Дикс : Исповедальня

- Не знаю, что у меня на душе, падрэ - блеял Наум, сидя за ветхой ширмочкой. - Всё вроде хорошо, но я чувствую себя не в своей тарелке. Почему я вообще должен быть в чьей-то тарелке?
- Давай подробнее. - хриплым голосом попросил поп. Науму подумалось о том, что такой низкий голос, "с хрипотцой", вероятно принадлежит весьма жирному человеку.
- Ну, мне кажется, что это потому что я последние дни сижу без дела.
- Пиздела? Кто? - перебил голос за ширмой.
- О ком вы? - не понял Наум.
- А, ладно, проехали - ширмочка исповедальни едва уловимо колыхнулась.
- Время сейчас такое сложилось, что надо бы отдыхать, - продолжал седой. - Но отдыхать как-то не очень получается. Слава богу, хотя бы не надо думать о деньгах, пока есть небольшой запас. Мне всё кажется, что надо в отдыхе переключиться на сочинительство. И, судя по написанным мной в последние дни сказкам, я уже переключился. Теперь же надо себя ещё и заставлять писать больше и лучше, дабы сочинительство набрало силу. Но мне всё равно как-то не по себе..

Некоторое время стояло неловкое молчание, отчего седому захотелось просто встать и уйти.

- А как проходит твой день? - Наконец, с подозрительной дрожью в голосе, подал голос поп. Наум с великим удивлением отметил, что ширмочка снова заколыхалась.
- Ну, я поздно ложусь, а потом пытаюсь выспаться до обеда - и уже этим себе не нравлюсь. Куда приятнее было бы вставать в семь утра без будильника, как раньше. Потом катаю вату, гуляю, смотрю на стену, сижу допоздна на стуле, в общем ничего по сути не делаю. Время пролетает мимо без ощутимых результатов и непонятно, что будет дальше. Может просто писать буду больше.
- Да, пиши и не думай ни о чем.
- Но нет, тут есть ещё нюанс, - продолжал рассуждать Наум - всё что я пишу, "нахуй никому не нужно". - В голосе седого отметилась особая горечь. - И осознание этого демотивирует писать дальше. Конечно, есть ещё понимание, что я и не должен ждать чьей-либо поддержки или похвалы, а что я пишу по большей части для себя - но это понимание какое-то слабое, слишком поверхностное и неубедительное. Да и звучит как обычная отмазка для успокоения.

- Д-да.. - с каким-то странным тяжёлым вздохом, шумно выдохнул поп. Науму стало неуютно в тесной исповедальне. К тому же, ему пришло в голову, что наполняющий кабинку густой неприятный запах, может исходить от поповского белья.
- Ну вроде всё, я пожалуй пойду.. - буркнул Наум и поспешно встал.
- Подожди! - Сквозь ширму, с хрустом рвущейся ткани, проскользнула толстая белая рука и цепко схватила Наума за запястье. - Подожди минутку.. малыш.. - Рука вздрагивала и тряслась, поглаживая Наума большим пальцем с длинным жёлтым ногтем.
- Да что тут такое творится! - испуганный седой с силой рванулся из плена и кубарем выкатился в церковный зал. Привстав на локте, он обернулся к раскачивающейся дверце исповедальни. Белая рука юркнула обратно под ширму. Сама же лёгкая конструкция исповедальной кабины в это время ходила ходуном.
Наум осмотрелся. Бабки сидели по рядам на лавках, словно не замечая происходящее. Их бледные морщинистые губы беззвучно шевелились, а мутные глаза уставились на алтарь.
Седой бросил взгляд и туда. На алтаре сидел пушистый козёл с венком из одуванчиков, глаза которого горели фонариками. На коленях у козла стояла эмалированная миска, в которую он высыпал из упаковки лапшу Доширак. Заметив Наума, козёл вскинул голову и пронзительно заблеял. Глаза его вспыхнули красным пламенем.

Не помня себя, Наум спотыкаясь бросился к выходу из церкви. Выбив плечом тяжёлую дубовую дверь, выскочил из полумрака на залитую солнцем бетонную дорожку и зажмурился ослеплённый. Тёплый июльский ветер дул в лицо. Висела мёртвая обеденная тишина. Седой стоял недвижим, боясь открыть глаза или шевельнуться.
Так бы он и стоял до скончания века, если бы не зазвонили колокола на старой деревянной башне. Наум приложил ладонь ко лбу козырьком и всмотрелся наверх - толстый попадьёнок Игнасий снова запутался в колокольих хвостах и смешно извивался, силясь выпутаться. Потревоженные колокола и колокольчики саморазных размеров звонили каждый на свой лад. "Но в целом, выходит весьма мелодично" - отметил про себя Наум.

Скрипнув ссохшейся деревянной калиткой, седой вышел на пыльную деревенскую улицу и пошёл обратно, в дом к бабе Уме.

Дикс
25 июня 2017