Юраан : Европа плюс

Чёрт знает, откуда они берутся, эти вирусы. Оружие потенциальных друзей? Наследство рептилоидов?
Возможно всё. Особенно, грипп.
Антона нагнал последний в этом году вибрион. Или бацилла? Он не силён в терминах. Просто лежит и смотрит. На кровати и в потолок. Иногда скашивает взгляд на шторы, ему кажется - они шевелятся. Чушь. Мираж. Тридцать девять и что-то сверху. Хорошо, что потолок на месте. Только кто-то громыхает этажом выше. У всех кто-то шумит там. Даже у обитателей крайних этажей - свои Карлсоны.
- Чаю? С малиной?
Понятно, что он говорит шёпотом, стараясь не кашлять, жена-то зачем? За компанию? Воздух горячий и липкий, хочется выйти на балкон и лечь там. Между тещиным ковром в мешке и отрядом стеклянных банок. Как безумный пляжник, перепутавший сезоны.
- Давай... - он шепчет, но всё равно кашляет. В голове что-то щёлкает, как остывающее реле в машине.
- До нового года осталось восемь дней! - уверенно говорит телевизор. - Продажи ёлок растут. Биткойн падает. Нефть ведёт себя разнонаправленно.
Какое мерзкое слово! Вот это, последнее.
Антон закрывает глаза и видит мечущуюся бочку с темными потеками на боках. Пресловутый баррель танцует что-то хороводное, в тишине и одиночестве. "Чай остынет...", - проносится у Антона в голове, но сон уже не удержать. Он падает на всё, как пуховый платок в детстве. И всё обволакивают другие краски. Более мягкие. Краски мира, в котором нет этого сраного барреля. Да и биткойна тоже пока нет.

- На днюху мы поедем на турбазу! Виталик возьмёт машину у отца, закинет сумки. Потом вернётся, заберёт кого сможет.
Света пританцовывает перед зеркалом. Общага, та самая. Шестерка универа. Антон видит своё отражение и невольно улыбается: они так преступно молоды здесь, во сне.
- Серёга обещал выбрать мясо. Ну, он умеет, - произносит он сам. Голос странный, чужой, как слушать себя в записи. Только интонации знакомые. И - двадцать пять лет разницы.
- Кровь кавказская! - беззаботно смеётся Света. Она счастлива, и весь мир вокруг должен быть счастлив! - И жарить умеет.
Здесь совсем не конец декабря. Весна. Судя по обилию солнца, рвущегося даже сквозь шторы, неудержимо и радостно.
- Умеет, да... - Антон улыбается сам себе, ещё не толстому. Не лысому. И без дурацкой белой щетины на щеках. Модный парень. Худой только, но в девяносто пятом толстеть было не на чем.
- Тоша, мы поженимся? - обнимает его Света. Чуть-чуть, не так жарко, как в постели часом раньше. Всему своё время.
- Конечно, майне кляйне! - уверенно отвечает он и знает, что врёт. Они поругаются уже летом, будут пытаться, потом плюнут и... В общем, ничего дальше не будет. Жаль.
- Я так люблю тебя, Тошка! - она на ходу нажимает клавишу и по комнате проносится "Евро-па-плюууус!". Её любимая волна. Там и тогда. Начинает играть U-2 и Антон невольно хмурится. Вечное сравнение: лично он - за депешей. Try walking in my shoes...
Порыв ветра распахивает окно, надувает штору парусом и заставляет ловить летящие бумажки.
- Я очень-очень тебя люблю... - слышит он сквозь голос Боно. - Я всегда буду...

Он летит над морем. Ночь, луна светит в спину и по шевелящемуся нечто пробегает тень. Искажается. Дрожит. Дробится на части. Где-то за пределами этого воздуха бубнят голоса:

- ...жет упасть давление. Не коли!
- Иначе не вытащим.
- Засудят, Марин, ты знаешь...
- ...следний шанс...
- Ты - врач, тебе...

Антон смотрит на море внизу и почти не видит тени. Она расплывается. Пустое место - и вода. Везде, от края до края. Странно. Он оборачивается, но луны тоже нет. И там дрожит что-то тёмное, маслянистое. Море окружает его со всех сторон и он падает. Непонятно куда, просто - падает. Это не больно, только странно.

- До ночной программы Жени Шаден десять часов, дорогие друзья! А пока в эфире Егор Смеляков и его программа по заявкам. Принимаем первый звонок...

Он снова в общаге. Но уже не весной, а после. В тот раз, когда приехал пьяным и ломился в привычную дверь. Просто поговорить. Ему надо было просто поговорить той осенью. Не с утонувшим в грязи асфальтом. Не с очередной подружкой - вспомнить бы ещё, какой. Впрочем, оно и не важно. Не приятелями, наливай-забей-встретишь-лучше. Только с ней.
За дверью пищал и рассыпался чужой голосок:
- Света уехала! Летом! Уходите! Я милицию...
Его едва не побили прибежавшие соседи, спасибо, Серёга ещё жил на этаже. Кавказская кровь, да, узнал, завёл к себе, полночи слушал пьяные жалобы, подливая горячий чай.
- Дурак ты, Тоха! - говорил он. - А Светка замуж, да... Недавно. За того, помнишь? На тебя похож. Андрей? Сергей? Э-э-э, да хрен с ним!
Антон так и просидел, не снимая пальто. Так и заснул в нём под утро. Словно верил, что Света откроет и всё можно вернуть. Или, хотя бы, обсудить. Какой смысл тогда раздеваться у Серёги, нести потом в руках своё модное пальто? Четыре шага по коридору. Через две, через две двери...

- ...пульс падает. Ничего не понимаю!
- А я тебе говорила! Говорила же! Женщина, какие ещё лекарства давали? Сердечное? Точно нет?
- ...особенного. Чай с малиной. Что всегда...

Он слышит голос жены, а кажется, что говорит со Светой.
- Я буду без фаты! И не к месту, да и пошло. - Она подпевает заказанному кем-то в радио Моррисону. Без слов, просто мелодию. - Как тебе?
- Как скажешь. Но хоть платье - белое?
- Зелёное! - смеётся Света. - Малахитовое. Ты же - король ящериц? А я твоя королева!
Солнце. Ослепительное солнце - и музыка из копеечной магнитолы.

Антон приходит в себя. Едкий запах спирта, совершенно мокрая одежда - словно он всё же упал в то самое море.
- Вы меня слышите? - Женщина. Лицо незнакомое. Судя по белому халату поверх свитера под горло - врач.
- Слышу, - тихо отвечает Антон. - А где Света?
- Дочь? - поворачивает голову к жене врач. Та молчит. - Ну, да неважно. В больницу вам надо.
Он поворачивает голову и снова смотрит на шторы. Не качаются. Уже успех. На тумбочке стоит тарелка с комками ваты и трупиками ампул.
- Жить буду! - еле слышно скрипит он в ответ. - Хотя стоит ли?
- Он у вас всегда такой депрессивный? - дежурно спрашивает врач и не дожидается ответа:
- Если в сознании и отказался - его проблемы. Подпишите здесь.
Она сует жене в руки какой-то казённого вида листок. Жёлтый, как у нас любят печатать разные бланки. Жена, не глядя, царапает свою подпись.
Антон резко выдыхает и пытается встать с постели. Кашля нет, но что-то словно сжимается в груди. Сдавленный рёбрами мячик. Натягивается и - лопается. Антон откидывается обратно на мокрую от пота подушку и вновь видит солнце. Вечное солнце той весны.

Из угла рта начинает течь кровь. Густая, как мёд. Медленная, как процессия, что через пару дней понесёт его к могиле. С непременными венками - от коллег, от друзей, от жены. Не будет только "от любимой". Зато с ним останется то самое чёрное море, то самое яркое солнце. Серёга, задумчиво поводящий над чаем своим орлиным носом. И Света, сгоревшая от рака груди в две тысячи третьем. Так и не узнавшая, что он хотел просто поговорить.
И, может быть, послушать радио.
Вместе.