Владимир Павлов : Сын Вавилона (II)

Каждый день Нанны Набу ждал: сегодня придет Таб. Таб не приходил. День Нанны, купленный дорогой ценой, оказывался долгим, пустым и ненужным. И он снова трудился шесть дней, зарабатывая новый день Нанны.

Пойти самому в Шуанну казалось ему немыслимым. Он не мог найти предлог и боялся поставить себя в неловкое положение.

– Куда делся Таб? – спросила мать. – Что-то его не видно.

Был один из тех долгих и пустых дней Нанны с маревом, дрожащим в воздухе. Тело ныло от тяжелого шестидневного труда.

Набу не ответил матери. Как простодушно она это спросила…

– Вы что, поссорились? – снова спросила она.
– Нет.

Он ушел. Во дворе лежал Син-или. На поле стояли вешала для сушки снопов. Солома была вдвое короче, чем обычно. Зерна уцелело мало, зато оно было твердое и круглое. Мука в этом году будет хорошая. Пошли, наконец, дожди, и выжженные луга зазеленели, в колодцах появилась вода.

И в этом году Син-или не обращал на Набу внимания, но Набу больше не обижался, ему было безразлично. Син-или лежал и зевал. Син-или любил работать и по выходным не находил себе места.

В этот выходной Таб опять не пришел.

Над скотом был вынесен приговор. Ближе к сезону дождей ловкий перекупщик Либлут начал ездить по дворам и скупать коров, которых земледельцы не могли оставить из-за отсутствия корма. Он, как чума, обходил хлев за хлевом.

Везде находились лишние коровы. У отца он забрал трех коров. Вернее, не забрал, а пока лишь отметил невидимым знаком. Записал их в свою табличку. Тяжелый это был день, когда отцу пришлось продавать коров. Все свершилось в два счета, отец так и хотел.
– Ладно, – угрюмо сказал он Либлуту, трещавшему без умолку.
Либлут заметил Набу.
– Мне понадобятся погонщики, гнать скот на базар. Пойдешь со мной, хочешь? Отправимся дней через восемь.

«Конечно, хочу», – подумал Набу. Он посмотрел на отца.

– Делай, как знаешь, – угрюмо сказал отец.

Тогда Набу ответил, что он согласен, и Либлут обещал уведомить его попозже.

Либлут отправился в следующий хлев. Никто не избежал его посещения. Он был подобен чёрной смерти. Не сам он, а безжалостный засушливый месяц Дузу ходил по дворам. Либлут был лишь его личиной.

Либлут уведомил Набу об отъезде.

Набу встретил его возле кварталов, лежавших вблизи канала Либиль-хегалла. Ему не терпелось попасть в центр великого города, на проспекты Нергала и Айбуршабум, поближе к дворцам и храмам. По табличкам он представлял себе, как выглядит внутренний город, и все-таки волновался. Там же он встретился с парнем, который вместе с ними должен был гнать скот в огромный загон возле понтонного моста. Звали его Шума, он был ровесник Набу. Они вместе занимались в школе, поскольку кварталы, где они жили, относились к одному району.

Возле первого двора их ждала одна удивленная корова, Либлут с погонщиками погонял ее по улице. Это начало. Словно родник, дающий начало реке. Рядом с коровой стояла одинокая женщина. Либлут сверился со своей табличкой, все было верно.

– Ну, в путь, – сказал он корове. Его устами говорила засуха.

Набу с Шумой были серьезны и сосредоточены. За плечами у них висели мешки с едой на дорогу. Путь был не близкий. Вскоре к одинокой корове присоединились другие: у каждого тупичка, что вливался в большую улицу, их ждали коровы. Было студеное утро. На траве лежало серебро росы.

Так они продвигались вперед. Каждый дом платил свою дань безжалостной засухе. Набу с Шумой шли позади стада. Либлут – впереди.

Они подошли к дому Таба. Набу думал об этом все время. Наконец-то…

Дом стоял в глубине квартала. Он был расположен очень красиво, в саду. Над ней возвышался крутой склон. Дорога, ведущая от дома к улице, была вымощена щебнем и содердалась в отличном состоянии. У ворот стояли хозяин, Таб и Итти. Они ждали Либлута, каждый держал на веревке корову.

Таб не знал, что Набу придет со стадом как погонщик, это Набу сразу заметил. Таб был смущен. Итти невозмутимо посмотрела на Набу. Целый сезон прошел, с тех пор как он видел ее в последний раз. Жаркий сезон садов. Она сильно выросла.

– Да сойдутся наши сны, – сказала она.
– Да сойдутся наши сны.

Коровы. Они стояли рядом с Итти, и Набу видел, что они хорошо знают ее. Итти отвязала веревки и передала коров Либлуту. Набу не сводил с нее глаз: как она выросла и изменилась.

Таб был неприступен. Они с Набу даже не взглянули друг на друга. Но когда уже было пора уходить, они обернулись и обменялись долгим взглядом. Они смотрели друг на друга равнодушно, но долго и молча.

– Ну, что, идем, что ли? – недовольно проворчал Либлут.
– Счастливого пути! – крикнула Итти и помахала рукой. Эти руки все лето ворошили сено и доили коров. Набу не спускал с них глаз.
– Пошли с нами! – весело крикнул ей Шума, он не испытывал неловкости, сковавшей Набу. Он познакомился с Итти, когда они готовились к экзамену, и у него не было никаких тайн, связанных с нею. Он был свободен.

Итти засмеялась.
– Идем, – сказала она.
В ее голосе звучала тревога. Набу Итти не могла сказать ни слова, и он ей тоже. Один только Шума был свободен.
– Пошли! – твердо сказал Либлут. – Да пребудет с тобой Мардук! – попрощался он с хозяином дома.

Стадо двинулось в путь. Коровы из дома Таба шли на бойню. Итти, которая их доила, вернулась в дом, чтобы остаться там на весь сезон смерти, от Улулу до Архасамна. Она будет ходить по саду, будет доить больших теплых коров. Набу отчетливо представлял себе эту картину. Видел, как она доит больших теплых животных. И Таб тоже вернулся к себе домой, вместе с Итти…

Набу распрямился и погнал стадо. Целью этого путешествия была бойня.

Новые дворы. Новые коровы. Либлут сверяет по своим злосчастным табличкам, чтобы все было в порядке.

Они подошли к родительскому дому. У ворот стояли отец и тетка. Набу казалось странным явиться сюда с севера так, словно он был посторонний, и остановиться у дома, пока этот высокий человек, хозяин дома, и эта молодая женщина сдавали Либлуту своих трех коров.
– Счастливого пути, – сказала тетка.

Отец не сказал ни слова. Он подвел корову к стаду и ушел. Начал спускаться к реке. А Набу отправился смотреть мир.

Он пробовал сказать самому себе, что уезжает и никогда не вернется назад. Но тут вдруг увидел, как прекрасен сад, и у него защемило сердце. Дом был старый, серый и красивый. Вокруг росли пальмы. Это был его родной дом, и он покидает его.

– Ты что, в первый раз видишь этот двор? – весело спросил его Шума. Он словно опьянел от радости из-за того, что скоро увидит врата Богини.

Вздрогнув, Набу вернулся к действительности.

Стадо все шло и шло, и во главе его шел тощий и жестокий Либлут. Он был тощ и жесток, как сама засуха.

Когда они миновали пределы царствования Либлута, стадо перестало пополняться. Здесь хозяйничали другие скототорговцы.

Наверное, потому, что Набу было известно, куда гонят бедных животных, ему казалось, будто идут они не так, как обычно. То одна, то другая издавала короткое негромкое мычание. И покорно опускала голову. Набу задумался об этом и надолго позабыл о своей радости. Шума же, напротив, был весел и добродушен, никакие мысли его не терзали.

Целый день они шли за стадом. Коровы проголодались и на ходу щипали придорожную траву. Свежую клейкую траву, которую дождю удалось выманить из земли. И дождь, и трава, и коровы, и молоко – как чудесно и притягательно было все это для Набу. Но стадо, которое он гнал, внушало ему ужас, потому что было переписано в книжке Либлута.

Кругом пахло созревшими фруктовыми садами. Кое-где финики уже собирали. Тот, кто проходил по улице, вдыхал запах увядших пальмовых листьев.

К вечеру они пришли на место. Наконец-то Набу очутился далеко от родительского дома.

Внутренний город. Сначала они побывали в специальном загоне для скота, расположенном в предместье, потом отправились к вратам Богини. Они вдыхали воздух, пахнувший чем-то незнакомым.
– Это дым от сандалового дерева, – объяснил Либлут.

Гул и грохот. Грохот повозок. Грохот базаров. Высокие зиккураты выбрасывают клубы синего дыма. Множество людей и множество лавок.

Но Набу с Шумой не растерялись. Все было правильно. Все совпадало с тем, что им было известно. Они видели это в школе на табличках, изображавших храмы и дворцы. Им даже показалось, что они немного обмануты, потому что в глубине души надеялись, что здесь все-таки будет не так, как на изображениях.

И все-таки они были возбуждены. Шума сказал:
– По ночам здесь хозяйничают банды. Ночью тебя могут убить за кусок ткани.

Он произнес это спокойно и простодушно.

Либлут привел их в небольшой трактир поесть. Тут же оказался человек, который должен был купить у Либлута все стадо. Они долго сидели в трактире. А когда вышли на улицу, уже горели факелы и пестро сверкали медные ворота храмов и дворцов.

Это было восхитительно! Кое-где, рядом с факелами, прикрепленными к стенам домов, стояли пальмы. И восхитительнее всего были листья, освещенные переменчивым светом факелов.

Город. Набу с Шумой глядели во все глаза. Серебра на покупки у них не было, но это не имело значения, хотя Набу вдруг захотелось, чтобы у него все карманы были набиты слитками, чтобы он мог зайти в любую лавку и купить все, что пожелает.

Либлут вел их по длинной, ярко освещенной улице. Дома примыкали вплотную друг к другу. Тупички, уводившие в глубину кварталов, через каждые десять-двадцать шагов пересекали улицу. Она привела их прямо к загону, где стояли коровы. В загоне раздавалось протяжное, удивленное мычание. Набу стало жутко. Когда он шел обратно по ярко освещенной улице, в ушах у него все еще звучало этом мычание. В голову лезли мысли, которые он гнал прочь.

Либлут устроил их в гостинице в маленькой тесной комнате. Им хотелось спать, но на улице было слишком шумно. Мальчики долго сидели на стульях. Либлут ушел.

Неожиданно Шума подпрыгнул, повернувшись вокруг своей оси.
– Эй, кто там, в темном углу, выходи!
Набу страстно хотелось, чтобы он мог так же простодушно, как Шума, дурачиться, радоваться огням и суете города.

Либлут не возвращался. Мальчики забрались в постель. Когда они погасили фитиль в чаше, комната озарилась неярким светом, проникавшем через окно. Это была не луна, это светился город. С одной стороны за стеной слышался смех, с другой – лилась вода, там кто-то мылся. Но вот мыться перестали, смех затих. На улице становилось все тише и тише, факелы еще горели.

Спать было страшно.
– Ты слышишь эти звуки? – спросил Шума.
– Звуки?
– Ага, звуки!

Набу не мог ответить ничего определенного, и Шума больше не спрашивал.

В комнате витал страх смерти. Он мучил Набу. Перед глазами стоял мрачный загон, набитый коровами, предназначенными на убой. Страх проникал сквозь окно и сквозь стены. К Набу вернулось старое чувство, ему казалось, будто вот-вот произойдет что-то ужасное. Сейчас он услышит грохот, и все вокруг рухнет.

Набу подумал о Мардуке, потом о преисподней. Он словно висел на волоске и в любую минуту мог сорваться. Там, в преисподней, тоже загон, тоскливое мычание. Кругом ничего, кроме смерти.

Рядом спал Шума.

Набу дремал.

Почему дедушка стал дрожать, когда понял, что должен умереть?

На улице все стихло. Но факелы не гасли. Набу находился во внутреннем городе. Здесь никогда не бывает темно. Впрочем, конечно, здесь темно. И чье же это рычание?
– Агрх, агрхгр, арргхр!
– Кто здесь?
Набу оцепенел. В комнате было темно. Рычание доносилось из темноты.
– Это я пришел, – прохрипел страшный голос.
«Это бель-дабаби, – подумал Набу. – Учитель рассказывал о них… Духи тьмы, они блуждают повсюду, насылая болезни. Когда человек умирает особенно мучительной смертью, он не переходит до конца в другой мир и становится бель-дабаби…»

Из темноты протянулось черное щупальце, Набу его не заметил, оно ухватилось за него, он тут же умер, издав дикое мычание и выкатив глаза, совсем как большой бык в Шуанне. Он был мертв, хотя сидел на кровати и раздавал удары направо и налево. Перед ним кто-то раскачивался и бормотал какую-то чепуху. Послышалась брань. Точно так же бранился Либлут, когда Набу был еще жив и ходил вместе с ним по земле…

Либлут.

– Да уймись же ты! – сиплым голосом проговорил Либлут. – Ты меня убьешь!

Это был Либлут. Живой и пьяный. Набу тоже был живой. Слава Мардуку, он жив, и это пришел Либлут. Либлут был пьян, от него разило вином.

Комната была та же. Светало. Рядом спал Шума. Живой и невредимый. Слава Мардуку.

Либлут стоял, пошатываясь, голова у него моталась из стороны в сторону, он нес всякий вздор.

– Иди к себе и ложись спать! – грубо приказал Набу Либлуту.

Тот мгновенно повиновался. Пробормотал что-то и вышел. И даже не забыл прикрыть за собой дверь.

На улице теперь стояла тишина. Интересно, какой час? В комнате воцарился покой.

За окном уже настолько посветлело, что погибнуть было невозможно.