Марат Шакиров : Владимир

Саша был здоровым кучерявым парнем с ярким заразительным смехом и острой сумасшедшинкой во взгляде. Его сильно побросало к скромным 24 годам. С трудом закончив МИИТ, Саша отправился покорять большие капиталы едва зародившегося рынка айти-стартапов. Однако, по итогам года какого-то труда, каких-то попыток заявить о себе, Сашу покинул компаньон, оставив лишь ноутбук да пару стульев в офисе. Саша начал сходить с ума. На год слег с маниакально-депрессивным расстройством. Поправился до 120 килограмм. Его выразительное лицо покрылось угрями и неровной растительностью. В итоге Саша устроился на наемную работу, оказавшись моим соседом по корпоративной камере общего содержания.
Неля работала в отделе оценки персонала, что располагался через стенку от нас. Ей едва исполнилось 26, и она пребывала в тихом ужасе от неминуемо приближающегося 30-летия. Неля прожила какое-то время в лесбийском сквоте, познала культуру чистой женской любви, однако осталась гетеросексуальной девушкой, горячо ненавидящей мужчин. Впрочем, ей доставало природной скромности, чтобы не демонстрировать этого никому, кроме нас с Сашей. Так, на фоне взаимных уколов и обильного мата в корпоративном мессенджере мы начали дружить втроем. Втроем же поехали во Владимир праздновать мой, 24-й день рождения.
В городе оказались ближе к полуночи. Потратили часть времени на поиск быстрой еды и хостела. Увы, все, что смог предложить нам немаленький, в общем-то, город – тесная комнатушка в евангельской церкви, занимавшей здание бывшего детского садика. Блеклые кресты, висевшие на стенах, соседствовали с чудом сохранившимися детскими рисунками. Администратор хостела походил на доброго умалишенного (молочные усики, блуждающий взгляд, тихая речь и задом-наперед надетая рубашка). Мы немного поспорили на предмет совместного размещения в одном номере (Неля сопротивлялась всем попыткам отправить ее в комнату к благочестивым евангелисткам), и выбрались в ночной город.
--
Центральная улица Владимира напоминает любую центральную улицу любого среднероссийского города. Монастыри. Палатки с дешевой ювелиркой, простенькие кафе со смешными названиями, обыгрывающими городскую историю. Монастыри. Несколько баров и ресторанов, караоке и лучший в мире ночной клуб, в который пускают только голливудских звезд. Нас не пустили. Мы пошли в караоке.
Начинали сложно. Несколько лысых лиц доминировало на микрофоне, нам никак не удавалось спеть что-то из любимого. Администратором зала была девочка в бодрой шотландской юбке, бурно реагирующая на любые песни из репертуара «Зверей». Она активно подпевала гостям и единственным способом добраться до заветного микрофона был пиздеж. Мы написали на крохотной бумажке «Дожди-пистолеты» и «Лирика», следом попросили «диджея» заменить песни. Так я стал свидетелем самого свирепого зрительского «идинахуй» в караоке, граничащего с «оторвуяйца» и «разобьюебало». Тем не менее, мы до конца допели Никольского и «чижей», благополучно избежав подмосковного дружелюбия. Выйдя на улицу, направились к Успенскому собору. Просвещение форева.
--
Неля была влюблена в моего приятеля, я это чувствовал. Сложно было не влюбиться в его обаяние, граничащее с давлением. Саша умел заряжать окружающих какой-то искренней, детской и дьявольски мощной энергетикой. Одним из важнейших последствий его психологической травмы стало то, что Саша перестал соблюдать хоть какие-то нормы этикета. Он твердо решил, что люди должны быть естественны в проявлениях своих эмоций, говорить все начистоту, не бояться порицания, отстранения. Саша спрашивал у красивых девушек, нравятся ли им удары хуем по лбу, Саша пытался изнасиловать 44-летнюю секретаршу нашего босса, Саша спокойно рассказывал на совещаниях о том, как захлебывался рвотой в попытке выбить наружу таблетки Седалита… И все это безумно нравилось женщинам! Женщинам нравился простой прямолинейный Саша.
Мой друг не воспринимал Нелю. Совсем. Неля пыталась привлечь его внимание злой иронией и яркими нарядами. Когда это не срабатывало, она старалась быть исполнительной, услужливой, интересной. Именно Неля предложила нам втроем съездить во Владимир. И именно она таскала нас от Успенского собора к Дмитриевскому, от Дмитриевского к детскому садику (где можно было порезвиться на ржавых качелях), оттуда к дому с привидениями и дальше по владимирским достопримечательностям.
Откровенно говоря, я испытывал огромное удовольствие от нашей прогулки. Мне было плевать на Сашу и Нелю, я просто наслаждался новым местом, чистым и медленным. Да, мы застали несколько уличных драк, обошли стороной пару тошнотных бродяг, прошли мимо паршивых закусочных. Но Дмитриевский собор вселил в меня уверенность в большую и светлую грядущую жизнь. Возможно, все дело в алкоголе. Или в благодати, которая снизошла на меня в окружении кислых стен хостела при евангельской церкви…
--
Неля присела на мою кровать и громко попросила сделать ей массаж. Саша захрапел. Я уложил ее и начал разминать крылья, следом поясницу. Ее кожа была удивительно гладкой, почти бархатной, пальцы скользили и утопали в редких ямках рельефа красивого тела. Саша храпел. Неля улыбалась. Я входил в нее, с трудом напрягая жилы – выпито было много. Ром помогал мне чувствовать ее напряжение, водка создавала ответное напряжение; пиво и виски были явно лишними.
Иногда мы прерывались, чтобы покурить в туалете. Неля рассказывала об обширном лесбийском опыте, о любви к Саше. Все это было очень странно, учитывая, что в кровати Неля стонала и глотала, не демонстрируя ни приязни, ни отвращения. Над грязной раковиной висело покосившееся зеркало, в котором отражались два нагих ссутулившихся туловища.
Ближе к утру нас разбудил странный шум за стеной. То была прихожанка церкви, которая встала ровно в семь и начала биться головой о стену, причитая «господи, я дура грешная, прости меня». Неля прислушалась. Неля повторила несколько фраз. Неля шепнула мне на ухо: «так и есть, дура я грешная». Я ответил ей: «да, именно так. Люби меня сейчас и никого больше». И Неля любила. Дура. Лучший подарок на день рождения.