Scazatel : Очерченные сердцем (1)

- Марфа, милая Марфа, как давно я не видел тебя? Девять… нет, скорее, десять нелегких лет, - взволнованно лепетал Митрофан, вытирая видавшим виды платком остатки яичного желтка с лица давнишней возлюбленной. – Этот платок с синей вязаной каймой я все еще храню на память о нашей последней встрече.

Помню, тогда на всходах весны в березовой роще я умолял тебя бросить все и бежать со мной прочь из нашей затхлой деревеньки.

- Куда же мы уедем? – недоумевала ты.

- В столицу, конечно, - предлагал я, наивно полагая, что скопленных мною четырех червонцев нам хватит с лихвой едва ли не на кругосветное путешествие. - А вообще мы можем скрыться, где только захочешь. В Париже или в Лондоне, да хоть и в заокеанской Америке.

- Я так не могу, - качала головой ты. – Не могу оставить родителей. Отец в долгах как в шелках, а мать все не перестает хворать.

Помню, тогда же на одной из берез я нацарапал ножом наши инициалы: «М и М». Очертил их знаком сердца и с отчаяньем и злостью на козни судьбы воткнул в него нож. А ты в ответ так неожиданно опустилась на колени и стала ублажать меня устами. Иначе тебе нельзя было - для Тихона себя берегла. Я не виню, ведь не по любви, а по воле отцовской должна была замуж за него выйти.

Лишь несколько капель семени затерялось в прошлогодней пожухлой листве, остальное тебе досталось по праву. Поднявшись, ты отряхнула прилипшие листья с колен, а затем подошла к березе и, с трудом вытащив нож, прильнула губами к коре, прильнула к сердцу, запивая семя проступившим соком.

Не дав мне опомниться, ты поспешила скрыться из виду. Сказала лишь напоследок, чтобы не искал впредь встречи с тобой, и исчезла, обронив платок. Я помню, как со спущенными до земли штанами отстраненно глядел тебе в след, не в силах ступить и шагу.

Вечером того же дня я пришел к твоему отцу, чтобы отговорить его выдавать тебя замуж за Тихона. В какой-то момент в наш и не без того напряженный разговор вклинился сам Тихон. Завязалась драка. Да какая там драка!? Двое крепких лбов избивали подростка. Били так, чтоб и думать о тебе забыл. Лицо превратили в кровавое месиво. Выше локтя сломали левую руку. Хорошо, что ты меня таким не видела, – разобравшись с яичным желтком на лице давнишней возлюбленной, Митрофан коснулся пальцами ее губ, по-прежнему чувственных в неверном свете керосиновой лампы. - Знаешь, я больше не держу на них зла. К тому же, теперь ты со мной, а не с ними.


Уговорить Кузьмича взять ее с собой не составляло особых усилий. Старый добрый пропойца просто не мог ей отказать. Ранимая недобрым предчувствием, она отчего-то вдруг решила развеяться. Выбраться на ярмарку в близлежащий портовый городок, раскинувшийся в двадцати пяти верстах к северу от дома. Почему нет? Кто может ей запретить? Муж вот уже несколько дней гостит в столице по каким-то неотложным с его слов делам, и возвращаться не спешит, а сынок Ванечка еще позапрошлой весной был задран в лесу медведем. Шкура того медведя сейчас лежит на полу в его пустующей пыльной комнате. Таковой была прихоть мужа.

В путь отправились в предрассветный час. Накрапывал дождь, напоминая о том, что лето уже семнадцать дней как отпето. Кузьмич был преисполнен скрытых дум. Ехал он в город, чтобы продать… бесенка - глиняную куклу с дьявольскими способностями, которую в сумке чудного пошива из плотной синей материи нашел на крыльце своего дома примерно неделю тому назад.

Бесенок плел странные мысли в голове Кузьмича. То шептал о каком-то принципе Гаврила (по всему видимо, здешнего слабоумного калеки) в преддверии Великой Войны, то о красном мятеже и убийстве государя и всей его семьи. Этот казус можно было уподобить белой горячке, но водкой шепот не удавалось заглушить.

Высадив попутчицу у ярмарочного балагана и пообещав отсюда же забрать ее вечером, Кузьмич поспешил куда-то в другой конец города. А она растерялась, наблюдая бурное течение жизни, разглядывая пестрые наряды приезжих торговцев и местных горожан, удивляясь замысловатым конструкциям каруселей, слушая звуки музыки сквозь гомон, крики и смех.

По сути, ей было все равно куда идти. Не важно, в какой из торговых рядов свернуть, чтобы начать полноценно убивать время. Она не знала, что времени у нее почти не осталось.

Мимо промчалась, пролетела озорная детвора. В одном из детишек – краснощеком русом мальчугане она узнала… «Нет, нет, - отрешенно махнула рукой вслед мелькающим пяткам, словно отгоняя морок. - Нет его больше. Померещилось».

К ней подошел лотошник, предлагая на выбор всевозможные сладости. Уговорил-таки купить у него леденец в форме зайца.

Она заметила, что воздух стал невыносимо душным, как перед грозой, притом, что небо было без единого облачка.

Прошлась мимо лавок с расписными самоварами, турецкими тканями и лисьими мехами. Зачем-то свернула на птичий ряд. Почувствовала слабую боль за грудиной. Случайно уронила в дорожную пыль леденец.

Боль неуклюже обняла ее сердце, сжала будто бы медвежьими лапами. Царапнула, кольнула игриво когтями и тут же с остервенением порвала в клочья.

- Ваня, Ванечка, - прошептала она едва различимо и умерла. Упала нелепо. Лицом в корзину с куриными яйцами. Распугала продажных кур, позабавила бездушных зевак, обескуражила скоморохов. Взбесила невероятно толстую торговку. Та стала крыть ее лютой бранью, требуя немедленного возмещения порчи.

В лицо покойницу никто не признал, и уже через час она лежала на столе в мертвецкой здешней больницы, где практиковал вскрытия молодой фельдшер Митрофан Самохвалов.


Теребя костлявыми пальцами глиняную куклу, графиня Ольга Мурмурцева радовалась, как в те далекие времена, когда она была еще совсем маленькой глупой девочкой. Шелест инородных мыслей забавлял ее, и, казалось, немного усмирял мигрень.

Мурмурцева щедро заплатила Кузьмичу за бесенка, к тому же велела прислуге налить ему чарку домашней перцовки. Слегка захмелев, он решил поднять градус веселья до бесконтрольных высот.

Кузьмич заглянул в ближайший трактир с перекошенной вывеской над входом: «ТРАКТИРЪ НА ПОСОШОКЪ» и сразу пожалел о том, что заманчивую краткость пути предпочел знакомому кутежу подобных питейных заведений в центре города. Но в центр ехать упорно не хотелось, а здесь - ни веселья не наблюдалось, ни громких пьяных споров.

Угрюмые завсегдатаи, которых можно было сосчитать по пальцам, недоверчиво поглядывали на чужака исподлобья. Гнетущая атмосфера быстро отрезвляла, и отчего-то Кузьмичу вдруг почудилось, что забрел он в логово к вурдалакам, которые только и ждут того, чтобы сорвать с себя человеческие лица и наброситься на него всей сворой.

Он сел за стол, прочел беззвучно верную молитву, опрокинул чарку «казенки». Тепло пробралось к желудку, бредовые мысли развеялись. Кузьмич прошелся беглым взглядом по завсегдатаям. «Люди как люди, - заключил он, прожевывая хрустящий соленый огурец, - хмурые только излишне и трезвые до неприличия».

Еще пара чарок «казенки» и градус веселья уверенно пополз вверх. Спустя четверть часа, прихватив с собой ополовиненную бутылку, Кузьмич подсел к двум рыжебородым мужикам. Предложил с ним выпить. Рыжебородые согласились. Завязался простецкий разговор. Как выяснилось, вчера вечером у входа в трактир зверски убили какого-то моряка, а началась драка в этих стенах, вот, собственно, из-за чего сегодня здесь так тихо и немноголюдно.

Кузьмич распорядился, чтобы за упокой души убиенного моряка налили водки каждому из присутствующих. Сам взял еще бутылку. Накушался в хлам. Стал нести чушь о скором убийстве государя, и о неминуемом крушении империи. Захмелевшим мужикам не понравились его сомнительные пророчества. В итоге старого пропойцу пинками под зад вытолкали на улицу.

В беспамятстве он все же сумел найти свою телегу и, не пойми как, управляя лошадью, помчался домой. Проехав десяток верст, вдруг вспомнил о попутчице, которую должен был подобрать у ярмарочного балагана.

- А ну, стой, окаянная! – крикнул он лошади, струной натягивая вожжи.

Лошадь потащила телегу влево, колесом на придорожный камень. Кузьмича опасно тряхнуло. Он выронил вожжи из рук. Выругался матом, потянулся было за ними но, потеряв равновесие, свалился на землю. Тихо хрустнул берцовой костью и, гулко ухая в бороду, покатился в овраг.