как она быстро разделась, скатав вниз трусики, юркнула к нему под тонкую простыню и он явственно ощутил прерывистые прикосновения её прохладного тонкого тела.

И то, что она сама теперь делала с ним своими руками, губами, и грудью, и всем своим отдающим свежей прохладой телом, было так не похоже на то что случалось с ним раньше, приятно взволновав, заставляя забыть обо всем, напоминало ему погружение в неиссякаемые волны нахлынувшего сладострастия, и то, как они несли и покачивали его в ослепительном звездном свечении над головой, которое никак не могло взорваться, рассыпаться, и утонуть во тьме этой гибельной бездны сладострастного наслаждения.

Дальше он нечего не помнил, то как оказался здесь в этом безлюдном месте, на пустынном берегу. В голове сильно шумело и покачивало, неровной походкой добрался он до берега реки, прикоснувшись к прохладе воды, будто пытаясь найти в ней такое желанное облегчение. Долго и мучительно вспоминая, как оказался здесь в предрассветных сумерках в пустынном месте. И пошарив по карманам не найдя ни телефона ни вчера полученного аванса, понимая как все случилось испытывая злую свирепую ярость, вдруг в предрассветных сумерках услышал:

- Сигареты не будет?
- Да пошел, ты,- с той-же нескрываемой яростной злобой ответил Аникеев.
- Что? Хамишь дядя? -Спросил парень вплотную приблизившись к нему.

Он не успел ответить, как вдруг появившееся из сумерек фигуры обступили его, окружили чужие настороженные лица. И Аникеев, уже трезвея от этих злых взглядов, от неприятных голосов, подумал вдруг: «Сейчас что-то должно случиться», - разом почувствовав сквозной холодок в груди, и, понимая глупость положения и не понимая того, что он зачем-то вроде бы должен оправдываться перед этими людьми .

И, готовый драться, стиснул кулаки, отрешенно шагнув вперед.
- Не подходи, падло! Не подходи! - взвизгнул парень, исказив рот не то судорогой испуга, не то изумлением при виде внезапной отрешенности Аникеева, и, отхаркнувшись, плюнул; плевок не попал в лицо Аникеева, белым пятном прилип к груди, и только, как в тумане, уловив узкие глаза парня, Аникеев кинулся к нему и с ненавистью и наслаждением ударил его в костистый, лязгнувший челюстью подбородок, в мокрый рот, захрипевший заглушенным криком.

Но сзади что-то внезапно и сильно оглушило его по голове, замелькали, хрипя, вскрикивая, тени над ним, забегали вокруг, заскакали ноги, по-звериному пронзил его чей-то голос: «По печени бей, по печени!» И он, чувствуя острые удары ног под ребра, под грудь, охваченный одной сумасшедшей и мстительной мыслью: «Подняться, лишь бы подняться!» - рванулся, упираясь двумя руками, с земли, неимоверным толчком вырвался из топота, окружавшей его толчеи, метнулся вправо, влево среди полубезумных, почти нечеловеческих лиц, объединенных одинаковым оскаленным волчьим выражением, будто возбужденных видом крови.

И без ощущения боли ударов, подчиняясь незнакомой, взорвавшейся в нем дикости, мотался он в окружении тел, бил по этим ненавистным лицам, нагибаясь, выворачиваясь, едва не падая от бешено вложенной в сжатые до онемения кулаки силы, как обреченный дорого отдать свою жизнь.

Но когда на счастливый миг он, задыхаясь, слыша, как трещит на нем пиджак, разрываемый в разные стороны крючьями рук, сквозь удары и пинки прорвался к парню, тот издал устрашающий взвизг горлом, отступая к берегу, и тут словно бы вокруг образовалась пустота, теперь никто почему-то уже не мешал им, а парень отходил боком и спешащими рывками вытаскивал что-то из кармана брюк, и вдруг блеснул длинной иглой нож с тонким серебристым лезвием.

- Не подходи! Сердце проколю! Не подходи, падла! - заревел горловым голосом парень, исступленно тряся лицом, остро выставив кулак с сверкающим в нем прямым лезвием.

- Хочу, чтобы ты все запомнил, сволочь!.. Нет, я этого не хотел!.. А вы шестеро на одного… Нет, нет, не в деньгах дело! - одеревенелыми губами шептал бредово Аникеев, подступая к парню, к напряженно подрагивающему в его кулаке тоненькому, как игла, лезвию. - Ну, спрячешь нож? Или не спрячешь? Спрячешь? Или?..

- Не лезь, падло! - опять взревел парень голосом угрозы и страха.

И в следующий миг Аникеев почувствовал - по левой стороне груди болью скользнуло горячее, твердое, лезвие на короткий момент увидел кровь на левой стороне, тотчас понял, что парень задел ее ножом, и, отклонясь, изогнувшись, правой рукой ударил его снизу в подбородок, услышал животный взвизг, выкрик ругательства, и опять перед ним промелькнуло полосами измазанное по скулам красным лицо парня, выкаченные из орбит глаза, и тот снова ударил Аникеева, еще и еще. И ощутив жгучую непроходящую боль в груди, он упал, дернувшись от этой страшной всепоглощающей боли он, и будто пытаясь найти избавление от неё, с силой выдохнув, затих.

И уже без ощущения боли, он лежал на земле и казалось ему, будто странная неведомая сила мчит его по какому-то бескрайнему туннелю, к влекущему мерцающему яркими вспышками свету, и сначала он увидел Ольгу, её руки, тянувшиеся к нему и она, коснувшись его обняла нежно за шею своими теплыми мягкими руками, прикосновения которых он казалось явственно ощущал, и уже без ревности и боли он растворился в этих порывистых объятиях, в которых все было наполнено не проходящей, бесконечной, вечной любовью.