Эдуард Багиров : Третье, извиняюсь, сентября

Двадцать три года назад, летом 1994 года я несколько уже месяцев пребывал под следствием на «Матросской тишине». Не помню уже наверное того летнего месяца, когда в битком набитой народом тюрьме началась эпидемия дизентерии, но она началась. Поумирало огромное количество народа. Это и немудрено: старая тюрьма была переполнена настолько, что в нашей, например, камере на двадцати восьми шконках располагалось аж сто двадцать человек, и спали мы в три смены, по очереди, а из инфраструктуры гигиены на всю эту ораву были только тоненький краник с ледяной водой да парашная дырка, над которой люди периодически мылись, потому что в баню водили раз в десять дней. До сих пор умею в любой ситуации целиком, начисто, до блеска вымыться литром ледяной воды.

Но проблема была не в дизентерии. Проблема была куда неприятнее: на централе по этому поводу администрация объявила карантин. А это означало, что в передачках теперь запрещены продукты питания, и вся огромная «Матросская тишина» надолго садится на чистую баланду.

Не стану живописать здесь всех ужасов, что в связи с этим решением как снег на голову свалились на и без того несчастных и обездоленных бедолаг-зэков. Расскажу хорошее: в какой-то из дней с продола послышалось шуршание, сделалась возня, словно кто-то волоком тащил какой-то очень большой мешок, на двери с лязгом распахнулась кормушка, и баландёр начал выдавать нам по несколько пачек чёрного чая и упакованные в заводской целлофан блоки недорогих сигарет «Дымок», в огромных количествах - каждому!

- Чей грев-то? - с кряхтеньем сползши со шконаря, через губу поинтересовался один из блатных.
- От Шуфутинского, - коротко ответил шнырь. - На все централы зашло.

И, угрюмо сопя, продолжил распихивать сокровище в руки арестантам.

Карантин через месяц сняли. Но неимоверные залежи чая и курева остались в тюрьмах ещё надолго, и их долго ещё развозили этапами по всем российским зонам, потому что в нормальное-то мирное время на достаточно богатых столичных централах этот «Дымок» на хрен никому не был нужен. А немного позже судья выпишет двушечку и мне, и вскоре, проторчав полгода в камере Пресненского пересыльного централа, я уеду доматывать срок на далёкие, суровые и оглушительно в те годы нищие челябинские лагеря, и тоже захвачу с собой на этап огромный, сшитый из старого матраца кишер, он же баул, набитый пачками этого чёрного чая и «Дымка». И вот там-то всё это богатство, что здорово пополнит общак голодной зоны в лютой, стылой южноуральской глухомани, окажется по-настоящему бесценным.

Спустя очень много лет мне довелось познакомиться и с Шуфутинским: случилось это на каком-то телешоу в ящике, когда я туда ещё ходил. Поблагодарил, разумеется - от всех, и живых, и мёртвых. Четверть века уже прошло, а я помню эту историю как сейчас. Да и когда её ещё и рассказать, как не в персональный день календаря Михаила Захарыча?