Щикотиллло : Складушка

Побывала я в Москве,
Посетила сауну,
И теперь в моем мазке
Флора есть и фауна

Прикинь, обеих звали Ольгами: одна – поменьше – киноактриса, с которой я уже дружил несколько лет, вторая, новенькая – пухленькая, рыженькая такая, вся в конопушках стюардесса международных линий; чтобы не путаться, будем звать ее Лелик. Так она сама представлялась, причем по отношению к себе всегда употребляла глаголы в мужском роде: «я понял», «я пошел». На этом все ее мужские половые признаки заканчивались, она была, что говорится, ярко выраженной феминой: когда встречаешь такую булочку, сразу хочется стать докторской колбасой. Так что с первой секунды нашего знакомства идея слиться с Леликом в едином бутерброде овладела мной.
Собрались же мы по поводу возвращения из Колумбии Ольгиного дружка, который еще в самолете уговорил Лелика присоединиться. Петрович лабал на клавишных в известном советском ВИА, и колумбийские комсомольцы пригласили его групу на открытие какого-то коммунистического фестиваля (кстати, он рассказал, что на время их концертов марксисты выкрали вожачка местных фашистов, в качестве залога спокойствия на фестивале, а потом вернули по окончанию гастролей – обычная тактика).
Из Колумбии Петрович притаранил диковинные по тем временам товары: роликовые коньки, видеоплейер и, конечно же, известную продукцию медельинского картеля. С момента своего возвращения рок-музыкант так ни разу и не протрезвел, и, похоже, практически не снимал ни ролики, ни наушники и не выпускал из рук привезенную литровую бутылку Джонни Уокера. Он с грохотом раскатывал по крохотной Ольгиной комнатушке, то и дело не вписываясь в поворот, оставляя на побелке полосы и вмятины и время от времени судорожно дозаправляясь в полете, прямо из горла.
Когда же топливо закончилось, мы все вчетвером сели на единственный в доме диванчик, чтобы научится у сенсея передовой нюхательной технике. Надо сказать, что помимо одеревевшей носоглотки, ничего особенного я не почувствовал, чего было не сказать про остальных, реально улетевших членов экипажа, в том числе и Лелика, которая сразу сказала командным тоном, что всем пора в люлю, при этом мне - ух ты! - предстояло делить ложе с ней.
В качестве последнего нам с Леликом была предложена древняя раскладушка, которая в дальнейшем повествовании сыграет главную роль. Этому чуду отечественной мебельной промышленности был явно не один десяток лет, при этом большую часть своей жизни ветеран, по-видимому, провел на открытом воздухе, так как не только все его металлические части, но и рваный выцветший брезент был покрыт рыжими пятнами ржавчины. Последний провисал почти до пола на полусломанных пружинках, а подголовник закреплялся только с одной стороны (у тебя, наверняка, тоже припасен такой монстр где-нибудь на балконе, на случай непредвиденного нашествия родни или всяких там незванных татар).
Наша с Леликом постель состояла из простыни, едва прикрывавшей ржавый каркас раскладушки, и старого пледа без пододеяльника. Но что значил этот дискомфорт по сравнению с бонусом, ожидавшим меня в этой импровизированной постели!
Омрачалось все совсем другим, весьма банальным обстоятельством: мой бонус явно принадлежал к группе риска, а у меня с собой не было припасено ни одной презинки. Вместо обычного похуизма, возникающего в таких ситуациях по пьяни, тут в моей нанюхавшейся башке, наоборот, наблюдалась повышенная обостренность сознания. При одной мысли о всех интернациональных межполетных контактах easy-going Лелика, поединок с ней в стиле фул контакт казался самоубийственным – ты помнишь, как раз в то самое время в отечественной прессе появились первые ужастики про СПИД...
Раздираемый сомнениями по поводу дальнейшей программы, я провел минут сорок за чисткой зубов, добившись от них такой ослепительной белизны, что можно было, наверное, ездить на мотоцикле без фар (вот тебе, кстати, и идея для рекламного клипа про зубную пасту: едет такой перец на мопеде и освещает дорогу зубами!) Потом все же решил без противогаза в атаку не идти, надеясь склонить Лелика (вернее ее голову) к альтернативной форме сожительства.
При моем скрипучем укладывании на раскладушку Лелик проснулась и сразу же перечеркнула все мои возвышенные (в смысле пероральные) планы, решительно закинув на меня свою теплую, пухлую ляшку. Я стал мямлить что-то невнятное, типа: «Тихо, народ разбудим», а сам, как лыжник перед прыжком с трамплина, обеими руками держась за края раскладушки двигаться вниз, пытаясь вывести свой центр массы из-под опасного груза. «Не разбудим», упорно повторяла Лелик, надвигаясь своей флорой на мою беззащитно торчащую ответную часть (куда деваться, основной инстинкт, ептыть).
Угадай, что было дальше? А дальше все развивалось стремительно.
В тот самый момент, когда я, прощаясь с неинфицированной жизнью, приготовился быть поглоченным хищным Леликиным хозяйством, сработала катапульта. Это отломился второй, он же последний крючок подголовника, и брезент, натянутый под тяжестью двух тел, словно тетива лука, выстрелил каркасом по Леликиным зубам, отправив ее в глубокий нокаут.
Остаток ночи был посвящен санитарно-реанимационным мероприятиям. Правда, Лелик особой боли не чувствовала – сказывалась премедикация алкоголем и кокаином.
Еще пару дней я наверстывал упущенное, переведя не одну пару изделий №2. Об альтернативных методах мечтать не приходилось из-за поврежденной матчасти.
А ты говоришь, антисептика...