Припадок спокойствия : Имбецил (НА КОНКУРС)

День начался сразу после ночи. Ночью я сплю, а днем не сплю, поэтому едва ночь закончилась - я сразу проснулся, и оказался в дне.

В дне часто светит солнце, но сегодня нет. Сегодня солнце не светило, поэтому я его и не увидел, когда вышел на улицу и задрал голову кверху. Одни облака плыли куда-то. Видимо не туда куда им хотелось, потому что выглядели они ужасно грустными, такими как я, когда мне говорят, что пора на процедуры, а мне хочется дослушать, как Сеня рассказывает о том, как он ловил в храме покемона.

Я снова задрал голову к небу, и хотел увидеть солнце, но сегодня оно где-то загуляло. Я тоже бывает загуливаюсь, но не так часто как солнце. Пореже.

Я вернулся в палату, и собрался съесть завтрак, который стоял на прикроватной тумбочке. Логичней было бы называть его "сегодником", но так его назвали ещё до меня какие-то дураки, и я принял этот "исторический казус стоически". Этим словам меня обучил Василий Петрович, профессор философии. Он лежит у окна и все время спорит с каким-то Кантом. Но Канта кроме него никто не видит. Василий Петрович говорит, что Кант огромный, курит трубку и постоянно пердит. Но я ему не верю. Если бы Кант пердел, мы бы в палате унюхали, а так как у нас пахнет только хлоркой, то я думаю что Василий Петрович врет. Философы недолюбливают друг друга, это всем известно.

На завтрак я обычно ем манную кашу, но это когда есть манная каша, а сегодня её не было, поэтому я поел чаю, насытился, и отправился погулять во двор, который был сер и скучен без солнца.

Мне нравится во дворе. Я люблю деревья, кусты, траву, мертвого кузнечика Зелю раздавленного Тишкой во вторник тупым носком больничного тапка, и ещё санитарку тетю Катю. У тети Кати крепкие руки. Она ласково зовет меня "мой гигант", хотя я совершенно обычный мальчик. Тетя Катя носит белый халат, а в руках у нее постоянно утки с говном. Не обязательно моим, с любым, которое ей в этот день достанется.

Тетя Катя любит со мной проводить время. Когда её просят принести картошки из сарая, чтобы повариха Варя сварила всем нам гороховый суп, она с радостью соглашается, и зовет меня в помощники. В сарае - куда мы идем за картошкой - всегда тьма и прохлада. Лишь слабая лампочка под потолком не дает нам с тетей Катей потеряться в темноте, но лампочка то светит то тухнет. Работает с перебоями как вода в умывальнике. Когда она гаснет, тете Кате становится страшно. От страха тетя Катя дрожит, снимает трусы, поворачивается ко мне задом, хватает рукой меня за член, и с трудом засовывает его в себя. Чтобы её успокоить, я начинаю легонько её подталкивать тазом, но она не успокаивается, и начинает громко сопеть и уже с силой толкать меня. Так она показывает Бабаю затаившемуся во тьме, что не боится, хотя конечно же боится, но вида подавать не желает. Я восхищаюсь её от каждого толчка растущей смелостью, а ещё мне приятно внизу. Потом я начинаю стонать, и когда едва не теряю сознание, из меня выстреливает какая-то белая жидкость. Тетя Катя говорит что это ничего, что это не страшно, что так у всех бывает.

Вернувшись с улицы я рассказал, как мы ходим с тетя Катей за картошкой Василию Петровичу, и спросил, не стоит ли мне прекратить это? Ведь в последнее время тетя Катя что-то зачастила в сарай, а белой жидкости во мне с каждым разом выстреливает все меньше, и если дальше так пойдет, то скоро во мне вообще ничего не останется. Василий Петрович отложил в сторону газету "Вестник философии" и рассмеялся, сказал что я имбецил. Это псих по- научному, но я ему не поверил. Я знаю, что у меня в карточке написано. Там написано что я дебил, а это совсем другой уровень интеллекта. Гораздо, гораздо выше. Но все равно мне было неприятно. Поэтому я отвернулся от Василия Петровича, и стал смотреть в окно. За окном на вытянутых руках, немного морщась, несла утку с говном тетя Катя. Она приветливо мне улыбнулась, и я улыбнулся ей в ответ. И в этот пасмурный день, словно солнышко просияло. И я снова был счастлив.