Припадок спокойствия : Про Сашку

Сашку, я знал с детства. Мы выросли в одном опутанном бельевыми веревками дворе. Дворе в котором алкоголики были тихи и деликатны, а распекающие крики их жен никогда не раздавались после одинадцати. Все блюли правила соц.общежития, и верили в то, что государство о них позаботится.

Сашка являл собой образец человека, безоговорочно верящего тому, что пишут в газетах. Поэтому сразу после школы (с началом перестройки), узнав, что развитие машиностроения ускорит страну, он отправился на завод, где с гордостью одел синюю спецовку с надписью "Цех № 3". Получая немыслимые для меня девяносто семь рублей, пятьдесят из которых отдавал матери, а остальные откладывал на будущее, он казался мне примером практичности. Я в это время видел себя исключительно среди индейцев Мексики. Проводя дни и ночи на диване, с томиком Кастанеды в руке, я не разделял его уверенности в том, что скоро заживем, подпаясанные свободой и гласностью, выданными разщедрившимся государством. Я знал, что по настоящему смогу свободно жить только в Истаклане.

Мы не были близкими друзьями, но часто разговаривали о жизни, делясь её горестями и радостями. При встрече он протягивал мне крепкую шершавую ладонь рабочего человека, а я изо всех сил пытался её сжать. Однако у меня ничего не получалось. Она была железная, эта ладонь. Не с моими измученными диванной аскезой мышцами было с ней тягаться.

Годы шли вперед. Перестройка укатила как скорый поезд, оставив после себя дымок из потухших надежд. Уступила место зубастому молодому подростку - капитализму.

Я куда-то надолго уехал, а потом вернулся в свой старый двор. Сашка как и прежде жил там. Мы снова стали при встрече обмениваться рукопожатием и разговаривать.

Когда он протянул мне свою руку в первый раз, я заметил, что на ней не хватает пальца. На мои поднятые вверх брови, он небрежно заметил:
- Это работа.
Я пожал плечами, и пожал руку. Она была почти так же крепка.

Шли дни, недели, месяцы. Через какое-то время, он протянул мне руку, на которой не было уже двух пальцев.
- Это работа, - пробурчал Сашка.
Я кивнул. Его хватка немного ослабла.

Капитализм матерел. Менты стали бандитами, бандиты бизнесменами. Никто не хотел становиться ментом. Рабочие ходили на работу за надеждой. Сашкины сбережения давно раскаяли. Мои, коих не было - нет.

Пришел день, когда он протянул мне два пальца. Затем один. Я совсем без труда сжал его.

Однажды при встрече, он протянул мне культю.
- Это работа, - зло сплюнул он, и отвернул лицо, не желая смотреть мне в глаза. С того дня протягивал другую руку. Мне было интересно, как он работает, одной рукой, но Сашка по этому поводу хранил молчание.

Со второй рукой произошло тоже, что и с первой. Потом в ход пошли плечи, а через год, где-то весной, я наблюдал как он прыгает на одной ноге пытаясь догнать тридцать вторую маршрутку.

Примерно через пять лет, в середине июня я встретил его голову, которая катилась к подъезду, на ходу прошипев:
- Это работа.

В середине прошлого ноября, я видел, как его жена несла завернутый в шарфик нос.
- Куда вы его несете? - спросил я.
- На завод, - сказала жена. - Ему всего пятнадцать лет до пенсии осталось. Вот выйдет, заживем.
И она мечтательно закатила глаза.
- Это работа, - профукал мне нос.
Я понимающе закивал.