Денис Дыбин : Допрос

- Подследственный Муханько, господин инспектор!

Конвоир взял у стены темный стул, посадил на него Муханько, завел ему руки назад и защелкнул наручники. Муханько внимательно огляделся.

Выкрашенные в голубой цвет стены, белоснежный потолок с двумя голубыми поперечными балками, чистое окошко под потолком, полное света и далекой свободы, полированный стол, массивный ореховый шкаф, этажерка с аккуратной стопкой документов, на правой стене – круглые часы, под ними – Ментальная Машина, на левой – портрет Железного Отца.

Человек за столом не обратил на вошедших никакого внимания, продолжая что-то торопливо писать. Круглая, как мяч, голова гладко выбрита – загорелая лысина отражает солнечный свет. Глаза прикрыты морщинистыми веками, черты лица неподвижны. Казалось, инспектор находится в трансе и записывает речи демонов. Твидовый пиджак расстегнут, под ним красная рубашка, рубашку прикрывает черный галстук.

Конвоир шумно прочистил горло.

- Подследственный… гм… по вашему приказанию…

- Я слышал тебя, Караваев, - спокойным голос произнес инспектор. – Можешь идти.

- Я тута… - конвоир попятился в коридор, - ежели что…

Дверь захлопнулась. Инспектор отложил стальное перо, прихлопнул его ладонью и посмотрел на Муханько непроницаемым взглядом.

- Здравствуйте, Андрей Иванович.

- Здравствуйте.

- Козлов. Григорий Эдуардович. Будем знакомы.

- Очень приятно.

- Как с вами обходятся?

- Довольно неплохо.

– Мы не изверги. Но работа у нас, сами понимаете, сложная.

- Понимаю.

- Рад это слышать, - Козлов сцепил пальцы и как-то странно качнул головой, будто сбрасывая что-то с затылка. – Хочу прояснить вам ваше положение, Андрей Иванович… Времени у меня мало, подследственных много, и произносить длинные монологи я не привык.

Он открыл ящик стола, достал металлический черный шлем, подключил провод к Ментальной Машине, надел шлем на Муханько и взял в руки пульт.

- Не жмет?

- А в чем, собственно…

Инспектор нажал на красную кнопку. Острая боль пронзила мозг Муханько, как электрический удар, и он осознал себя в школьном туалете – кафельные стены, острый запах хлорки, одноклассник Кумысов, нависающий над ним, как скала.

– Я тебе что говорил, уебок? – Кумысов ударил Муханько в лицо, переносица взорвалась болью. – Я тебе что говорил? Где мои три рубля, сука?!

- Мама… мама не дала…

- Мама тебе не дала?! – Кумысов ударил Муханько острым кулаком в грудь. Муханько забился в припадке удушья. – А украсть ты, сука, не мог? Для друга? Я же тебе друг, Муха… - заговорил он неожиданно ласковым голосом. – А друзья должны помогать друг другу…

Муханько кивнул, с надеждой глядя на побитое оспой лицо Кумысова.

- Завтра принесешь шесть, - Кумысов ударил Муханько в лицо. Из носа хлынула кровь. Муханько закрыл лицо руками.

- Не надо…

- Не надо?! А знаешь, что нужно сделать, чтобы я тебя простил?

- Нет…

- Не зна-а-аешь? – Кумысов покачал квадратной головой. – Ну хорошо… сейчас я тебе покажу.

Муханько задрыгал ногами, тиски наручников впились в запястья, и он открыл глаза. Инспектор с непроницаемым лицом сидел за столом напротив.

- Все поняли, Андрей Иванович? Или напомнить, что было дальше?

- Нет… не надо…

Козлов закурил, разогнал дым рукой, аккуратно стряхнул пепел в стеклянную статуэтку ангела с открытым ртом.

- Мы получили донесение. Из него следует, что вы тайно занимаетесь антисоциальной деятельностью третьей степени… Понимаете, о чем речь?

- Не совсем…

- Не совсем? – инспектор нахмурился. – Позвольте уточнить… вы хотите сказать, что понятия не имеете, о чем я говорю?

- Да, я и в самом деле…

- У меня мало времени, Андрей Иванович, - Козлов посмотрел на часы.

- Послушайте, я не имею ни малейшего представления, за что меня арестовали…

Инспектор прищурил глаза.

- Вы страдаете лунатизмом?

Муханько затряс головой.

- Или вы настолько наивный человек, что пытаетесь меня обмануть? – Козлов накрыл пальцем кнопку. – В последний раз спрашиваю…

- Григорий Эдуардович, я клянусь вам… - забормотал Муханько, - я и в самом деле не знаю… Отцом клянусь, - он бросил благоговейный взгляд на портрет. Козлов тоже посмотрел на портрет, прошептал что-то и наклонил голову.

– Ну хорошо, Андрей Иванович, я вам верю. Всякое бывает. Вы и в самом деле могли забыть.

- Да…

Козлов встал и снял с головы Муханько шлем.

- Но и вы меня поймите. Я не имею права тратить драгоценное время, задавая вам наводящие вопросы.

Муханько кивнул, с надеждой глядя на бронзовое от загара лицо инспектора.

- Понимаю.

Козлов потушил окурок плевком, встал и открыл шкаф.

– Выходите, - сказал он мягко. - Выходите, Настасья Карловна… смелее, не бойтесь.

Из шкафа вышла, закрывая грудь руками, голая женщина средних лет. Пепельные волосы, худое лошадиное лицо, остекленевшие глаза навыкате, красно-голубые следы побоев на бледном костлявом теле, татуировка в виде китайского иероглифа «возмездие» над гладко выбритым лобком.

- Вам знакома эта женщина, Андрей Иванович? – Козлов вернулся к столу. – Ну? Что же вы молчите?

Муханько с ужасом смотрел на женщину, подергивая головой, как паралитик.

- Я задал вам вопрос.

- Знакома… - Муханько закрыл глаза. – Это госпожа Быстрицкая… моя соседка.

- Ваша соседка… - инспектор сцепил пальцы. – Андрей Иванович, вы не хотите рассказать мне, чем конкретно вы занимались с Настасьей Карловной по ночам?

Муханько стиснул зубы.

- Отпираться бесполезно, Андрей Иванович. Настасья Карловна уже все рассказала.

Женщина кивнула. Вздрагивая всем телом, она стояла возле раскрытого шкафа, как оживший труп.

- Мы… - через силу прошептал Муханько, - проводили ритуалы…

- Проводили ритуалы… - задумчиво повторил инспектор. Опустив морщинистые веки, открыл папку, заскрипел стальным пером. – Какие именно ритуалы?

- Гадание на рунах и внутренностях козла… употребление психоделиков на кладбище… спиритические сеансы…

- Про спиритические сеансы поподробнее… кого вызывали?

- Графиню Батори. Маркиза де Сада. Леопольда фон Захер-Мазоха. Сталина…

- Сталина… - Козлов сделал паузу, поправил тугой воротник. – Сталина?

- Сталина.

- Так... ну и что же вам сказал товарищ Сталин?

- Ну… - Муханько исподлобья взглянул на Быстрицкую, закусил губу, - он сказал…

- Смелее, Андрей Иванович. Бояться вам уже поздно.

- Он сказал... он сказал, что скоро всему пиздец.

Козлов прекратил писать, медленно поднял веки, посмотрел на Муханько напряженным пристальным взглядом.

- Так и сказал?

- Да…

На какое-то время наступила тишина. Инспектор и Муханько будто окаменели. Даже Быстрицкая перестала дрожать и только крутила слегка зрачками, как лошадь в жаркое время дня.

- Пиздец… - Козлов взял сигарету, стиснул ее зубами, чиркнул спичкой. – И все? Больше ничего?

- Ничего.

- Нет… - сказала вдруг Быстрицкая. Шагнув вперед, она опустила руки. Ее грудь была такой плоской, будто по ней проехался асфальтоукладочный каток. - Он сказал еще кое-что…

- Что? – хрипло спросил Козлов. Спичка догорела, обжигая пальцы, но он не шелохнулся.

- Он сказал… - женщина подошла к столу, глядя на инспектора пустыми глазами заводной куклы. – Он сказал, что ты маленький наивный хуесос.

Она схватила со стола металлический шлем и ударила им Козлова по голове. Инспектор свалился с кресла, несколько раз дернул ногами и обмяк.

- Долго же мне пришлось ждать, сестренка! – воскликнул Муханько. - Я уж подумал грешным делом, что ты испугалась!

- Я ничего не боюсь, Андрюша, - Быстрицкая подошла к инспектору и наступила ему ногой на грудь. – Я в аду была. И я уже не человек, - она наступила другой ногой Козлову на лицо. – Но я хочу жить. Жить, понимаешь? Мне нужен муж! Нормальный человеческий муж. С зарплатой и чувством юмора. Мне нужны дети, я хочу рожать! - она ударила Козлова пяткой в переносицу. – Я хочу рожать, ты понимаешь?!

- Как не понять? – отозвался Муханько. – Ты хочешь страдать. И чтобы твои дети тоже страдали.

- Вот именно, – Быстрицкая плюнула на Козлова, сошла с него, хрипло выругалась матом. – Иногда я садистка, но чаще всего я жертва… и мне нравится быть жертвой. В этом есть какая-то… - женщина щелкнула пальцами, - какая-то гармония с окружающим миром… внешне ты действуешь абсурдно, но всей своей внутренней сутью выражаешь экзистенциальный пиздец.

- Ладно, Настасья. Хватит умничать. Сними с меня браслеты… у нас мало времени!

Быстрицкая задумчиво кивнула.

- Ты прав. Времени у нас мало.

Она подошла к Муханько, подняла ему голову и вонзилась в открытую шею зубами. Впиваясь поглубже, высасывая кровь, разрывая артерии, Быстрицкая мурчала, как кошка, все громче и громче. Муханько подпрыгивал, будто смертник на электрическом стуле, истошно хрипел, таращил удивленные глаза в белоснежный потолок. Быстрицкая толкнула Муханько назад, села ему на грудь и впилась зубами в лицо, обгладывая его, как сошедший с ума людоед.

Дверь распахнулась, и конвоир Караваев, послуживший бы прекрасным натурщиком для изображения недостающего звена между обезьяной и человеком, замер на пороге, смертельно бледнея. Быстрицкая подняла окровавленное лицо, зашипела, разрывая когтями грудь мертвеца, выхаркнула комок густой слизи. Караваев закричал - пронзительно, как женщина, упал на четвереньки и стремительно уполз в сторону лифта.

В углу кабинета заклубился мерцающий красными искрами полумрак, и из него вышел товарищ Сталин в сером кителе и с трубкой в левой руке. Затянувшись, он поглядел на Быстрицкую, что судорожно, как стервятник, копошилась над трупом, и внятно, но с явственным грузинским акцентом проговорил:

- А вам не кажется, товарищ Быстрицкая, что вы занимаетесь немножко не своим делом?

Женщина медленно повернула к нему обезображенное ненасытимым голодом лицо.

- Здравствуйте, товарищ Сталин, - она вытерла ладонью окровавленные губы и раздвинула их в улыбке, обнажая клыки. – Извините…

- Глядя на вас, товарищ Быстрицкая, - Сталин выпустил из-под пышных усов столбик красного дыма, – я начинаю подозревать, что светлое будущее и в самом деле наступит не скоро.

Женщина встала, подошла к вождю и поцеловала его в лоб. Сталин отечески похлопал ее по плечу, добродушно усмехнулся и растворился в воздухе. Быстрицкая презрительно фыркнула, упала на колени и посмотрела в окошко под потолком - на яркий весенний полуденный свет, белые цветы акации, фигурки детей, запускающих воздушного змея на далеком холме… Казалось, что там, за окном, нет никакого горя, а есть только чистая солнечная свобода, и где-то посреди этой бесконечной свободы Быстрицкую ждет счастье, тихое уютное женское счастье - добрый сильный мужчина, домик с камином на берегу моря… но все это только казалось. В реальности были и будут одни Козловы.

- Подследственный Муханько, госпожа инспектор! – гаркнул конвоир и втолкнул в кабинет маленького мужчину с испуганным небритым лицом.

- Позже, Караваев, - она медленно покачала головой. – Я занята…

Конвоир вытащил мужчину обратно в коридор, дверь захлопнулась. Быстрицкая сняла шлем, открыла ящик стола, взяла пистолет и быстро, чтобы не передумать, выстрелила себе в сердце.