Ромка Кактус : Тёмное знание

Люциус Алоизиус Саббат провёл лучшие годы в затворничестве. Пока его ровесники ходили на свидания и устраивали вечеринки, влюблялись, встречались, расходились, снова сходились, решали снимать жильё совместно, обзаводились детьми, собаками и кредитной историей, он денно и нощно чах над тайной древнего манускрипта, который достался ему от прабабки.

По семейной легенде прабабка Люциуса Магдалена была ведьмой и зналась с самим дьяволом. Греховной связью с князем тьмы объяснялся её невероятный успех в карьере: Магдалена была профессором биологии, самостоятельно заработала на трёхкомнатную квартиру, сделав несколько открытий в области генетики злаков, читала лекции в Принстоне и отдыхала на Мальдивах. Сёстры же её вынуждены были всего в жизни добиваться самостоятельно: искать богатых и не обременённых излишествами ума мужчин и женить на себе. Однако выигрышные их партии из-за сглаза завистливой ведьмы быстро расстроились, деньги закончились, не успев толком начаться, и сёстры оказались в той знакомой многим ситуации, когда для получения минимума средств к существованию следует прикладывать максимум усилий, работая на самых скверных условиях и опасаясь больше всего на свете, что более молодые и сильные займут твоё место. Таким образом, Люциус поверил в семейную легенду и решил овладеть тёмным знанием, дающим неслыханное преимущество над теми, кто верит в нелепое высшее образование.

И вот Люциусу тридцать пять лет. Он бледный, худой, с огромными подглазинами, какие бывают у панд от неподвижного образа жизни, сидит, сгорбившись, в своей комнате в продавленном кресле, окна зашторены, чтобы дневной свет не видел магических штудий.

– Здорово, племянничек! – грохнул бас, ворвавшись в комнату без стука, что было строго запрещено маме и всем её подружкам. – Вот какой ты стал, и не узнать тебя.

Перед Люциусом стоял его двоюродный дядя Кеннет Джебедайя Маффин-старший, успешный телевизионный знахарь и ведущий консультант одной фармакологической компании, человек, которого Люциус не видел с самого раннего детства и знал по фотографиям в семейном альбоме.

– А что это у тебя? – дядя подался вперёд и схватил книгу прежде, чем Люциус успел опомниться.

Лысый, пухлый, с щетиной на подбородке и завитушками над ушами, дядя походил на средневекового монаха, который всегда держит за пазухой краюху хлеба, чеснок и флягу красного вина. Глазки его живо пробежали по листу, и он сладко улыбнулся:

– Это же допотопный учебник по биологии! По нему ещё моя матушка училась, дай бог ей здоровья на том свете… Но зачем ты читаешь это? – он небрежно бросил учебник на стол. – Рассказывай, как ты тут поживаешь, я ведь помню тебя ещё…

Тут Люциус будто провалился в белый бездонный колодец, и он увидел там книгу, висящую в воздухе в окружении огненных знаков, которые трепетали на дующем снизу ветру. Он заглянул в книгу и увидел фигу в ней, и вгляделся в эту фигу так пристально, что фига в изумлении заглянула в него.

Он очнулся в гостиной, на диване. В руках у него была чашка с мятным чаем и надкушенное пирожное «трубочка». Дядя Кеннет Джебедайя Маффин-старший сидел рядом и рассказывал маме Люциуса о том, как Джебедайя Маффин-младший проучил его, приклеив любимые тапочки отца к потолку суперклеем. Люциус вскочил и схватился за голову. Он облился горячим чаем и размазал по волосам крем, раздавив пирожное.

Мама и дядя молча смотрели на него. Их силуэты померкли, и сквозь них на Люциуса внимательно смотрела та фига, которую он видел в своём помрачении. Люциус шатнулся и налетел на низкий столик, чайник и поднос с печеньем полетели на пол. Словно слепой, он выставил вперёд руки и пошёл. Наконец ему удалось вернуться в свою комнату.

Теперь фига была везде, она смотрела на Люциуса Алоизиуса Саббата отовсюду. Он осел на пол, зажмурился и закрыл глаза ладонями, но плоть его сделалась прозрачной, словно воздух. Во всём мире не осталось ничего кроме одного издевательского жеста, означающего отсутствие, и только он был реален, всё остальное лишь жалкая иллюзия, не способная более скрыть свою фальшивую природу.

Тёмное знание открылось Люциусу в своей полноте, и он кричал, словно на части рвалась тончайшая ткань души. Крик его – богохульное ругательство на древнем, запрещённом и забытом языке, состоящее из двухсот семидесяти шести морфем, соединённых вместе чудовищной агглютинацией.

В полу комнаты разверзлась ледяная бездна, из которой летел пепел, и вот из этого пепла в одночасье собралась фигура демоницы. Совершенно голая, она демонстировала восхитительное тело, поигрывая грудями, выгибаясь дугой, лаская себя. Она сделала стойку на руках и медленно раскрыла ножки прямо перед лицом Люциуса.

– Я… – сказал он, сглотнув слюну.
– Мой всесильный господин, призвавший меня для служения.

Она сделала кувырок и оказалась совсем возле Люциуса. Он сидел на полу, а она положила голову ему на ноги, так что он сквозь трико почувствовал исходящий от неё жар. И пахло от неё так, что голова шла кругом, словно окунули его в чан с женским секретом. Закрыв глаза, она тихонечко пропела:

– А я твоя маленькая Ирианна.

Какое-то время Люциус сидел неподвижно, разглядывая девушку. Её короткие, густые волосы цвета белого умопомрачения, её резные рожки, округлые линии тела. Словно зачарованный, он коснулся пуха на её шее. В ответ демоница замурчала.