Шинкарь : Мы совсем не такие (исповедь некрофила)

Мой собеседник, обладая самой заурядной наружностью и именем, позволяющим ему затеряться даже в самых кратких списках (а именно: Иван Дмитриевич Коростылев, в дальнейшем для краткости -
И.К.), к своим тридцати годам приобретя по инерции никчемную профессию инженера, пополнив тем самым все ширящуюся армию стыдящихся своей бесполезности и скромных претензий на зарплату, чьи размеры отнюдь не превышают размеры претензий, - ИТР, - обладая всем вышеназванным и проделав все вышесказанное, к чему можно было бы добавить еще многое, столь же малоприятное для
И.К., если бы замечания хоть сколько-нибудь дополняли картину в эстетическом смысле, а не раздували ее до безобразия как формально, так и содержательно; короче говоря, собеседник мой, несмотря на все вышеперечисленное, является тем не менее человеком далеко не заурядным, что можно заключить из моего с ним нижеследующего диалога, уже грозящего обратиться в монолог, потому приступаю немедля.
Я: Расскажите о себе, пожалуйста.
И.К.: Я рос ребенком застенчивым и скрытным. Всегда, сколько помню себя, предпочитал тихие спокойные игры, не вынуждающие обзаводиться пусть хотя бы даже и одним партнером, как то: кубики, калейдоскоп, картинки; всегда и под любым предлогом стремился я избегнуть своих сверстников и, научившись читать, книгу ценил значительно выше таких простых групповых радостей, как, скажем, футбол, прятки или лото; а в юности, припоминаю, когда другие в погоне за сиюминутным удовольствием бездумно и многочисленно совокуплялись направо и налево, не брезгуя ничем и никем, там где только приспичит, поправ мораль и благопристойность, тогда я, зачитываясь Гамсуном или Мердок, долго и сладостно онанировал на какую-нибудь спящую красавицу.
Я: Значит, уже тогда вы обладали всеми задатками.
И.К.: Нет, что вы, гораздо раньше! Помню, как сейчас, похороны любимой бабушки, когда меня, тогда пятилетнего, попросили подойти к ней и поцеловать на прощание, и хотя бабушка была совсем холодная, поцеловав ее, я ощутил еще смутный прилив любви и нежности к ней, и когда ее закапывали, я, как и все, сожалел, но уже отлично от других.
Я: Что вы этим хотите сказать?
И.К.: Есть особая прелесть в прикосновении к губам уже остывшей отчужденной плоти.
Я: Наподобие сырой говядины...
И.К.: Что вы?!! Как можно?! Это же извращение!
Я: Вы хотите сказать, что я имею в виду...
И.К.: Откуда мне знать, что вы там имеете в вашем виду!.. а только мне все ваши непристойные предположения отвратительны!
Я: Успокойтесь, пожалуйста, и завершите свою мысль о бабушке.
И.К.: О бабушках! И о дедушках! Вы знаете, как иные навязываются на свадьбы, чтобы там, затерявшись в нетрезвой толпе, и самому наесться и напиться даром? Так и я, рассчитывая на опьянение несколько другого рода - опьянение горем, - незаметно втирался в толпу родных и близких на похоронах, но вовсе не с корыстной целью, нет, - просто я любил целовать покойников. Присутствующие не усматривали в том оскорбления, единогласно приняв меня за никем никогда не виденного троюродного племянника из каких-нибудь Холмогор. Уже потом, когда я примелькался работникам кладбища, а землекопы, так те давно смотрели на меня с подозрением, тогда меня посетила мысль о моргах, где они еще свежи, а иные даже теплятся. Я стал завсегдатаем этих заведений... (однако, меня раздражает необходимость все время затачивать и без того жалкий огрызок карандаша, но, поскольку писать больше нечем, продолжу, впредь избегая отступлений).
...пока не произошел досадный случай, положивший конец всему. Студенты-медики, пришедшие препарировать юную, лет 16-ти, девицу, уже соответствующим образом приготовленную, застали меня с ней в тот самый момент, когда в порыве страсти мы потеряли головы, но, прошу заметить, я - в переносном смысле, а она - в прямом: вероятно, судороги, которыми я сотрясал лоно покойной, пагубно отразились на состоянии всего трупа, и голова, державшаяся на честном слове какого-то маньяка, пытавшегося ее отрезать вовсе, вдруг со стуком свалилась на кафельный пол и покатилась, наподобие футбольного мяча, к ногам пораженных гаудеамусов. Никогда не забуду эту пленительную, подслащенную трупным ядом девочку. Там у нее, знаете, было так мокро и холодно, как нигде. Это было, безусловно, мое самое острое эротическое переживание молодости.
Я: Но причины! Каковы, по-вашему мнению, причины вашей обособленности? Что вас к этому привело?
И.К.: Я полагаю, что, кроме чисто природной склонности к мертвецам, были и другие факторы, например, тот, который при участии бабушки, запрещавшей мне мастурбировать, пугавшей рогами, слепотой, оволосением ладоней, самопроизвольной кастрацией и даже безумием, послужил причиной возникновения подростковых комплексов и перенесения либидо в подсознательную область, где оно претерпело невообразимые метаморфозы и, выйдя наружу, нашло себе выражение в такой, я бы сказал, потусторонней форме.
Я: То есть, вы во всем обвиняете бабушку?
И.К.: Что вы! Вина бабушки весьма незначительна в сравнении с моей матерью, которая хотела девочку, а вовсе не мальчика, и потому с детства, с еще красного бантика вместо голубого, переодевала меня во все женское, а в четырнадцать лет даже пыталась имитировать у меня первую менструацию.
Я: Что вы говорите!
И.К.: Да-да. А отец мой был, к тому же, тайный гомосексуалист и все время склонял меня к соитию, всячески потворствуя матери в ее трансвеститных экспериментах.
Я: А не пытались ли вы пойти по стопам пресловутого сержанта Бертрана?
И.К.: Это миф. Кроме того, все представляют нас какими-то чудищами, по ночами выкапывающими трупы из могил, дабы предаться с ними наслаждению, в то время как мы совсем не такие. Но мы есть. И как меньшинство требуем защиты своих прав.