Мурыгин : Море. Кукла. Семен Семенович. И снова Море.

Так уж сложилось, последний месяц я живу в Сочи, в достаточно ветхом, но уютном домике недалеко от моря. Когда у меня по утрам случается плохое настроение, - а такое случается почти постоянно - если мне приходится вставать по будильнику, я просто высовываюсь в окно, срываю с дерева мандарин и смотрю, как море облизывает волнорез, до тех пор, пока не приходит покой. Есть нечто убаюкивающее в бесконечной борьбе воды с сушей.
В особенно беспокойную погоду море наступает чуть настойчивее. Оно начинает издалека. Ещё у горизонта можно разглядеть неравномерно наступающий бугорок. Когда он приближается, на верхушке становится заметна небольшая завитушка, так иногда верх волны, подгоняемый другой, идущей сзади, обгоняет основное тело, и завитушка, в конце концов, превращается в горизонтальную воронку, наподобие трубы. Такие волны не достигают берега, просто рассыпаются, захлебываясь в атаке. Доходят другие. Те, что набирают свою силу после того, как её растеряли впереди идущие. Будто поднимая павших воинов, волна, что идёт следом, из бугорка в несколько сантиметров может вырастать до пары метров; она набирает именно ту высоту, массу и скорость, которая нужна, чтобы вдарить в каменную сушу. Иногда, в качестве дополнительной ударной силы, уже у самого берега подводными завихрениями волне удаётся поднять со дна мелкие камешки, они шрапнелью выстреливают из воды при столкновении.
Но даже такие сражения оставляют берег безучастным в этом сражении: воды просачивается сквозь крупные щели между голышами, не нанося им никакого вреда. Суша ничем не отвечает морю-буяну, от чего тот ещё больше бесится и пускается в новую, а за ней в ещё одну и ещё одну атаку.
Всегда помогает, нужно только заставить себя достаточно долго смотреть на то, как бессильна оказывается всевластная вода у берега. Это заставляет утихать мои беспокойные мысли, тяжёлые думы и даже мелкие мыслишки.
А ещё тут была собака. Было ей от роду, считая человечьими годами, лет шестнадцать. Старая уже совсем. Задние ноги почти не держали, одно ухо то ли откусано, то ли отстреляно, хвост волочился, а еда из пасти, то и дело, вываливалась, она плохо пахла псиной и гадила, даже не замечая, что делает это. В доме на неё никто уже не обращал внимания, только подсыпали в миску варёной овсянки с мясом да воды из колодца. Но псина продолжала исправно лаяять на чужаков, заходивших на территорию, даже, словно оживая, привставала на слабых лапах и рычала, защищая порог дома. Когда чужак уходил или выходил кто-то из хозяев, псина успокаивалась и снова ложилась на клочок земли, согреваемой солнцем.
Есть у хозяев ещё кот, зовут его Семён Семёнович. Имя ему полностью подходит. Это даже не кот - котяра, с длинными усищами, лоснящейся густой шерстью, но весьма резвый для своего веса. Семён Семёнович дружил с собакой. Иногда пытался подкармливать её мышами или свежезадранной голубятиной. Но старая уже не могла есть такую пищу, просто облизывала в знак благодарности своим сухим языком предложенную добычу и без сил опускала голову обратно. Семён Семёнович пировал в одиночестве.
Когда я выходил посидеть в саду, собака подходила и просила потрепать её за ухом. Мне было немного противно делать это - руки после сильно пахли и становились сальными, - но сложно отказывать кому-то с такими глазами. Вообще сука была не только ласковая, но и умная, если говорил «отвали», она моментально отходила и плюхалась на место.
Один раз эта зараза обделалась, пока я чесал ей подбородок. Когда заметила - было видно, что ей стыдно и страшно, что я после этого перестану её гладить, начала кружиться, пытаться непослушными лапами откатить сухие комочки от меня подальше. А на следующий день не решалась подходить. Лежала на своём плешивом пузе и искоса поглядывала в мою сторону - не злюсь ли? Тогда я подошёл сам. Она попыталась вилять хвостом, но хвост не слушал, так что она просто мотыляла задницей из стороны в сторону.
Хозяйка, приземистая кавказская женщина, плохо проговаривая слова, рассказала, что псину звать Кукла и, наверное, она уже скоро умрёт. Женщина зачем-то объяснила, что плохо говорит, потому как недавно пережила инсульт. Я хорошо понимал, что это такое - уже видел подобное. Поэтому я, максимально приветливо улыбаясь, сказал, что, конечно, это ничего страшного, что ей ещё жить да жить, мол, у моей бабушки тоже такое было, и ничего. Когда она спросила, «сколько бабушке сейчас?», я понял, что совершил ошибку, ведь бабушка моя давно уже умерла, пережив болезнь всего на несколько лет. Я наскоро соврал, что ей под девяносто, она бодра, и только бедро слегка ноет. Но на душе осталось неспокойно.
Смерть, ведь, по большому счету, самая обыкновенная штука, которая неизбежно случится с каждым. Я и раньше слышал об этом и, вроде как, понимал, но не осознавал. Как это так? И со мной? И с родными?
Смерть. Неизбежно. С каждым.
Сегодня это случилось с Куклой. Она умерла, лёжа на том самом островке солнечного света, который пробивался во двор через крыши соседних домов и плотно переплетённые лозы киви и винограда. Мухи кружили над Куклой и при жизни - виной тому был запах, - теперь они спокойно сидели и перебирали своими маленькими лапками, предвкушая пир.
Когда я только вышел во двор, не сразу понял, что случилось. Увидел только, что Семён Семёнович как-то странно, мягко и осторожно, словно боялся разбудить, лапой лупил неподвижную Куклу, разгоняя мух, затем лизнул обрывок уха, но, очевидно, раньше меня поняв, что произошло, улёгся рядом с другом.
За мной вышла хозяйка, несколько минут мы вместе глядели на эту странную парочку.
- Я же говорила. - Разочарованно прохрипела хозяйка.
Семён Семёнович, хоть выглядит и пахнет гораздо бодрей, всё же, как выяснилось, он ровесник Куклы. А это значит… Ну, вы понимаете.
Смерть. Неизбежно. С каждым.
Я вдруг подумал, что, возможно, Море не воюет с Сушей. Может, вода, как Семён Семёнович, никак не хочет смириться с тем, что его товарищ больше не шевелится. Робко лупит его мягкой волной, отгоняя мух, и облизывает краешек суши в надежде, что она вот-вот проснётся.