Шева : Предчувствие. Офорт

В их отношениях Никиту расстраивали лишь две вещи.
Но которые, надо признать, иногда его просто выбешивали.
Первое - непрерывное заглядывание в экран смартфона, который Катерина всегда клала на стол перед собой.
Где-бы они не были - в ресторане, в баре, в гостиничном номере, на природе, смартфон обязательно должен был быть перед глазами. Это было обязательной и неизменной частью ритуала их встреч.
Но если бы Катерина только мониторила экран смартфона. Иногда она отвечала неизвестным абонентам короткими эсэмэсками, а иногда, - еще хуже, отходила в сторону, чтобы он не мог слышать разговора, и долго с кем-то общалась.
Тогда у Никиты всё закипало внутри. Мало того, что соперник был, он был еще и невидим, и недосягаем.
На его недовольное бурчание Катерина реагировала смехом, - Дурачок ты мой! Разве можно быть таким ревнивым? Это же…, - дальше называлось имя одной из миллиона её подруг, или кого-то якобы с работы, или мамы, или бабушки…
Кого он не знал и знать не хотел. Тем более, что чувствовал, а точнее, догадывался, что его ненаглядная беззастенчиво и нагло врёт. Да еще и дразнит, делая круглые, удивлённые и обиженные глаза, - Ты что, - не веришь?
Второе, из-за чего Никита перманентно заводился, - взгляды, которые Катерина исподтишка бросала на других парней или мужиков в публичных местах, где они бывали.
Иезуитство ситуации подчёркивалось вроде даже не напускной, а искренней радостью встречи, горячими объятиями и поцелуями с её стороны.
В начале встречи.
А потом, когда они уже сидели где-нибудь за столиком, Никита не раз замечал, что если в пределах видимости появлялся видный парень, Катерина бросала на него вроде и мимолётный, быстрый, но заинтересованный взгляд.
И тут же отводила глаза, будто боясь быть за этим застигнутой.
Если объект другого пола успевал заметить этот обращённый на него взгляд, дальнейшее пребывание в заведении обычно оказывалось испорченным. Потому-что дальше парень тоже начинал бросать на Катерину косяки, в душе, наверное, посмеиваясь над Никитой.
Катюха, его Катя, если догадывалась, что Никита заметил её невинный флирт, наоборот, начинала, смеясь, тормошить его, - Да чего ты куксишься? Подумаешь, посмотрела на кого-то? Ну что такой дундук уж совсем, - будто только с гор спустился!
И прижималась к Никите, и трогала его, и гладила, и так заглядывала в глаза, что Никита растаивал, и думал растроганно, - И действительно, чего это я? Ведь моя она, моя! И только.
А в остальном, в остальном, Никита понимал, что это - конец его похождениям и поискам той единственной половинки, с которой суждено до гроба.
Потому что его чувство к Кате было так искренне, всепоглощающе, огромно и безмерно, что иногда, казалось ему, не дай Бог, с ней что-то случится, - и ему не жить.
Потому что жизнь потеряет смысл. Исчезнут краски, звуки, запахи.
Кто-то скажет - ну и дурак! На что мы ответим: наверное, этот кто-то сразу родился немолодым и занудным чурбаном, у которого не было молодости.
Или родился с дефектом.
В голове. Или в другом месте.
Но: не властен человек, нет. Потому-что человек полагает, а Бог располагает.
И в нужный момент направляет.
Хотя, кто знает, может это чёрт дёрнул Никиту перечитать «Гойю». В детстве об этой книге у него остались яркие, восхищённые воспоминания. Решил проверить, - так ли будет читаться Фейхтвангер сейчас, уже в другом возрасте.
И действительно, - начало романа показалось излишне многословным и нудноватым в детальных и подробных описаниях хитросплетений той эпохи.
Но потом непростые отношения Гойи и Каэтаны опять, как и в школьные годы, захватили Никиту.
Да еще возникло странное, томящее предчувствие, что по прочтении ему откроется какая-то загадка, какая-то тайна.
Которая сделает его умнее.
Или мудрее.
Этим вечером Никита перевалил уже за середину романа.

…В Санлукар приехал гость - дон Хуан Антонио маркиз де Сан-Адриан. Гойя надулся. Гойя не раз встречал маркиза на вечерах у Каэтаны; поговаривали, что он в своё время был её любовником. Он появлялся за трапезами и присутствовал при утреннем туалете Каэтаны. Каэтана обращалась с ним чуть насмешливо, точно с дерзким юнцом, их связь явно была делом прошлым. Однажды вечером за столом у него с Пералем завязалась беседа об искусстве; остальные двое в ней участия не принимали. И вдруг в разгар беседы Франсиско перехватил взгляд, который Каэтана бросила на Сан-Адриана. Искоса, как маха у него на картине, она вызывающе, похотливо взглянула на дона Хуана. Длилось это не больше двух секунд. А может, ему всё это только померещилось? Конечно, померещилось.
Ночью он твердил себе, что всё это вздор, просто Каэтана слилась для него с его собственной обнажённой махой. А потом твердил себе обратное - что Сан-Адриан наверняка был в своё время любовником Каэтаны, а теперь приехал, чтобы возобновить прежнюю дружбу. Всё ясно как день, а он остался в дураках. Он представлял себе, как она лежит в объятиях Сан-Адриана. Какой вздор! Он попросту ревнивый дурак.
Но нет, тот искоса брошенный взгляд - не плод его воображения. В следующую минуту взгляд её стал равнодушным, но он был переменчив, как у кошки, да и всё в ней неверно и неуловимо. И на сердце у неё грим, как на лице. Она зла по натуре…Да, наконец-то он увидел, уловил последнее из её лиц, настоящее, ясное, надменное, глубоко лживое, глубоко невинное, глубоко порочное лицо Каэтаны, и оно было воплощением сладострастия, соблазна и лжи…

- Чёрт! Прямо как с моих отношений списано! - воскликнул ошарашенный Никита, - Ведь действительно - как будто, когда ты с ней, ты околдован, твои мозги спят. А как метко сказал Гойя, - Сон разума порождает чудовищ!
Будто пелена спала у Никиты с глаз. Почему-то разволновавшись, чтобы успокоиться, он решил выпить. Благо, бутылка уже была распечатана.
Джон-гуляка оказался как раз тем человеком, кто в данной ситуации, как настоящий друг, был готов и посочувствовать, и поддержать Никиту.
В трудную минуту.
А она наступила примерно через полчаса, когда на донышке болталось уже совсем ничего.
Классический поздний, пьяный телефонный звонок.
И через пару незначащих фраз как выплеск протуберанца на Солнце, как плевок проснувшегося вулкана Эйяфьятлайокудль, как до боли накипевшее на сердце прозвучало сакраментальное, огнедышаще-драконистое, рубиконистое, - Да пошла ты нахуй!

Утром Никита проснулся в отличном настроении.
Вспомнив события вчерашнего вечера, радостно почувствовал себя Джанго освобождённым.
И непроизвольно произнёс, - Фу…Как гора с плеч.