Шева : Десять кубических сантиметров

На удивление, в больнице Модесту Эдуардовичу понравилось.
Вообще-то, он не очень хотел ложиться, да дети настояли, - Папа, ты уже в таком возрасте, когда здоровье - самое главное!
А что возраст? Шестьдесят пять - очень даже нормальный возраст.
Когда в чём-то - уже, зато в чём-то - еще вполне.
Опять же, Модеста Эдуардович еще работал, и работа его была очень даже приличная и уважаемая. Советник генерального директора холдинга. Который раньше, до выхода на пенсию, будучи начальником главка министерства, он курировал.
Но вот как раз на работе Модеста Эдуардовича где-то и просквозило. А скорее всего, простудился он из-за этих клятых кондиционеров. Которые Модест Эдуардович почему-то недолюбливал.
Одним словом, начал он покашливать, а затем и кашлять по-настоящему. Домашние средства, как-то: мёд, малиновое варенье, горячее молоко с маслом должного эффекта не оказали. Наоборот, еще и температура появилась.
Встревоженная дочка заставила вызвать врача. Тот, внимательно послушав Модеста Эдуардовича, огласил вердикт: подозрение на бронхит. Можно, конечно, попробовать пролечиться и дома, но в больнице будет лучше. Спокойнее и надёжнее.
И Модеста Эдуардовича транспортировали в больницу.
Хорошую, ведомственную. В привилегированную палату на одного.
А через несколько дней Модест Эдуардович уже вполне освоился и начал привыкать к размеренному больничному быту. Который понравился ему своим постоянством, некоей запрограммированностью, стабильной и твёрдой уверенностью в достижении нужного пациенту результата.
По крайней мере, демонстрацией этого.
Опять же, быть внезапно вырванным из привычного суетливого и дёрганого рабочего ритма оказалось, на удивление, совсем неплохо. Ни звонков, ни неожиданных вводных и заданий. Вроде никому ты и не нужен. Карусель жизни вращается и без тебя.
Однако ты еще не на кладбище, еще жив. Но наблюдаешь за всем, что происходит вокруг, как со стороны.
Будто из засады.
Неизбежную скуку больничного времяпровождения, кроме невинного старческого флирта с молоденькими медсестричками, ибо в больнице - это святое, Модест Эдуардович убивал чтением и музыкой.
Дочка принесла ему книгу модного японского писателя Харуки Мураками. Сборник рассказов.
Слабенькие рассказы, слабенький автор, решил для себя Модест Эдуардович.
Хреновенький Харуки.
Хотя, надо признать, в отдельных рассказах что-то есть. Что задевает.
Вот сейчас Модест Эдуардович как-раз закончил читать один из таких рассказов.
Пацанчик с еще меньшим дружком, который был глуховат, пришли на берег моря. Копаются в ракушках на берегу на каком-то расстоянии друг от друга. И тут пацанчик, который главный герой, вдруг видит, что к берегу бесшумно подходит волна цунами.
И он кричит об этом своему другу, а тот не слышит. И пацанчик главный успевает спрятаться, а тот - нет. И этот эпизод мучит потом главного героя всю жизнь.
- Да-а, жизнь такая штуковина, - с грустью подумал Модест Эдуардович, - Бывает, на ровном месте такое подбросит! Вроде и не ждёшь ничего и ниоткуда, и вдруг - подлянка. И думаешь потом - и что это было?
Модест Эдуардович отложил книгу, надел наушники, включил плейер.
Вообще-то, в основном он слушал классику, реже - джаз.
Но иногда, когда на него накатывали ностальгические воспоминания, он любил послушать что-то из времён студенческой молодости. В те годы ему почему-то очень понравилась одна группа со странным названием 10сс - «Десять кубических сантиметров».
Всем нравились Beatles, некоторым - Rolling Stones, кому-то - Doors, эстетам - Yes и Genesis, двоечникам и задирам - Black Sabbath, а вот ему - 10сс.
У Модеста Эдуардовича были все, или почти все их концерты.
Вот и сейчас Модест Эдуардович поставил их концерт семьдесят пятого года, пожалуй, его любимый.
Внутренне подпевая своим любимцам, он вдруг с удивлением подумал о том, что не может вспомнить название концерта. Вроде оно и вертелось на языке, и в то же время - не давалось.
-М-да, старческий склероз подступает, - с досадой подумал Модест Эдуардович, - Хоть бы не Альцгеймера.
Увлечённый музыкой, Модест Эдуардович не заметил, как дверь его палаты тихо приоткрылась и в палату вошло двое мужчин.
Хотя и были они в белых халатах, но по тому, как халаты на них неловко сидели и топорщились, было ясно, что халаты - это временный, вынужденный антураж.
Опять же, - лица.
С такими мордами, чтобы не сказать - рожами, мужики, может, и могли бы работать, например, санитарами в буйном отделении психдиспансера, но уж никак не врачами или даже интернами в приличной ведомственной больнице.
- Товарищи, вы к кому? – сняв наушники, подал было строгий голос руководящего работника Модест Эдуардович, однако был бесцеремонно осажен.
Шедший первым высокий громила выхватил из-под головы Модеста Эдуардовича подушку и тут же взгромоздил её обратно, но уже с другой стороны головы.
Тем самым плотно закрыв ему нос и рот.
Модест Эдуардович начал задыхаться, делая при этом руками и ногами импульсивные, где-то даже конвульсивные движения.
Выражая этим решительный протест против таких методов лечения.
И когда в его лёгких воздуха осталось уже совсем чуть-чуть, - может быть, те же пресловутые десять кубических сантиметров, сквозь вату подступившего небытия Модест Эдуардович вдруг услышал странный диалог.

- Серый! А ведь это не Косой!
- С чего ты взял?
- Бля буду, не он! Смотри: книжка какого-то японца, музычка в наушниках весёленькая на английском, очки вон на тумбочке лежат - типа пенсне. Ты же знаешь, что Косой, наверное, после букваря в жизни книгу в руки не брал. Кроме Шнура и Шифутинского другой музыки не слушал. А пенсне для него - что очки для мартышки. Отпускай его!
- Почему?
- По качану. Лажонулись мы! Да и посмотри: клиент дёргается несолидно как-то. Косой бы давно тебя коленкой по яйцам въебал! Бросай, сваливаем!
- Ну, - как скажешь! Ты главный, тебе потом ответ держать!

Давление подушки на лицо Модеста Эдуардовича вначале ослабло, а затем и вовсе подушка стала лёгкой как пёрышко, - видно рука, державшая её, исчезла.
Быстрые шаги, стук захлопнутой двери.
И наступила тишина.
По мере того, как живительный воздух заполнял обиженные убийцами в белых халатах лёгкие Модеста Эдуардовича, медленно, но уверенно к нему возвращалось и сознание.
А с ним - и память.
Что удивительно, пережив второе рождение, она стала будто острей, прозрачней, отчётливей.
Модест Эдуардович даже вспомнил название концерта: How dare you?*
Губы непроизвольно прошептали перевод - И какогохуя?



* Да как вы смеете? (англ.)