Тов. Птиц : Интервью

- Когда ты в первый раз влюбился?
- В пятом классе, в девочку по имени Таня. Все мальчишки были влюблены в Таню.
- Она была красивая?
- Не помню, у неё у первой в классе выросли сиськи.


В детстве у меня было два заветных желания, две мечты: собака и брат. Ни с тем ни с другим не срасталось. Единственный ребёнок в семье. У меня были мама, две бабушки, два дедушки, до поры до времени по паре пра-родственников и половина отца. Или треть. Пьяный голос в трубке, в два часа ночи: «Я еду. Ждите» и ожидание, а доедет ли?

С чего началась эта история для меня? С паспорта. Забытого на полке паспорта. Потом мне объяснили, что так отец хотел избавится от моего брата окончательно.

Мне шестнадцать, я ищу книжку о технике любви Дао с картинками. Мама прячет её в шкафу на полках, каждый раз в новом месте, а я ищу. В тот день я нашёл паспорт. Пролистал странички и замер. Раздел дети: Данилевский Сергей 1977 года рождения, Данилевский Ян 1980 года рождения.

- Это она, она сама вписала его, не паспортный стол, так что отец просто сделал вид, что потерял паспорт. Был сын и нет его. Это даже не он придумал, а дед, его отец. Так он избавился от первой жены.
- Что?!
- Ну что что, война, сорок третий год, деду восемнадцать, стояли в селе, а та девушка хотела, как у людей, замуж. Они расписались в сельсовете, а у деда из документов – только военный билет. Потом он его просто потерял, правда не специально, но в село уже не вернулся. Да.
- И что?
- Что? Почему, думаешь, дед в Белоруссию катается раз в полгода? Она его, как оказалось, всю жизнь ждала, искала, сын у неё и внук уже, погиб правда, внук. Дальнобойщиком устроился и его на дороге убили, из-за пустой фуры. Красивый был, на тебя похож.


- Когда ты в первый раз испугался?
- Не знаю, когда симулировал аппендицит, наверное. Осенний призыв, а я в девушку влюблён, ох красивая! Отец у неё страшный антисемит был, так ещё интереснее. Лежу на столе, привязали меня, маску надели, говорят считай. Профессор заходит – пьяный в хлам, в говно! И студенты с ним. И уже нож взял, а я же вижу его! Тут я испугался.
- И что ты сделал?
- Орать начал. Анестезиолог маску с меня снял, на себя нацепил, подышал и говорит: «Точно, не идёт.» Покрутил что-то и обратно на меня. Тут уж я вырубился. Хотя были моменты и пострашнее.


С чего эта история началась для мамы? С того момента, как добрые люди сообщили ей о том, что у мужа есть любовница на Ленфильме? Или, может быть, с того ноябрьского дождливого дня, когда она открыла дверь, а там Эта, с распухшим животом: «Я рожать приехала, найди мне больницу, не берут никуда без прописки». А ещё был вызов на Сахалин. Официальный документ в конверте. Мама взяла его из почтового ящика и положила на стол, не в мусорное ведро, не на полку под простыни, куда пряталась книга о технике любви Дао.


- Когда ты впервые захотел жениться?
- На первом курсе, сразу после школы. Это была первая моя женщина. Мы в Харькове встречались.
- И что?
- Я приехал домой, рассказал отцу, а он вывел меня на улицу, повёл рукой и сказал: «Видишь, как много красивых женщин? Смотри, любая может стать твоей. Понял? Так зачем тебе женится на первой?»
- Так и сказал?
- Да, дед никогда не матерился.


Отец любил только меня. Я это знал, но не думаю, что смог это почувствовать. При встречах он хлопал меня по плечу, интересовался:
- Как учёба? На отлично? Молодец! Где ты будешь стоять? В почётном карауле? Может ты ещё в комсомольцы запишешься? Ты бы лучше спортом занялся, а ну выровняйся, у тебя скоро сиськи вырастут! Я в твоём возрасте самбо занимался, а ты председатель какой-то дружины. Мила, может на плавание его запиши, что ли?

Ян, как потом выяснилось, учился плохо, читал мало, ни Белый Клык, ни Томек его не интересовали, дружинами он не руководил и вообще был полным разочарованием, так как всё, чего он желал – это вернутся на Сахалин к маме, которая обнимала, целовала, любила и не хлопала по плечам.
- Почему вы не сказали мне, что он жил здесь несколько месяцев, даже в школу ходил?
- Тебе было одиннадцать лет, мы решили, что так будет лучше.


- А когда было страшнее чем на операционном столе?
- Когда товарища своего, водителя тягача, окровавленного пёр ночью по тайге в часть и волки выли. Один тащил его, потому что капитан наш бухал с бабами и даже выйти на мороз отказался. Фельдшер тогда сказала мне – или в часть, в госпиталь, или помрёт. Затянула ему ноги, и я пошёл.
- А почему на тягаче не поехал?
- Так мы не успели масло залить, мотор заклинило! Я назад к бочке сдавал и наехал ему на ноги. Водить то я нихуя не умел.
- И что было?
- Ничего не было, замяли всё. А товарища домой отправили. Нас в той деревне даже близко быть не должно было.


Мама любила смотреть передачу «Жди меня».
- Я знаю, чего ты эту передачу так любишь, - говорил пьяненький отец и смеялся, - ты всё ждёшь, что меня искать кто-то будет, да?
«А чего нам ждать, то?» подумал я и открыл сайт передачи. Данилевский Евгений Аркадьевич. Найти.

«Ищу отца. Знаю жил он в Москве учился в Харькове. Снимался в кино не актёром а тем кто прыгает. Маму очень любил, но семья его была очень против. Но они всё равно друг друга любили и он даже жил у нас в Южном год два раза. Знаю тётки у меня есть и бабушка и братишка есть на пару лет старшей миня, знает або мне. Может я им и ни нужный но очень хочу найти и отца и братишку потому что это правильно. Всю жизнь их ждать буду» Ян Данилевский. Сахалин.

Мама осела за моей спиной.

- Ты такие вопросы задаёшь, вот ты думаешь это легко рассказать? Баек много, а самого страшного – так это даже вспоминать не охота. Уйди. Выключи камеру. Уйди я сказал, я в туалет хочу.

Я отвернулся, он никогда не просил помощи, просил сбросить его с высокой крыши.

Как-то отец притащил нам в дом картину. На большом, как мне тогда казалось с мой рост, куске фанеры, на чёрном масляном фоне был изображён белобородый старик. У старика большие мозолистые руки, как сейчас у отца, одет он в белую рубаху, ноги босые. В руках у старика ружьё, искривлённый крюком ствол которого прочно запутался в огромной металлической раме – сродни головоломке – железный куб в кубе и во всём этом чёрный ствол. Даже мне, ребёнку, было ясно, что старик очень хочет застрелиться, потому что прокормить себя он уже не в силах. Да и незачем – черно вокруг, пусто. «Безысходность» так называл отец эту картину.

- Да была, я её выменял на две бутылки чернил у сына художника Глущенко, на студии Довженка, в Киеве. Но это работа не самого Глущенка, а сына. Он на фанере рисовал. Пьянствовали вместе. Забыл, как его звать.
- А почему эту? Другую не дал?
- Нет эту, понравилась она мне очень.



Брат сам нашёл меня на Одноклассниках, и мы переписывались несколько месяцев. Ни отцу, ни матери я об этом не рассказал. Брат отличался от нас – к кино влечения не испытывал, вёл хозяйство, рано женился и ожидал появления дочери. Как-то он пропал на пару дней, а потом прислал короткое письмо, получив которое я забылся, сел в машину и очнулся только у дома родителей. Сунул отцу в руки номер телефона, извинился перед матерью и попросил сделать над собою усилие и появится в жизни Яна. Сегодня. Сейчас.

«Привет братишка. Моя жена погибла по дороге на работу. Гололёд, вылетела на встречку и машину занесло под КамАЗ. Говорят, они умерли сразу. Сегодня похоронили.»


- Вот ты притащил сюда Яна этого. На работу устроил. Я его не растил, видел всего два раза.
- Он жил у тебя полгода.
- Я на съёмках всё время был, Татьяна с ним нянчилась, а он ей такое устраивал, это даже стыдно вспомнить, зверь, а не ребёнок. И учился он плохо.
- У него дислексия.
- Не знаю, как тебе объяснить. Не чувствую я к нему ничего.
- А ко мне?



Я выключаю видеокамеру, выхожу из его палаты и натыкаюсь на Яна. Мне неловко.

- Ты всё слышал?
- Да. Не бери в голову. Я тоже не знаю, что именно к нему чувствую.

Нас прерывает телефонный звонок.

- Серый, вы там скоро? Ты блядь давай тащи сюда своё величество! Я тебе такой трюк покажу – обосрёшься и Янчик обосрётся. Мы тут уже все перефоткались!
- А что там?
- Да пацанчик новый сегодня прибыл из Ялты, говорит. Так вот, он твоя точная блядь копия чтоб я сдох, я ему Серый Серый, а потом смотрю, блядь, помолодел Серый лет на 20, я блядь думаю – чо за хер? Ты это, брательника своего спроси, нет лучше батю – он на ялтинской году в девяностом.. чё? Говорят, он девяносто третьего, вот, чё там в девяносто третьем на ялтинской было то?

Голос администратора трюковой группы эхом разносится по больничному коридору. И я точно знаю, что чувствую к своему отцу: лёгкое, блядь, недоумение, блядь.