отец Онаний : вина

Ты веришь цензорам больше чем себе.
После его смерти, всё чаще находишь своё с ним сходство. И это сводит с ума. Почему? В наказание?! Да, будь я трижды проклят. Его прибрала сыра земля, земля просела и испустила мерзкий зловонный дух. весна пустила корни. И корни эти тоже свели меня с ума. Но, сначала они свели с ума мою мать. Мне катастрофически не хватало кислорода. Я не мог спокойно спать. Весна одолевала мою плоть. А душу мою пожирали сомнения. И всё это должен был переносить так же стойко, как, к примеру, тяготы и лишения военной службы.
Да, к чёрту всё.
Черты отца стали моими пигментными пятнами, прыщами, от которых я никак не мог избавиться. Выдавишь один на носу, тут же вскакивает другой- на лбу. И снова здорово. Кривое зеркало, хромосомный дождь. Блядь, как угодно называйте. Мне было не по себе. Я душил в себе своё юродивое сходство. Я ненавидел мертвого отца еще больше чем живого. О, как я кипел. Смола в адском котле- была по сравнению со мной- топленым молоком. А я был всем тем, что так сильно ненавидел.
Я не зря начал с цензоров. Моими цензорами были родственники, друзья, соседи, просто случайные люди. Я не мог скрыться ни на час, ни на минуту. Казалось, они видят меня насквозь. Постоянно всплывали "хорошие слова", брошенные кем-то на кладбище:"ах, как же я похож на своего отца". И это была та пробка, которую я регулярно выстреливал в потолок. Я заливал желчью всё вокруг, ни стесняясь в выражениях. Я бил в самое больное место своё окружение. И главное свою мать. Материнская любовь- минное поле. ступив на него однажды- назад дороги нет. Наступил- взорвался, прошел мимо- опустошил сосуд её любви. Значит всё зря, всё понарошку. Игрушечный солдатик на прикроватной войне. Я снова маленький и уязвимый, отец снова обнимает унитаз. Из ванной слышны рвотные позывы. Мои солдатики проиграли. Я проиграл. Капитулирую в свою комнату, под письменный стол. Стол большой- ему видней. Под этим столом я вырос. Я так много под ним прятался. Прятался и умирал. Вернее представлял себе свою смерть десятками различных способов. Представлял, но так и не смог набраться храбрости и сдохнуть. Теперь я с большим трудом помещаюсь под этот стол. Но меня иногда всё равно туда тянет.
Его,отца, нет. Жизнь вильнула в новое русло. Что-то хрустнуло. Было выброшено на помойку множество вещей. Но память выбросить нельзя. Как и стереть. Я был липкой паутиной этой памяти, на которую липло всё то дерьмо, от которого я умудрялся отмахиваться до. А теперь, после- хренас два отмахнусь. Влип.
...я снова маленький мальчик, сижу под письменным столом и шепчу на ухо Богу:" Господи, спаси меня и маму, Господи, спаси"... Но мои собственные грехи тянут меня вверх с широко открытыми глазами. Бессонница подкидывает оптические галлюцинации. И я принимаю всё за чистую монету. Только мама всё-также плачет видя это скотское сходство и чувствуя вину.