Иосиф Буквич : Ночь в музее

Вот уже двадцать лет я работаю охранником в музее. Мне 54 года, у меня застойный простатит и геморрой, в молодости я занимался боксом, поэтому обладаю крепким для своего возраста телосложением, широкой челюстью, расплющенным по всему ебалу носом и больной кистью.
За двадцать лет своей работы мне случалось попадать в странные, и не очень, передряги. Однажды зимним вечером, когда рано темнеет, двое наркоманов, с виду прилично одетых, умудрились заблудиться. В глазах у них читался первобытный страх. Один из них лежал без штанов и трусов с развороченным окровавленным очком. Когда мы с дворником Митричем вытаскивали его из-под бронзового комода, он тыкал пальцем на портрет Георга Вильгельма Фридриха Гегеля и орал какие-то матерные несвязные слова. Второй сидел в углу, прикрыв руками уши. Его щеки были мокрыми от слез, а губы беззвучно двигались. Митрич, являясь человеком суеверным, сказал, что это дело рук злого духа. Я же, с учетом того, что тридцать лет кряду бухал, смотрел на мир более трезво.
- Да они просто наебенились в сопли, вот им и мерещилась дичь всякая. Молодые они, меру не знают, - отвечал я Митричу. На самом же деле мне было глубоко похуй, что там с ними произошло, для меня всегда было главным отдежурить свое и отправиться домой, по пути прихватив пару банок балтики девятки.
Вот еще случай, сидели мы с корешем Рустамом в каморке в мое ночное дежурство и синячили беленькую. Он отошел отлить, а я залип в телек на то, как Елена Воробей травит свои уморительные шутки. Ее, с таким-то еблетом, там вряд ли кто-то ебет, как это у них принято в аншлаге. А Елена Борщева из камеди вумен, похоже, ее дочка. Две лошади, емае. И похуй, что у них фамилии разные. Пока я вел с самим собой эти интересные беседы, я и не заметил, как долго нет Рустама. Наверное, уснул где-нибудь в сортире, ебаный алкаш. Я взял фонарик и направился к туалету, который находился в конце этажа. После шумного телека, темный коридор давил тишиной на барабанные перепонки. Слышно было ровным счетом нихуя, вдалеке виднелся тонкий луч света, исходящий из приоткрытой двери. Она громко скрипнула, когда я ее открыл. Рустам лежал возле унитаза в своей же блевоте со спущенными штанами. Мне вдруг самому приспичило поссать, поэтому я перешагнул через него и извлек свой разрыватель-женщин-пополам. Горячая струя вырвалась на волю, принеся мне облегчение. Я решил нассать на Рустама, ну так, прикола ради, чтобы он потом думал шо обоссался, хы. Как только я направил свое орудие на него, он проснулся и поднялся с непонимающим выражением лица. Его пустой взгляд был направлен куда-то в сторону.
- И хули ты здесь разлегся? - спросил я его резонно.
Он перевел свой взгляд на меня и как-будто не слышал. Я хотел дать ему пощечину, чтобы он пришел в себя, но его лицо было в блевоте.
- Мужик с бакенбардами... стянул с меня штаны, пока я блевал...
- И че? Выеб тебя? - спросил я с усмешкой.
- Я не шучу. Какой-то старый пидор подкрался ко мне сзади, он шептал что-то про диалектику, пытаясь сорвать с меня штаны. Я поскользнулся на блевоте и, видимо, потерял сознание.
Я не особо понимал, о чем пиздел этот пьяный уебок, да и лень мне было понимать, так как я и сам был бухой, поэтому мы просто пошли обратно в каморку.
Как-то весной я заканчивал свое дежурство, за окном уже светало, пели птички. Я начал собираться, выключил телевизор, повесил ключи на панель, переоделся в костюм алкоголика, костюм охранника бережно сложив в шкаф. Что-что, а профессия, все-таки, благородная. Перед тем, как уйти, я решил посетить санузел, дабы опустошить свой мочевой пузырь от отработанного пива. Из-за простатита ссу я долго, поэтому, чтобы не было скучно, насвистываю симфонии моцарта. Закончил я, как раз к концовке первого акта. Отошел помыть руки к раковине и в зеркале краем глаза увидел сгорбленную фигуру. Я обернулся - никого. Очко сжалось, но я не подал виду. Фонарик, как назло, я оставил в каморке. Домыв руки, я снова посмотрел в зеркало, оттуда на меня смотрело опухшее лицо 54-летнего и, должен признать, хорошо сохранившегося алкоголика. Но как только я обернулся, я увидел его - старика с редкими волосами на лбу и седыми бакенбардами, одетого в одежду восемнадцатого века. Он двинулся на меня, выкрикивая на ходу: "количество! качество! отрицание! единство и борьба противоположностей!". Мышечная память меня не подвела, и я встретил его хуком справа, повалив на пол. Больная кисть дала о себе знать, в глазах потемнело от боли, я, не видя куда наступаю, споткнулся о тело и уебался головой о кафель.
Очнулся я в каморке. Богдан, охранник из дневной смены, обнаружил меня на полу туалета с пробитой башкой и спущенными штанами. Про подробности он спрашивать не стал, да и вряд ли я бы рассказал ему. Ну разве что, если бы пивом угостил. Ну да ладно. Все равно бы не поверил. Я и сам-то не знаю, верить ему или нет, про штаны-то. Может подколоть меня хотел. Но срать больно, и кровит немножко. Но это, наверное, из-за геморроя.
Случались и после этого странные вещи. Но буду петухом, если совру - каждый раз, когда прохожу мимо портрета Георга Вильгельма Фридриха Гегеля, замечаю, едва уловимую, будто бы кокетливую, улыбку на его губах.