Владимир Павлов : Заколдованные сны

Вечером Матвей оглядел из окна двор. Инфратараканов не было. Тогда он сказал своей маме:
– Пойду, погуляю. Никаких потусторонних хищников.

Произнося это слово, он все-таки вздрогнул, хотя и не испугался – двор-то был чистый.

– Это я про вирусы на твоем компьютере, они похожи на хищников, – объяснил он.

Мама равнодушно кивнула, не переставая работать над проектом. Клавиши так и отскакивали от ее пальцев. Она чертила сложный торговый центр в пять этажей, скоро он будет красоваться на одной из улиц быстро разрастающейся окраины.

– Иди, – только и сказала она.

Но Матвей еще не выговорился.

– Мне кажется, что и здания эти, что ты чертишь, похожи на хищников.

Мама быстро обернулась, точно опасаясь, что мысли его приобретут опасное направление.

– Не надо тебе сегодня гулять, – строго и недружелюбно сказала она.

– Но, мама, почему?

– Потому. Займи себя чем-нибудь.

Она сдержала то, что чуть не вырвалось наружу. Неполноценность сына особенно огорчала ее, когда он произносил слово "хищник", тогда ей вспоминалась больница, и она падала духом.

Матвей заметил это, но объяснил ее недовольство тем, что он не учится, как все дети. И он завел старую шарманку, к которой оба давно уже привыкли:

– Завтра я должен пойти на уроки. Мне уже надоело сидеть дома. Ничему не учусь.

– Да, ты давненько ничему не учишься, – вырвалось у нее несколько резче, чем она хотела.


Дом, в котором они жили, стоял как бы особняком, других домов поблизости не было, но сразу за территорией больницы, обнесенной забором из бетонных плит, проходила трасса, и лежал большой жилой район. По ту сторону забора зеленел сосновый бор, и его вершины казались бесконечно высокими. Забор подступал к самому двору.

Матвей думал: а мама и не знает, на что я смотрю!

Его так и подмывало рассказать ей об этом.

Но он сдерживался.

Сразу за забором, среди сосняка, высились два пятиэтажных здания с решетками на окнах. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, их соединяла боковая пристройка. Как-то раз Матвей случайно оказался по ту сторону забора. Обходя одно из зданий, он заметил в угловом окне на первом этаже лицо, похожее на страшную маску. Глаза у маски были выпучены, зрачков не было. Но они видели – это он чувствовал.

Две зрячих бельма светились в окне.

В Матвее все замерло от страха, и он не мог оторвать взгляда от окна. Маму в это посвящать нельзя, решил он. Она придет в ярость, и только, а Маска все равно уже видела его.

Не надо даже смотреть в ту сторону, зачем я всегда смотрю на то окно – особенно вечером, перед тем как лечь. До чего же это сложно.
– Матвей!
Он оторвался от своих мыслей.
– Что ты там увидел? – спросила мама.

Матвей хорошо знал такие вопросы. Это означало, что нельзя так сидеть; нельзя делать того, нельзя – другого, надо вести себя как нормальные дети, а не как дефективный, над которым все потешаются, когда он приходит в школу.

Глаза его тут же остановились на маме. Необыкновенные глаза. Всегда такие растерянные, робкие, словно мотыльки.
– Ничего, – отозвался он.
– То-то же...
– Ты смешная, – сказал он. – Если бы всякий раз, как я о чем-то подумаю, оно бы появлялось, скоро в мире не осталось бы места.

Мама только кивнула. Вроде вытащила его из грез и теперь могла работать дальше.

Гантелей по затылку, вдруг мелькнуло у него в голове, и он вздрогнул.

Что это?

Но все уже прошло.

Образ пронесся сквозь него. И тут же пропал – вместо него перед Матвеем вдруг выросла стена.

Он украдкой поглядел на маму. Она ничего не заметила. Мама сидела на стуле, высокая, опрятная, еще молодая: ей было тридцать семь.

А если б он сказал ей эти слова? Гантелей по затылку – она бы испугалась.
– Мама.
Наконец она подняла глаза.
– Ну, чего?

Он сразу забыл, что хотел сказать. Маска больше на него не смотрела.
– Я просто хотел сказать, что ты еще очень молодая, – сказал он. – Работай дальше.
Тогда она улыбнулась.
– Ну и хорошо, сынок.

За все это время ее ловкие пальцы не остановились ни на минуту. Матвею казалось, что они живут своей, самостоятельной, жизнью.
– И красивая, – сказал он, желая загладить свой мысленный грех. – Самая красивая на свете.

И опять он произнес одно из слов, которые всегда притягивали его. Опасные, колючие, предназначенные не для него – они будто щекотали извилины.
– Слышишь, мама?
Она вздохнула.
– Да.
И больше ни слова. Что с ней? Может, его комплименты показались ей лживыми?
– Все-таки годы идут, – пробормотал он так, чтобы она не слышала. – Интересно, а через десять лет она будет такой же красивой?
– Идешь в магазин, Матвей?
– Нет, я только... – Он чуть не проболтался, что зайдет сначала в парк, но вовремя спохватился. И ушел в свою комнату одеваться.


Лишь выйдя во двор, Матвей увидел, до чего же красив этот вечер. Огромное небо было гладкое как стекло. Синие сумерки окутали низкие бараки на той стороне, они почти всегда были в тени. Пахло ранним летом. На трассе, которую от двора отделял больничный парк, словно забавы ради урчали машины.

Войти в то здание, подумал он и вздрогнул от страха.

Прямо сейчас.

Вот бы суметь!

Матвей стоял, задумавшись, возле забора, разрисованного жутковатыми граффити.

Эти странные фигурки и штрихи покрывали всю поверхность бетонных плит, каждый раз Матвей разглядывал их с пристальным вниманием, они завораживали его, потому что всегда неуловимо менялись. И всегда показывали то, что должно было произойти в ближайшем будущем. В них он был уверен. Окно, в котором появлялась Маска, было рядом, в десяти метрах. Матвей оторвался от своих мыслей и прошел в ее калитку – она оказалась открытой.

Матвей вошел в парк. Здесь пахло хвоей, и было почти тихо. И как зеркало, стояла без ряби большая лужа, которую ему пришлось обходить.
– Матвей, – сказал он своему отражению.
Уже давненько он не разглядывал себя в зеркало. Сейчас его интересовало собственное будущее.

Нет, не смотри! – воскликнуло в нем что-то. Этот немой возглас раз­дался неожиданно.
– Да и смотреть не на что, – пробормотал он.
– Буду жив-здоров, – снова сказал он.
– Только какой-то бледный.
– Трясусь.

Неприятное зрелище.

– Надо идти.

Клумба поросла здесь кустами сирени, роса на них блестела, как серебро, в косых солнечных лучах. Сказочная страна. Матвей прыгал через незримые энергетические узлы, обходил по нескольку раз деревья, стягивавшие на себя силовые линии пространства.

Сосны стали немного выше. В тонком мире тут текла река между черными камнями, и шум от нее стал слышнее.

Матвей знал, что переходить эту реку опасно. Он подумал: да вроде бы и не хочется. Но на самом деле ему хотелось этого все больше и больше.

Он задохнулся от беспокойного бега. Со стороны это казалось беспорядочным метанием между скамейками и стволами сосен, но только так можно было двигаться в тонком мире. Все чаще он переводил дух, стоя на одной ноге, и множество потусторонних сущностей обволакивало его.

Зажглись фонари. Небо казалось сделанным из светло-зеленого стекла, и над парком висели лиловые сумерки. Было уже поздно, и по какому-то пресному ощущению во рту он понял, что давно не ел. Но есть ему не хотелось.

Когда Матвей подошел к тому самому окну, он ни о чем не мог думать. Ноги двигались механически, у него не было сил управлять ими. И когда перед ним, как неотвратимая судьба, встало знакомое лицо, похожее на жуткую маску, его охватила безнадежность.

Маска перестала скалиться и взглянула на него. И тут – произошло невероятное: она исчезла! Словно бы и не было ее никогда. Наступила звенящая тишина. Руки, сжимавшие перила ограды, были холодны, как лед, ноги одеревенели.

Он побежал. И что-то побежало за ним. Тени прыгали, словно спасаясь, в мокрую траву. Промытое начисто легкое небо становилось все бледнее и бледнее. Матвей был на несколько шагов впереди. Добежав калитки, он перегнулся и посмотрел в обе стороны. Погони не было. Ну, ясно. Он же молодец!

Матвей запыхался, раскраснелся, сердце у него колотилось. Прежде, чем перелезть через калитку, он в последний раз глянул в сторону двора. Что это? Неужели инфратараканы? У него застучало в висках. Не хотелось верить собственным глазам. Назад! Прочь от забора!

Вдруг в подлеске кто-то вздохнул, кусты рядом с калиткой дрогнули.

Чу!

Матвей прислушался.

Вообще-то он все время не переставал напряженно прислушиваться. Кто-то зовет там, в кустах. Он перестал дышать, чтобы лучше слышать. Нет, показалось. И все-таки там кто-то звал!

Матвей быстро пошел на голос. Ведь его может окликать и кто-нибудь знакомый. Например, мама, если бы, правда, она была здесь.

Точно, это мама... бормотал он и вдруг резко остановился.

Кличут?

Первый день – и Маска уже выбралась! Кто же там так дышит, что слышно через весь парк? Даже страшно. Нет, ведь это мама...

Глупости.

Хорошо, что сейчас вечер. Но ведь для того, чтобы прорвать завесу между Страной Синего Света и нашей реальностью, придется работать и ночью.

Что бы там ни было, но звуки прекратилось.

Успокоенный, Матвей снова вернулся на дорожку. Но не успел он подойти к калитке, как опять раздались прежние странные звуки. Но главное – он услышал то, что хотел услышать: властный голос, приказывающий ему остановиться.

У меня первый раз в жизни появилось настоящее дело, думал он. Вот мне и чудятся всякие крики. Так сказала бы мама.

Ведь ему хотелось, чтобы его позвал Белый Старец, тот, кто дает первое посвящение Прозревшему. А вот почему его не видно, это непонятно, но скоро, наверно, реальность поменяет свои свойства.

Нелегкое это дело. В первый день им хочется испытать мою стойкость, думал он. Не поддамся! Не остановлюсь!

Неожиданно из кустов, росших у самой изгороди, показался человек. Увидев Матвея, он взмахнул рукой и направился к нему.

Матвей дернулся, словно хотел стряхнуть с себя глупый страх, как стряхивают с зонта дождь.

Человек, вышедший из кустов, выглядел бы обыкновенно – если бы не тапочки на ногах. Матвей на всякий случай положил руку на кусок арматуры, торчащий из бетонной плиты забора, чтобы через нее было удобно перемахнуть.

– Ты искал убежище? – поспешил спросить Матвей, прежде чем незнакомец заговорил сам. – У нас есть свободная комната. Мама хотела сдать ее.

Незнакомец был доволен.

– Повезло, так повезло, – сказал он. – Обокрали, даже обутки стащили, пока я прилег на лавочку, так что я, видишь, пошел прямо в тапочках, а тут думал пересидеть, пока кого-нибудь не встречу. Приютит же меня кто-нибудь, думал я, – за деньги, конечно. Осталась заначка, не все вытащили.
– С сегодняшнего дня тут есть сталкер, – сказал Матвей. – Я первый день зеркалю время, пробивая устойчивый коридор в искривлении континуума. Тебя первого – из иного мира. Ты откуда, прямо из Страны Синего Света? Я тут неподалеку живу. Вместе с мамой, конечно.

От радости Матвей говорил сбивчиво и непонятно. Но незнакомец даже не обратил на это внимания.
– Мне все равно, с мамой ты живешь или с папой, – ответил он немного раздраженно. – Лишь бы поскорей по-человечески пообедать да завалиться спать. Боюсь только, твоя мама не примет меня, такого растрепанного, а?

С этими пренебрежительными словами незнакомец вошел в кусты и вынес оттуда тяжелую сумку. Из нее торчала пижама – очевидно, это был беглый псих, который искал работу. Буйный и сильный псих, вот, небось, от чьих мускулов у санитаров трещат кости. Вид у него, во всяком случае, был такой.
– Ты над мамой-то не шути, – сказал Матвей. – Я сегодня зеркалю первый день, вспышки астральных инвазий еще не нейтрализовал.

Матвей перемахнул через забор и помог незнакомцу перебросить сумку. Он мог хорошо рассмотреть его. Судя по задаваемым вопросам, незнакомец был не из этого города. Лет ему было столько же, сколько маме, может, чуть больше. Не смазливый и не отталкивающий – никакой. Одежда ему явно мала. Наверное, отобрал у кого-то из посетителей.

И сразу ясно, что он адекватный, как все. Матвей шел и радовался.
– Кем ты работал? – спросил он.
– Инженером, а что?
– Да так просто. – Матвею хотелось назвать и свою должность в параллельной реальности, но что-то в голосе незнакомца остановило его.

Дом был уже близко. Незнакомец нарушил затянувшееся молчание:
– Может, ты знаешь кого-нибудь, кому можно продать новый телефон? Только сам продавай, я не местный и никуда не пойду.
– Никуда не пойдешь? – повторил Матвей. Его отношение к незнакомцу сразу изменилось.
– Понимаешь, это не совсем мой телефон, – объяснил незнакомец, теперь он был настроен более дружелюбно. – Но вам же нужны деньги…

Этот умный человек сразу смекнул, что здесь люди нуждаются. Матвея он как будто не замечал. За столом сидела мама со своей работой. Она удивленно и приветливо смотрела на них.
– Я перевел его через поверхность n-сферы, – сказал Матвей. – В первый же день своей работы! Только я полностью вымотался.
– Здравствуйте, – сказал незнакомец. – Это правда, что у вас можно снять комнату?
– Я ему обещал, что он у нас поселится, – сказал Матвей, который тоже хотел принять участие в разговоре. – Пусть он живет в комнате напротив кухни. Хорошо?

Мама оторопела. Это уже что-то новое. Было видно, что она не против, она с любопытством смотрела на незнакомца.
– И еще я обещал, что мы угостим его ужином, – сказал Матвей, хотя об этом у них не было речи.
– Вы когда-нибудь виделись? – спросила мама у Матвея.
– Нет, – ответил незнакомец.
– Нет, – подтвердил Матвей. – Он всю дорогу молчал, оправлялся после гравитационного скачка, даже имя свое не назвал. Ему пришлось миновать два нуль-перехода.

Незнакомец шагнул вперед и сказал, что его зовут Женей.
– Парочка бомж-пакетов у меня с собой есть, мне бы кипяточек.
– Я обещал, что он сядет с нами ужинать, – упрямо сказал Матвей.

Ночлег, еда, может, он у них надолго снимет комнату? Несмотря на растерянность, мама оживилась. Матвей был горд, что оказался виновником такого события, он пошел в комнату следом за мамой, чтобы еще поговорить о дяде Жене.
– Он тоже адекватный, – сообщил он. – Мама, ведь ты не злишься на меня за это?

Матвей спросил так для порядка, он видел, что мама и не думает сердиться. Она была возбуждена и взволнованна, у нее даже походка изменилась.
– Может, завтра я переду из Страны Синего Света кого-нибудь еще, – сказал Матвей. – Может, теперь я каждый день буду изменять реальность. Но должен сказать, это не так-то просто выдержать.
Мама вышла, чтобы привести в порядок комнату напротив кухни. Матвей сидел внизу вместе с дядей Женей. Оба молчали. Матвея покачивало от усталости.

*********************************

Дядя Женя не собирался покидать их. Он быстро нашел денег, где-то поблизости, и спросил, нельзя ли ему арендовать комнату надолго. Мама тут же ответила согласием, она была удивлена и обрадована.

Она стала другой, Матвей сразу заметил это, заметил, что и сам он тоже изменился.

Дядя Женя был молчалив. Вернувшись с работы, он недолго возился на кухне, жарил котлеты и заваривал лапшу, «бомж-пакеты», как он сам их называл. Потом уходил в свою комнату и отдыхал. Он не делал попыток ближе познакомиться с хозяевами. Но Матвей не переставали удивляться: пришел чужой человек, и ему захотелось у них остаться.

Кроме того, у Матвея было «зазеркаливание».

Он бродил по парку каждый день. Такой работы, как в первый день, у него уже не было – больше никто не осмеливался переправляться в наш мир из Страны Синего Света. Порой какая-нибудь лярва или бес процарапается через пространственно-временную решетку, потом отшатнется и умчится восвояси – все это происходило где-то в другом измерении. Вот Матвей был настоящий сталкер с мощным генератором Луча, и трудился он не жалея сил; хотя никого и не перекидывал через законы мироздания, он больше уже не метался по аллеям, и ему перестали чудиться оклики. Вскоре он привык дремать на какой-нибудь скамейке в ожидании потустороннего гостя. Каждый день он по нескольку раз обходил парк, если не было дождя.

Плохо, конечно, что он до сих пор не отладил зеркального тоннеля в Страну Синего Света, но ведь время еще было. Каждый день возле портала могли появиться сущности, и его работа неизбежно ускорилась бы.

К тому же дядя Женя поселился у них, и было похоже, что он намерен тут остаться.

– Теперь мы как мои одноклассники, – сказал Матвей однажды.
Маму это задело:
– Не пори чепухи! Мы и раньше были ничем не хуже твоих дружков.
– Я знаю, – покорно сказал он.
– Хватит болтать глупости.

Матвей чувствовал, что мама сильно изменилась. Она уже не была с ним такой доброй, как прежде. И он не понимал, о чем она думает, когда порой ловил на себе ее взгляд.
– Да сколько же это может продолжаться! – воскликнула она однажды, когда он сказал очередную глупость.
– Почему ты так переменилась? – спросил он, почувствовав себя одиноким. – Чего ты злишься? Я такой, как всегда, а ты злишься.
Она возмутилась:
– Чушь собачья!
– А мне кажется, это вовсе не чушь, – сказал Матвей и пристально поглядел на нее. – Мне кажется, ты вовсе не из-за того злишься, а...
– Не понимаю, что ты хочешь сказать? Объясни.
– Ты хочешь объяснений? Вот так вот сразу? – спросил он нерешительно.
– Тогда давай сменим тему.

Оба отступили.

Матвей не мог не заметить, как мама смотрит на умного и сильного инженера. Или бандита. Это как посмотреть. А дядя Женя проворачивал свои дела, от него пахло летним зноем, и он молчал, лишь изредка ронял несколько слов о предстоящих выборах. Вечером он возвращался домой и приносил с собой запах лета. Мама предлагала помощь по хозяйству. Нет, он привык все делать сам. Маме оставалось только пожать плечами. О себе он никогда ничего не рассказывал. А если у него спрашивали, делал вид, что не слышит.

Мама украдкой поглядывала на дядю Женю. И Матвей замечал, как у нее меняется лицо – оно словно оживает, а стоит Матвею сказать хоть слово, превращается в маску. Теперь-то понятно, куда делась та Маска в окне: она вселилась в нее!


День за днем Матвей по-прежнему бродил по парку. Перебрасывать было некого. Но сталкер все равно должен быть на месте и ждать.

Это ему даже нравилось. А вот мама нравилась ему все меньше и меньше. С каждым днем она становилась раздражительней. Что бы он ни говорил, было «не как у людей». Стоило им остаться наедине, как она принималась пилить его.
– Ты так не выживешь! – сказала она однажды. – Испугайся, как следует. Я-то не вечная.

Теперь она старалась всегда быть нарядной. Он частенько видел, как она, не жалея времени, прихорашивается вместо того, чтобы делать сложные проекты с чертежами.

Она стала иначе причесываться, и ему это даже нравилось. Ведь у молодых женщин должны быть красивые прически. Но почему-то его это тревожило.
– Сегодня какой-то праздник?
Мама вздрагивала, оторвавшись от своих мыслей.
– Нет, – отвечала она.
– Почему же ты нарядилась?
– Для себя. Ты следишь за каждым моим шагом, – прибавляла она.

Ему становилось стыдно – она говорила правду.

И все-таки ей хочется быть красивее, чем раньше. Она так наряжается ради этого инженера. Или бандита. Как посмотреть. Зачем? Нельзя об этом думать, твердо решил он.

Однажды вечером в воскресенье дядя Женя вышел из своей комнаты и подошел к Матвею. В тот день Матвей работал как обычно – перебрасывать было некого. Они только что отужинали. Матвей сидел возле телевизора, мама была у себя. Небось, вертится сейчас перед зеркалом, с неприязнью думал Матвей. За окном низко в небе сияло солнце – очень чистое и нежаркое солнце конца лета. Как раз в это время дядя Женя и вышел из своей комнаты, он подошел так быстро, что Матвей даже затаил дыхание.
– По-моему, тебе надо сходить в больничный парк, – сказал ему дядя Женя.
Матвей вскочил:
– Вы видели пришельца из иной реальности?
Из спальни вышла мама. Нарядная.
Дядя Женя был в замешательстве, словно сам не верил тому, что говорил:
– Похоже на то... вроде они... Пришельцы… Наверно, кому-нибудь надо переправиться через реальность.

Вот он, этот вечерний трансферинг, который так пугал Матвея. Сколько раз Матвей думал о нем! Сталкер должен быть готов ко всему.
– Тебе не показалось, – сказал он. – Я знал, что когда-нибудь меня призовут к такой работе. Да и пора уже закреплять раскол в пространстве-времени. Превращать его в тоннель.
По старой привычке он поглядел на маму. Она отвернулась, быстро подошла к окну и выглянула во двор.
– Да, сталкер собой не распоряжается, – сказал дядя Женя. – Когда призовут, тогда и работает.
Матвей кивнул. Он собирался даже немного торжественно, надел осеннюю куртку, резиновые сапоги. Наконец, он сказал в спину маме и стоящему рядом с ней дяде Жене:
– Вот посмотрите, я вытащу еще одного обитателя Страны Синего Света в нашу реальность. Только сильно не волнуйтесь, я могу задержаться.
– Мы понимаем, тебе ведь придется путешествовать по временам и пространствам, – сказал дядя Женя.

Матвей вышел из дома.

Ему было страшно. Но обнаружить свой страх перед дядей Женей он не хотел. Он пойдет в парк, пусть дядя Женя знает.

Кровавое солнце висело над далекими домами. У Матвея даже дух захватило от этой красоты. Однако у него не было времени любоваться закатом, он быстро перемахнул через забор. Никто не ждал его возле нуль-перехода, и все кругом было тихо, но он пришел сюда, потому что поверил дяде Жене. Не мог же умный дядя Женя ошибиться.

Зарево качалось над соснами. За парком непрерывно шумела трасса, не умолкая, скрипели оси машин, но ощущение опасности было не от этого. Казалось, что вот-вот из кустов выскочит кто-то и вцепится тебе в горло. Двор между корпусами был пуст, как будто объявлена тревога и всех срочно эвакуировали. Со всех сторон кралась, подстерегала тишина, готовая вот-вот взорваться.

Он шагал быстро, навстречу не попадалось ни души. Мотыльки садились ему на руки и на синюю кепку. Гулко падали недозревшие шишки. Прохладный ветер пролетал по аллеям, гонял по асфальту тени от веток. Из глубины парка нанесло холодный туман.

Тут на него вдруг навалилась непонятная тяжесть. Так бывало только перед психической бурей. Но он продолжал идти, пока не уперся в бетонную плиту.

Теперь надо показать им себя. Сонастроить вибрации и войти в поле их восприятия.

Нет, это слишком страшно. Хватит и того, что я пришел сюда в сумерках.

Но то, что управляет сталкерами, сказало: надо, Матвей. Сонастройся. Раз уж ты взялся за переброс...
– Тат-Сат-Аум! – Дрожащий крик странно переломился посредине.

На лбу у Матвея выступили капли холодного пота. Вместо того чтобы выйти и крикнуть во весь голос, Матвей, сжавшись, стоял как вкопанный.

Сейчас даже дядя Женя не согласился бы поменяться со мной местами, подумал он.

Парк безмолвствовал.

Крикни еще раз, Матвей...
– Тат-Сат-Аум! – жалким голосом снова крикнул он.

Криком разбудило ветер. Он отряхнулся ото сна, прошуршал в деревьях по краям тротуаров, злобно зашипел в зарешеченные окна, погрозился карнизам крыш и помчался дальше, дальше – поискать спокойное место, где ему не будут мешать.

Среди кустов откликнулась ночная птица.

Большего и не требовалось. Матвей перемахнул через забор прямо перед лужей – из-под ног полетели тучи брызг, в груди его метался безумный страх. Матвей бежал, забыв обо всем на свете, лишь отбежав далеко от больницы, он остановился, страх понемногу проходил. Некоторое время Матвей отдыхал, с трудом переводя дыхание.

Перебрасывать там некого, это ясно. Нас обоих обманули. И дядю Женю и меня, думал он.

Он шел не спеша к своему дому и не переставал этому удивляться. А вечер был все так же прекрасен.

Было уже совсем поздно. Мама одна встретила его на лестничной площадке. Она еще не ложилась? Почему? Видно, она даже не раздевалась.
– Мама, что-нибудь не так?
Она помотала головой.
– Все хорошо, и главное, что ты, наконец, вернулся, – сказала она.

Это из-за него она сидела так поздно, она беспокоилась о нем. Его обдало жаром.

Утром Матвей заметил, что мама не спускает с дяди Жени глаз, такого раньше не бывало. Она видела только дядю Женю. Матвею это не понравилось. Он подошел к инженеру, или бандиту, – как посмотреть, когда тот уже собирался уходить.
– Тебе вчера пригрезилось, и я оказался в дураках.
– Может, и пригрезилось, – ответил дядя Женя.

И ушел на работу.

И больше ни слова. К дяде Жене не так-то просто подступиться. Мама сидела в стороне, ее пальцы замерли на клавиатуре, она не сводила с мужчин внимательных глаз. Когда дядя Женя ушел, пальцы опять забегали.

Все было как обычно, но что-то все-таки изменилось. Матвей долго раздумывал над этим и искал разгадку.

Мне хочется увидеть Маску, подумал он вдруг.

И собрался в магазин: он чувствовал, что после пережитого страха ему необходимо развеяться, но мама не дала ему денег.
– Сегодня я сама пойду в магазин, – сказала она. – Ведь ты уже давно туда не ходишь.
Верно, Матвей совсем забыл об этом. Он каждый день занят в больничном парке.
– Тебе нельзя бросать переброс, – продолжала мама, – это серьезное дело. А в магазине к тебе всегда приклеиваются бесы.
– Никто не выбьет из меня важную информацию! Я не пущу астральных тварей к нуль-переходу!
– Ну, так могут другие напасть, покрупнее.

Она говорила так решительно, что он сразу сдался. Какой счастливой она была, когда он вчера вернулся домой! Да и сегодня лицо у нее было счастливое.

Вскоре она показала ему колоду карт.
– Женя забыл дома свои карты, – озабоченно сказала она. – Заодно отнесу ему.
– Давай я отнесу, – предложил Матвей. – Я знаю, где он играет.
– Нет, тебе надо быть на перебросе, – ответила мама. – Нельзя же уйти с поста.
Тогда Матвей сказал то, что думал:
– Кроме своего Жени ты никого больше не видишь. Даже противно.
Мама оторопела.
– Ты это о чем? – спросила она, чтобы выиграть время.
– Мне это не нравится, – продолжал Матвей. – Ты должна думать не только о нем.
Мама засмеялась.
– А ты сам, Матвей, о ком думаешь? – спросила она, подмигнув ему. – Разве ты не думаешь о девочках из иного мира, которых зовут Тиела и Морена?
Но ведь это совсем не то! – хотел сказать он, но высказал свою мысль по-другому.
– Тогда можешь смотреть на дядю Женю, сколько хочешь, – сказал он, и на душе у него полегчало. Вот она какая умная и добрая, подумал Матвей, ведь все поняла об Тиэле и Морене.


Дядя Женя не уехал от них, и, в общем-то, это было хорошо. На покере он много зарабатывал и неплохо платил за комнату. Матвея это радовало и не радовало, где-то на самом дне души притаилось что-то жуткое и грызло его.

В воскресенье Матвей с напряжением ждал, выйдет ли дядя Женя со своего комнаты, чтобы провести время с ним и мамой, но дядя Женя долго сидел у себя в комнате, а потом один куда-то ушел. Мама с ним не пошла, Матвей не спускал с нее глаз.

И вот опять настало воскресенье. Дядя Женя по обыкновению был у себя в комнате.

Матвей сидел как на иголках.
– Мама, – робко начал он. Ему хотелось побольше разузнать о ней и дяде Жене.
Тут-то он и получил по заслугам.
– Ты не даешь мне жизни своим вечным подглядыванием! – начала мама. По голосу было слышно, что на этот раз она в бешенстве. – Я шага не могу ступить, чтобы ты не следил за мной!

Ее слова больно укололи Матвея. Он не дает ей жизни? Мама так прямо и сказала.

Но она тут же раскаялась в своих словах. Так всегда бывало, когда она выходила из себя. Лицо у нее прояснилось.
– Прости, сынок, сама не знаю, что на меня нашло. Наоборот, без тебя моя жизнь не имела бы смысла.
– Я знаю, в чем дело, – вдруг сказал Матвей.
– Что ты знаешь? Что ты можешь знать, если ничего нет? – быстро спросила мама. – Ты мне не надоел.

Да, она адекватная, подумал Матвей, сразу ориентируется в ситуации. Однако сейчас он был адекватней, он говорил о дяде Жене, и она это сразу поняла, но перехитрить его ей не удалось. Не зря он целыми днями размышлял об этом, когда гулял по парку. Если он не дает ей жизни, значит, это связано с дядей Женей. Так продолжаться не может, в этом надо разобраться!
– Дядя Женя, выйди к нам! – неожиданно крикнул он, голос его прозвучал громко и грозно.
Мама забеспокоилась:
– Матвей! Что с тобой?
– Выйди сюда, Евгений Викторович!
Мама решила, что он окончательно спятил, и схватила его за руку, чтобы увести из квартиры.
– Уймись! – сердитым шепотом пригрозила она ему. – Ты что, рехнулся? Что он о нас подумает? Пойдем гулять, и оставь дядю Женю в покое!
– Евгений Викторович!
– Не слушай его, это все глупости! – крикнула мама в комнату.
– Подожди, вот он выходит. – Матвей упирался и не желал уходить.
Дядя Женя и правда уже выходил. Мама отпустила Матвея, бросилась к себе в комнату и хлопнула дверью.
– В чем дело, Матвей? – присаживаясь, спросил Дядя Женя. – Вот он я.
Одет он был по-воскресному – статный мужчина, ловкий и сильный. Матвей не ответил на его вопрос, он сам был изумлен своим опрометчивым поступком.
– Что еще за глупости? – довольно резко спросил Дядя Женя и подошел ближе.

В этом надо разобраться раз и навсегда.
– Тебе нельзя у нас снимать комнату, – сказал Матвей и вспыхнул. Он и сам не понимал, как эти слова слетели у него с губ, мысленно-то они звучали очень часто.
– Вот как? А в чем же я провинился? – спросил дядя Женя. Он даже и не рассердился, просто пытался понять, в чем дело.
– Я не хочу, чтобы ты уехал с моей мамой! – вырвалось у Матвея.
Дядя Женя держал себя, как ни в чем не бывало.
– И не подумаю уезжать. Зачем? Только обосновался.
Матвей оказался в тупике.
– Понимаешь, мама стала совсем другой, и это из-за тебя.
– Другой? Что она, внимания тебе не уделяет?
– Мама... – начал Матвей и замолчал. Он хотел сказать: мама перестала меня любить. Но сказал иначе: – Просто она не такая, как раньше.

Забывшись, инженер захохотал.

Этот хохот подействовал мгновенно, Матвей пришел в ярость, мысли перестали его слушаться, он и опомниться не успел, как выпалил в лицо этому самовлюбленному наглецу:
– Что тут смешного! Ты не видишь того, что вижу я! Что ты знаешь об инфратарканах, которые достают наш мир из щели, бреши в реальности, которая находится там, за гаражами? Ты, небось, никогда и не видел ничего подобного! А я видел! Они были тут. Они могли повредить маме. Я их хорошо знаю. И зачем ты только явился!

Собственная смелость ошеломила Матвея, он хотел, чтобы его слова раздавили дядю Женю, чтобы дядя Женя исчез и больше никогда не смел тут показываться.

Но случилось иначе.
– Да уж вот, явился, – спокойно сказал дядя Женя. – Кстати, где же твоя мама?
Матвей показал на дверь ее комнаты.
– Для чего ты туда идешь? – испуганно спросил он, увидев, что дядя Женя направился прямо туда.
– Успокойся, Матвей, сейчас мы обо всем потолкуем вместе.
С этими словами он вошел к маме, вспышка Матвея оказалась бесполезной. В комнате послышался торопливый разговор, потом, они вышли вместе – дядя Женя и мама. Он – как будто защищая ее. На этот раз она смотрела на сына с робостью.
Дядя Женя обнял высокую стройную маму за плечи и подвел ее к Матвею. От изумления Матвей раскрыл рот. Мама покраснела.
– Мы с твоей мамой – добрые друзья, – сказал дядя Женя. – И тебе надо это знать.
Мама не возражала, она покорилась обнявшей ее руке, радостная и испуганная.

Матвей спросил с трудом:
– Вы теперь настоящие влюбленные?

Наконец, мама подняла глаза. За всю свою жизнь она столько раз отодвигала на задний план все личное ради сына, что имела право смотреть ему в глаза.
– Да, Матвей, мы любим друг друга, – сказала она ему. И ее лицо осветилось такой счастливой улыбкой, какой Матвей никогда у нее не видел.
Потом она улыбнулась уже по-другому и сказала:
– Ведь это ты перебросил из другой реальности ко мне дядю Женю. Помнишь?
Матвей не мог смириться с этим, на него вдруг нахлынул ужас: теперь мама потеряна навсегда.
– Когда же все стало бесповоротным? – бессильно, но в то же время настойчиво спросил он.
– Когда ты был на перебросе.

Матвей видел, что мама блаженствует в объятиях дяди Жени. Ее лицо было неузнаваемо – ни усталости, ни раздражения, ни угрюмости. Случившееся ошеломило Матвея, сперва он даже обрадовался, но потом сообразил: мама потеряна для него.

Нет, нет!

Ты же сам видишь. Она потеряна.

– Мама, почему же ты ничего не сказала мне раньше? – спросил он, наконец.
– Мне нужно было убедиться в этом, – ответила мама. – А тем временем ты сам обо всем догадался, потому что ты умный.
Он растерялся, услыхав похвалу, которой она хотела его задобрить. Его передернуло, он спросил, словно речь шла о жизни в смерти:
– Ты хочешь уехать с ним, а меня сдать в интернат?
– С чего ты взял?
– Ну, раз ты боялась сказать мне об этом!
– Нет! – сказала она очень решительно. – Мы тебя не бросим. В нашей семье хватит места и для дяди Жени. Тебе нужен отец.
Матвей не решался поверить ей: они столько скрывали от него.
– И зачем только я стал сталкером, – откровенно пожалел он.
– Ну почему же? – возразила мама. – Разве плохо целый день помогать кому-то?
– Я никого не перебросил из Страны Синего Света, кроме дяди Жени. Лучше бы мне и не браться за это!

Наконец в разговор вмешался и молчаливый дядя Женя.
– Может, ты еще кого-нибудь перебросишь, – сказал он.
Матвей помотал головой.
– Кто знает, реальность непредсказуема, – продолжал дядя Женя.
Матвей считал, что у него есть все основания быть твердым и непреклонным:
– Лучше бы мне туда и не ходить...
Он не успел закончить, мама вмешалась, испугавшись, что он что-то испортит. Она подошла к нему и сделала то, чего не делала никогда на его памяти: крепко-крепко обняла его. Лицо у нее было странное.
– Благослови тебя бог, Матвей, за то, что ты стал сталкером, – сказала мама.

Она тут же стыдливо отпустила его и отошла к дяде Жене.

Матвей спросил себя: почему же она тогда так неласкова со мной, если они с дядей Женей полюбили друг друга? Спросить у нее об этом? Нет.


Теперь мама стала открыто уходить к дяде Жене, когда он отдыхал по вечерам после работы, и это была первая перемена, которая произошла в доме после того рокового объяснения. Матвей видел, какая она радостная и счастливая. Он понимал, что тоже должен быть радостным и счастливым, но не мог, ему было страшно. Однажды он осмелел и спросил:
– Что же будет дальше? Вы поженитесь?
– Мы еще не решили, – ответила мама. – Пока никаких изменений не предвидится.
– А когда поженитесь, что изменится?
– Там увидим. На тебе это не отразится, не беспокойся.

Неужели она не понимает, как ему страшно? Что он будет делать, если она уедет и ее уже не будет рядом? Он привык жить рядом с ней, стоит протянуть руку – и вот она.
– Та Маска, которая была за окном...— начал он, но продолжать не смог.
– Какая Маска? Ты о чем?
– Да ни о чем, просто эта Маска была когда-то мальчиком.
– Мотя, милый, не смотри ты больше в эти окна, на этих психов, – сказала мама так беспечно, как будто из нее вот-вот вырвется наружу веселое «трам-пам-пам». Но ее остановили глаза Матвея.
– Не пойму я, что с тобой происходит, – очень серьезно сказал он.
«Трам-пам-пам» как не бывало.
– Будь же взрослым, Матвей, – твердо сказала она. – Подумай немного, как взрослый.
– Как это? – напряженно спросил он.
– Подумай не только о себе. Взрослым приходится думать и о других.
– О ком это? – беспомощно спросил он, испугав ее.

Она не ответила.

Он ходил в парк. Теперь уже скоро я пригожусь, думал он. В одном не везет, так повезет в другом.

Однажды утром дядя Женя подошел к нему – он явно что-то придумал. Матвей вздрогнул: его ждет новое испытание, на этот раз посерьезней, чем вечерняя прогулка в парк. Было прохладное сентябрьское утро, над парком плыли хлопья тумана, сквозь них просвечивало синее небо.
Дядя Женя, как обычно, собирался идти «на день рождения» – так называлась поляна на съемной хате, куда приглашали лоха с деньгами, – но сперва обратился к Матвею:
– Пойдешь со мной, будем вместе их обыгрывать.
– Мне надо на переброс, – коротко ответил Матвей.
– Сейчас перебрасывать некого, – сказал дядя Женя. – Сегодня ты можешь пойти со мной на покер.
Это звучало почти как приказ, теперь он разговаривал с Матвеем только так.
– Я должен идти с дядей Женей? – спросил Матвей у мамы.
– Конечно, пойди. Он тебя научит играть в карты. Сейчас я приготовлю тебе с собой завтрак.

Матвей растерялся.

О еде теперь тревожиться не приходилось. Благодаря инженеру еды в доме было достаточно, не то, что раньше. Матвей не противился, но ему было невесело.

День был изумительный. Облака важно так, как ладьи, проплывали по небу, ладьи тащили за собою прозрачные сети, а сети задевали за антенны на крышах домов. Настроение было как нельзя лучше. Но, разумеется, оно слегка подпортилось, когда дядя Женя объявил о своем решении.

Дом, к которому они шли, ничем не отличался от других домов – коробок с оконными и дверными дырками. Возле подъезда стоял стол, уставленный пустыми пивными бутылками, а за столом сидели: длинноногий малый с широкой красной мордой и коротенький солидный буржуйчик. С виду они мало напоминали заядлых картежников. Когда они подошли ближе, Матвею стало видно и выражение лиц. Длинный наклонился в перед и все время протягивал руку к короткому, как будто боялся, что тот увильнет от непрерывно лившегося на него потока слов. Одновременно он заглядывал в лицо буржуйчика – видно, ждал одобрения.

Но у маленького физиономия была недовольная, надутая. Он и не глядел на длинного. Видно, был зол на него, на все на свете, а главное, на карты: зачем оторвали его от просмотра телевизора, выгнали в этот вонючий двор и заставляют тратить деньги на каких-то идиотов?

На земле, усыпанной хвоей, повсюду валялся мусор. Матвей почувствовал себя как бы униженным, когда ему было велено наполнить стаканы пивом.

– Карты на стол, Матвей! – скомандовал дядя Женя, и Матвей не заставил его повторять приказ.

И, пока Матвей сдавал карты, дядя Женя обстоятельно, с удовольствие принялся объяснять ему правила. Матвей глядел на его рот, и сердце у него колотилось.

Длинный сидел в углу рядом с буржуйчиком и скептически разглядывал свои карты. Игра для него была занятие серьезное. Ради сегодняшнего случая он подстригся, парикмахер зализал его длинные космы.
– Ты на Сергея Зверева смахиваешь, – сказал ему дядя Женя.
– Местный стилист от сантехники Вася, брат Сережи, – заржал буржуйчик. До него только что дошло, что фамилия длинного – Зверев.

Большие клумбы с цветами пахли в сумерках сильно и сладко. Местные активистки их регулярно поливали.

Детская площадка была освещена ярким фонарем. Игроки сидели в полутьме. На длинном столе, покрытом клетчатой клеенкой, стояли пивные бутылки и пластиковые стаканы.
Смутно белели рубашки мужчин, шелестели деревья, иногда над головой мерцали серебристые мотыльки.

Дядя Женя оказался центре, и настроение у него от этого сразу сделалось замечательное. Он буквально купался в лучах общего внимания, блаженствовал и выигрывал почти подряд.

Матвей старался изо всех сил, но это было совсем не то, что убегать от инфратараканов или находить порталы в иные миры: здесь мысли, сталкиваясь друг с другом, мешали сосредоточиться.

Матвей вспотел. Наконец он сообщил, что устал. Дядя Женя хмыкнул. Но недовольства не показал.
– Передохни чуток, – сказал он, – я тут еще пару партиек сыграю.

Матвей сел на край песочницы. В руках дяди Жени карты порхали как бабочки. Одна навязчивая мысль, словно жужжание мухи, преследовала Матвея: что я здесь делаю?
– Что я здесь делаю? – спросил он вслух.
– Ты учишься, – ответил дядя Женя.
– Для чего?
– Быть каталой не так уж плохо.

Больше дядя Женя не стал ничего объяснять. Матвей думал: это из-за того, что они хотят сдать меня в интернат.
– Ты и в парк меня вытурил под вечер.
– Да. И ты показал себя настоящим сталкером. А сейчас давай малость поедим и передохнем.
Он протянул Матвею кусок ветчины.
– Я не об этом...
– Знаю. Ты ешь. Небось, всю жизнь недоедал.
Хоть и куцая, но все-таки со стороны дяди Жени это была дружба, однако Матвей не был склонен ее принимать.
– Что у тебя на уме? Зачем ты привел меня сюда?
Дядя Женя медленно жевал ветчину.
– Ничего худого в твою сторону у меня, во всяком случае, нет, – сказал он. – Так что расслабься.
Доев, наконец, кусок, он снова открыл рот.
– Никак не придумаем, как же найти выход из положения, – сказал он и вдруг посмотрел Матвею прямо в глаза.
– Это насчет меня? – с неожиданной прозорливостью спросил Матвей.
– Да.

Сильный мужчина ел бутерброды, которые ему приготовила мама, лицо у него было доброе. Матвей не боялся дяди Жени, просто его страшило то неизвестное, которое этот дядя Женя знал, но не хотел ему открыть.
– Мы потом поговорим об этом, – сказал дядя Женя. – А сейчас тебе надо овладевать игрой. Тогда в будущем ты сможешь зарабатывать деньги и станешь полноценным.
– Я и так полноценный! – вырвалось у Матвея.
– Да, но все-таки лучше, когда человек может прожить сам по себе, – сказал дядя Женя со свойственной ему добродушной черствостью.

Все эти дни Матвей был настороже и потому теперь сразу понял: его хотят отправить в интернат.
– Не хочу я учиться! – заявил он.
– Надо! – сказал дядя Женя тем же тоном, каким говорил с ним, когда велел ему выйти вечером в парк.

Матвей вынужден был подчиниться. И вдруг ему пришла в голову блестящая мысль, за которую он с радостью ухватился:
– Можно я схожу домой?
Дядя Женя, который уже отвернулся, только пожал плечами, но Матвею этого было достаточно.

Новый план озарил Матвея как молния, и осуществить его следовало немедленно.
– Сейчас я адекватней! – сказал он дяде Жене.
И убежал.

Мама из окна увидела Матвея, бегущего к дому. Она выронила все, что держала в руках, и бросилась к нему навстречу.
– Его убили?
– Кого?
– Как кого?
– Нет, он там банкует – так, что «бутерброд» только и успевает выкладывать денежки.
– Слава богу, что все в порядке. – Мама просияла. – Ты так мчался, что я даже испугалась, думала, что-нибудь стряслось. Ты помни, Матвей, так прибегать нельзя, а то люди могут подумать, что случилось несчастье.
– Я не подумал об этом, – тихо сказал Матвей. – Голова была занята совсем другим.
– Что случилось?
– Да нет, пока все нормально. Я не могу сказать тебе это наперед.

Матвей чувствовал, что все запутывается.
– Я прибежал домой, потому что мне нужно с тобой погулять, я хотел сходить вместе в парк.
Мама фыркнула.
– Погулять! Вот чудак! Ты меня так напугал: я уж решила, что его убили.

Это было неподходящее начало для прекрасного плана, который следовало осуществить немедленно. Как он мог так глупо примчаться домой, надеясь, что мама забудет о дяде Жене, пока тот работает?

И все-таки, пока они гуляли по парку, мама сама невольно помогла Матвею попробовать осуществить его план. Он никак не мог отдышаться. Мама на радостях обняла его и усадила на скамейку рядом с собой.
– Посиди ты, дух переведи, – весело сказала она. – Взмок весь, пока бежал.

Они сидели на лавке бок о бок, будто на всем свете не было никого, кроме них, как раньше.

Перед Матвеем блеснул выход – он понял, что ему делать.

Сперва он улыбнулся маме.

И она весело улыбнулась ему.

Потом он кивнул.

Она тоже кивнула.

Словно детская игра, которую они забыли и вдруг вспомнили вновь.

Но Матвей был уже не таким дурачком, как она думала. Он помнил о своем плане.

– Вон там, за теми кустами, нуль-переход,— начал он.

Мама кивнула. Он продолжал:
– Оттуда вышел дядя Женя. Это было совсем недавно.
– Да, – подхватила мама, – это было совсем недавно.

Матвей улыбнулся, все шло как надо. Теперь следовало осторожно внушить ей, что всего этого не было.
– Самое хорошее – это знать все как есть.
Она немного удивилась, и Матвей поспешно добавил:
– По-моему, никакого дяди Жени и не было. Мы его придумали. На пару. Вот такие фантазеры.
– Да?
– А по-твоему?
Она ответила:
– Можешь считать, что это фантазия, тебе никто не мешает.
Он заметил, что она отделила его от себя. Отступать было поздно, оставалось верить до конца. Если он хоть на минуту усомнится, реальность не изменится.
– А ты будешь в это верить вместе со мной?
– При чем тут я? – спросила мама, глаза у нее так бегали, что ему больно было смотреть.
– Потому что тогда его действительно не будет, и все станет по-прежнему.
– Ты знаешь, что я не хочу, чтобы все стало по-прежнему, – ответила она.

Как просто она это сказала, и крохотная трещинка в его вере сразу превратила начавшуюся метаморфозу в ничто. От переплавившихся слепков прошлого ничего не осталось. Напор и уверенность утекли, как вода сквозь сито.
– Я не сумел,— грустно сказал он и встал.
Мама промолчала, она даже не повернулась к нему. Матвей прибавил:
– Странно, что мне не помогли, а я-то думал, что сумею привлечь на свою сторону Страну Синего Света.

Мама все еще сидела на скамейке. Наконец, она тоже встала.
– Эх, милый мой, даже и не знаю, что делать, – растерянно проговорила она.
– Делать?
– Думаешь, мы не говорим о твоей дальнейшей судьбе?
– Говорите, я знаю, – быстро ответил Матвей.
– Мы будем стараться тебе помочь, – сказала она. – Надеюсь, ты мне веришь?

Матвей не слыхал ее. Он только видел, что она вышла через калитку и скрылась в подъезде. Его занимало другое: непоколебимая вера. Что такое непоколебимая вера, если уж на то пошло? Ничто. Ты явишься с ней, но стоит адекватному только раскрыть рот – и она как сухой лист упадет на землю. Маме хватило одного или двух слов, чтобы он усомнился, а его план рассыпался в прах.

Будем стараться, сказала она. Что она в этом понимает!

*********************************

С перебросом было покончено. Нрав у дяди Жени был крутой. Каждое утро он брал Матвея с собой на «поляну».
– Тебе надо учиться, – сказал дядя Женя, он был немногословен, спорить с ним было бесполезно. Матвей дулся, но ходил в «картежный» двор.

На «поляне» дядя Женя был добрый, этого у него не отнимешь. Он терпеливо обучал Матвея резать карты один в один, доставать из клина, делать «скворец». Успехов Матвей не делал, ему хотелось одного – поговорить с дядей Женей о маме.


Наконец это ему удалось, они сидели и пили пиво. Матвей устал, хотя сыграл очень мало, – он чувствовал себя заживо погребенным под колодой карт. Дядя Женя и Матвей растянулись на газоне, положив головы на камни, и прикрыли глаза.

Вот сейчас, самое время.

Вперед на инфратаракана! — подумал Матвей, чтобы подбодрить самого себя. Он приподнялся. Дядя Женя тут же открыл глаза, он был настороже.
– Давай, Матвей, отдохнем еще немного.
– Нет, мне надо поговорить с тобой, – грозно начал Матвей, другой тон тут не подходил.
– Тогда выкладывай.
– Ты, небось, видишь, что с каждым днем я играю все хуже и хуже?
Это была правда. Матвей и в самом деле играл еще хуже, чем вначале. Дядя Женя все видел, и потому ему было неприятно услышать это от самого Матвея.
– Да, просто не пойму, что ты за ребенок? – На этот раз голос у дяди Жени был злой.

Он-то и придал Матвею мужества.
– А ты что, лучше? Кто отнял у меня маму? Это, по-твоему, хорошо?
Дядя Женя смутился.
– Так уж получилось, – сказал он.

Они помолчали. Мама стояла между ними, не принимая ничью сторону.

Но вот дядя Женя сказал:
– Лучше бы о маме подумал, а не о себе. Порадовался бы за нее. Думаешь, хорошо ей было раньше одной?

Матвей лишился дара речи, он был поражен, он не мог так быстро посмотреть на все с другой стороны. Дядя Женя, конечно, прав, только... Он сидел неподвижно и все-таки был похож на Маску, беспомощно скалящуюся на мир за решеткой больницы. Мир полон силы, которая вдруг появляется и ставит человека на место. И эта сила не только дядя Женя и все адекватные и приспособленные, нет, она так безжалостна и неумолима, что заставила Матвея самого перебросить через реальность свою собственную беду и пригласить ее в свой дом. Как же вернуть то, что было?
– Давай, ты выкинешь из головы эту чушь, – предложил дядя Женя, потому что Матвей так и не ответил ему.
– Я сейчас вонзил астральную занозу в твою седьмую чакру, – злобно сказал Матвей.
– Это делу не поможет.
– А что поможет?
– Выкинь этот бред, – твердо сказал дядя Женя. – Все останется как есть.
– Ладно, – сказал Матвей. Злые мысли одолевали его, но он сказал «ладно» и покорился. Он снова лег на землю.

Они лежали на газоне, давая отдых спине. Кругом валялись стекла и окурки, торчали пни, в траве росли грибы. Дядя Женя держал в руке ветку и в задумчивости хлестал ею по серым поганкам, которые росли рядом с ним. Сбив поганку, он заговорил об этих уродливых грибах: ему хотелось переменить тему разговора.
– Смотри, Матвей. Если человек съест такую поганку, он коньки отбросит.

Бледный гриб от удара раскололся на несколько частей, внутри он был желтый, мягкий и таил в себе смерть.
Матвей вздрогнул, но остался лежать и, не отрываясь, смотрел на гриб.
– На самом деле так?
– Да, поганки – ядовитые грибы, – сказал дядя Женя. – Раньше ими грызунов травили.
Матвей не мог отвести от поганок глаз. Его наполнило незнакомое роковое предчувствие. От поганок к Матвею бежали волны, они находили в его ауре уязвимые места и подчиняли его себе.
– Это правда? – повторил он.
– Да, смотри не ешь их, а то тебе уже ничто не поможет.
– Не замусоривай реальность такими словами, – сказал Матвей, но это было уже невнятное бормотание. Как зачарованный, смотрел он на грибы, потом украдкой глянул на дядю Женю... Его вдруг осенило, он увидел спасение от свалившейся на него беды: надо съесть поганку! Я съем поганку! И тогда вмиг поменяю прошлое!
И он протянул руку, чтобы схватить эту ядовитую мерзость.
– Брось! – сказал дядя Женя. – Такими вещами не шутят. Ты что?..

Поздно. Матвей оказался проворнее, он уже схватил несколько грибов с бледной шляпкой и сунул их в рот. И, сделав усилие, проглотил, даже не почувствовав вкуса. Ему показалось, что по горлу у него разлился огонь, и Матвей издал резкий короткий вопль, похожий на лай.
– Кретин, что ты натворил?!

Дядя Женя не на шутку разозлился.
– Надо тебе проблеваться, – сказал он. – Сунь два пальца в рот.
– Я умираю, – глухим голосом сказал Матвей, от страха тело его стало каким-то чужим.
– Много грибов-то съел? Отвечай! Ты что, оглох?

Он был в бешенстве.

Матвей закатил глаза и прислушивался к себе в ожидании паралича. Ему казалось, что нутро у него горит огнем. Скоро я весь испепелюсь, мелькнуло у него в голове, надо спешить.

Он не спускал с дяди Жени глаз. С поганками, бродящими в желудке, Матвей следил за движениями дяди Жени, готовый на все.

Дядя Женя разозлился и встревожился: кто его знает, сколько поганок съел Матвей, выживет ли он? Схватив бутылку крепкого пива, стоявшую под лавкой, он наполнил до краев пластиковый стаканчик. И протянул Матвею.
– На. Пей!
– Для чего? – презрительно спросил Матвей и оттолкнул стаканчик, что пиво пролилось. Собственный поступок испугал его, и в то же время он преисполнился решимости. Что ему дядя Женя с его силой! Взял и съел поганки! Сейчас он этому дяде покажет! Охваченный безумием, Матвей схватил со стола консервный нож и замахнулся.

Дядя Женя выронил бутылку, лицо у него словно окаменело, он успел схватить Матвея за запястье – удара не получилось. Рука Матвея обмякла в его тисках.
– Ты что, с глузду съехал?
Глаза у Матвея вылезли из орбит.
– Пусти, а то отправлю тебя назад в твою Синюю Страну!
Дядя Женя отпустил, но вовсе не потому, что послушался Матвея. Он поднял пластиковый стаканчик и зачерпнул воды в луже.
– Выпей! Быстренько давай! А потом сунь в рот два пальца, чтобы вывернуло наизнанку.
– Не хочу, мне так лучше, – чужим голосом ответил Матвей.
Ему казалось, что внутри у него все пылает. И он не хотел гасить этот огонь – он должен взять верх над дядей Женей! Матвей чувствовал, как в нем быстро нарастает психическая сила.

Матвей двигался рывками, словно продираясь сквозь воздух, ставший неожиданно плотным. Он чувствовал: что-то в его взгляде появилось. Только что именно? Появилось, и все. Там, в ночи. Огонь. Гибель. Глаза его пылали, он устремил взгляд на дядю Женю, и его астральная оболочка тут же сгорела. Так ему и надо.

Глупости. Я съел поганки, это все от них. Но пусть мои страшные глаза смотрят на дядю Женю. Пусть... я смотрю...

Неожиданно выплыла черная тень, упала на дядю Женю. И это глупости – это все поганки, которые я съел. Я не умру. Пусть умрет дядя Женя!

И Матвей кинулся на дядю Женю. Вцепился в него мертвой хваткой, как хищник.
– Что, захотел меня прикончить? – холодно и спокойно спросил дядя Женя, и мертвая хватка превратилась в ничто. Он легко справился с ребенком. – Ничего у тебя не выйдет.
Дядя Женя поднял Матвея и отнес его к луже. Там он стал плескать водой в его искаженное лицо.

Сперва Матвей сопротивлялся, но холодная осенняя вода погасила его пожар, он затих и как будто очнулся. И тогда рука его нащупала острый кусок арматуры, дернувшись и зажив самостоятельной жизнью. И бесполезно было Матвею пытаться остановить ее.

*********************************

Вместо мамы явилось несчастье, вот уже неделю милосердно обходившее его. Раньше или позже – все равно бы явилось. Оно пришло на третий день после прогулки с медсетсрами. Перед ужином.

Матвей заметил это, как только вышел из палаты: на стенах висели клочья тонкоматериальной субстанции, похожей на хитин. Воля словно покинула его. Он ловил взгляды Маски.

Маска делал вид, что ничего не замечает.

– Неужели ты их не видишь? – вырвалось у него, наконец.
– Ерунда, сегодня они не придут, – попробовал его успокоить Маска. – Пара-тройка покажется издали и тут же пропадет.
– Зря утешаешь, – ответил он. – Таких страшных признаков я еще не видел.

Только он произнес эти слова, как поблизости раздался режущий писк. Это был звук из потустороннего мира, обычные люди его не слышали. Матвей вспыхнул:
– Ну, что?
– Ничего страшного. Может быть, они заползли не туда. Лежи в этот раз спокойно на своей койке, глядишь, все и обойдется.
– Будет страшное нашествие этих тварей, это так же верно, как то, что на тебе сейчас полосатая пижама. Слушай!

Сводящий с ума, неестественно-металлический, словно его издавала гигантская машина, писк раздался во второй раз, уже ближе.
– Ты бы все-таки полежал, – сказал Маска.
– Лучше пойдем вместе со мной к Тане, – попросил Матвей, все больше и больше впадая в панику.
– Никуда я не пойду. Тебя опять привяжут и наколят какой-нибудь гадостью.

Но в таких случаях Матвей был глух к доводам здравого рассудка. С побелевшим лицом он уже несся в холл. Единственным надежным убежищем от инфратараканов было пространство под большим угловым диваном. Души умерших много ужасов ему рассказывали о том, как инфратараканы изгрызали какому-нибудь больному тонкие тела, а потом тот внезапно умирал от какой-нибудь физической болезни, но ни разу он не слышал, чтобы это произошло под диваном.

Прежде чем он успел добежать до холла, раздался третий писк, уже совсем за спиной. Кругом стало невыносимо тихо. У двух болтавших возле уборной шестерок пропал звук, они жевали ртом бессмысленную жвачку воздуха. Единственное, что он услышал – это стрекот маленькой особи инфратаракана, – сухой, похожий на щелчки звук.

Матвей забился под диван.

Ждать пришлось недолго, вскоре эти твари заполонили весь коридор. За перегородкой тихо и злобно прошипел старый хроник, у которого резко заболела поясница. Юркая волосатая тварь, размером и массивностью скорее напоминающая лангуста, отхватила ему верхнюю перегородку между сушумной и пиндалой и тут же сожрала. Возможно, старик и отделается временной неподвижностью, если ему еще чего-нибудь не повредят. Закрыв глаза, Матвей съежился и бормотал: раз-раз, он прополз мимо нас, два-два, лишь коснулся едва, три-три, не дыши и замри!

Вот они! Замри.

А Маска там, в самой их гуще.

Хищников прибывало. Его еще никто не обнаружил. Это были первые, самые страшные минуты нашествия. А вдруг сегодня сами законы пространства уже изменились, а вдруг диван перестал быть надежным убежищем?

Когда-нибудь ведь должно это случиться. Рано или поздно.

Здесь тоже небезопасно.

Матвей яростно зажимал себе рот. Пронзительно-высокого тона писк и клацанье огромных жвал раздавались теперь отовсюду. Сейчас, сейчас, потерпи, уговаривал он себя, обессилев. Один раз ему показалось, что пол содрогнулся. Узор на линолеуме, тапочки сидящих на диване – все куда-то поплыло. Он и не заметил, как его крик прорвался сквозь спрессованные пальцы. Чьи-то крепкие руки схватили его за лодыжки и вытянули из-под дивана.

Уже наполовину вытянутый, он схватился за ножку дивана. Его охватил такой страх, какого он еще не испытывал, и он завопил – в нем вдруг открылся темный, бездонный источник таких воплей.

Там что-то, в ноге медсестры! Сначала оно было маленьким, но, пока он кричал, оно разрослось, приняло очертания и заблестело, словно огромный тараканий глаз, уставилось на него и парализовало его волю.

Совершенно явственно, что в ней таракан.

Исполинский.

Смотрит на него и вот-вот выползет из своей оболочки.

Кричать без толку. Таракан в ее ноге пеленгует и уносит крик. Перед ним клубок криков, уже кем-то выстраданных. Поместить бы их все в свою голову. Хотя нет, не надо. Свое он уже отстрадал, в другом месте.

– Что, Матвей, опять тараканов из своей головы увидел?
Мерцающая лампа освещала три пары суровых глаз, устремленных на него. Нормальные добрые женщины. Сейчас они были напуганы и суровы.
Он молчал.
– Говори! От этого, может, зависит метод лечения и твоя дальнейшая судьба.
Матвей вздрогнул.
– Нет! Нет! Я не могу вам сказать!
Они вздрогнули от его крика.
– Он невменяем, толку с ним разговаривать. В палату его, на вязки.

Тем не менее, нашествию подходил конец. Больница была уже по ту сторону беды, и это было чудесно.

Когда его привязывали, Матвей почувствовал какую-то странную пустоту в мыслях. Надо говорить им, доказывать, что он вменяем, но он не может сказать ни слова, он должен молчать. Тело стало легким, зато совершенно свинцовой была голова.

Он принялся искать не продуваемое инфернальными сквозняками место. Руки, фиксированные по обеим сторонам койки, не давали повернуться полностью набок. Наконец, удалось найти кусочек матраса, теплый, уютный и безопасный. Он лег в позу древнеегипетского бога, вывернув руки, он их больше не чувствовал. Все тело будто онемело, холод уже не ощущался так резко. Мысли все больше и больше слипались в один безобразный ком. Возник образ мамы, но быстро куда-то исчез. Все другое тоже превратилось в вязкую кашицу, разрываемую огромными пузырями.

Все уже было, и все ушло вдаль. Как он устал от беготни по этому заколдованному сну. Как славно было бы забыть о том, кто ты, и перестать кому-то сниться.