: Пятидесятники (на конкурс)

"Жизнь моя. Иль ты приснилась мне?"

Полагаю, что приведенные в этом эссе умозаключения в чем-то родственны вашим. И, возможно, тем они и ценны.
Я очень люблю Юрия Олешу. Начиная с «Зависти» и « Трех толстяков» и, заканчивая, репортажами об открытии стадиона в Одессе. В моей домашней библиотеке есть множество изданий этого автора.В замызганных букинистических переплетах и в новеньких, сияющих обложками, сборниках. У изголовья моей кровати лежат «Ни дня без строчки» и перед сном я могу протянуть руку, извлечь из ряда книг Олешу и утихомирить свое сознание фразой « Что единственное стоящее из того, что я могу поведать миру, есть истории моей собственной жизни». Меня это успокаивает. По крайней мере, мое нереализованное эго.
Мне очень нравится Бунин. Начиная с «Суходола» и заканчивая «Легким дыханием» . Пару раз в год я перечитываю «Суходол» и меня снова и снова торкает судьба худой, жаркой Наташки и, рассекающие черное херсонское небо молнии. Я не люблю Бунина. Этого склочного завистливого барчука, даже его близкие не очень-то и любили. Но Он мне нравится. И я его читаю.

В последнее время меня окружают какие-то странные, давно знакомые, хорошо выглядящие, но вместе с тем больные удивительными болезнями, мужчины. Лет им около пятидесяти. Они насыщаются здоровой пищей, занимаются спортом, не блядствуют, не пьют, утверждают, что счастливы, и сожалеют, что многое поздно.
Рядствующие им женщины – еще более жалкое зрелище. Лет им от сорока и неизбежно грядущий климакс заставляет их разуметь, что все, чего они хотели в юности, уже состоялось., А, из внезапного их ждут разве ,что липкие приливы и сопливые внуки.

Недавно мне пришло в голову определение общности окружающих меня мужчин и женщин. С того дня я называю их пятидесятниками. Термин я определила исходя из возраста и подобия судьбы моих друзей религиозному течению.

Мои пятидесятники пережили перестройку и три украинских революции, родили наследников, забыли прошлое и разочаровались в будущем. Они отдали десятину своей жизни безрассудному и, совершенно не понимают, что их ожидает в будущем. Их пережитые страдания от легкости бытия, оказались настолько надуманными в сравнении с реальностью, что Кундеру никто из нас не извлекает с книжной полки уже лет двадцать.

В лучшем случае, когда я не понимаю, что делать дальше, я читаю Олешу, Бунина и , как ни странно, Толстого. При чем, у Льва Николаича меня гораздо больше трогает судьба Пети Ростова, и Анны Карениной, нежели страдания Вронского и Катюши Масловой.