Глокая Куздра : Сто

Та или иная история может прерваться в самый неожиданный момент… (с) Чак Палланик
Я просыпаюсь в восемь. Смотрю в стеклянное небо, трогаю витую псевдолатунь изголовья кровати, потихоньку идентифицирую окружающие звуки, разделяя их на "срочно", "норм, можно поваляться" и "ну вот, опять". Определяю соотношение трех категорий как благоприятствующее всему, и, ухватившись покрепче, тяну узор изголовья на себя. Это зарядка.
Ноги, согнутые в коленях, медленно перекладываю со стороны на сторону - дважды перекручиваю позвоночник, он - будто давно выброшенный на берег морской канат. Соленый и сухой. Кшшшш… - говорит канат, но поддается скручиванию.
Сползаю потихоньку. Четыре босых шага по ледяному полу окупились войлочными тапками и успокоительной пилюлей для бессонного желудка. Этот всегда бодр, и нынче утром бодр зашкаливающе.
Чайник или турка? Или улица? Побеждает умывальник. На втором месте – улица. На третьем – турка, и приз зрительских симпатий вручается манной каше, потому что та попалась на глаза в виде крупы, просыпанной вчера.
Умывальник. Улица. И турка.
Каша вполне самостоятельна, поэтому можно принять душ. Душ принят. Самостоятельная каша гуляет по плите, лижет собственное отражение в зеркале турки и поплевывает на ни в чем не виноватый чайник.
Макияж номер один. Сегодня будет номер два, поэтому макияж номер один – это быстро.
Каша – тоже быстро, если бы не эбонитовый сервелат и не захрустевший возмущенно хлеб.
Штаны, свитер, шуба.
Ботинки.
Не те ботинки…
Те ботинки!
Учебник, планшет, телефон.
- Дома-дома! Все дома! – успокаивающе-назидательное. Две пары глаз - в вечно виноватую мою. Одну.
Мороз, музыка, дорога, урод-ты-куда-прешъ-!, музыка, дорога, школа.
Ура!
Гладкая белая доска – все же какое счастье – эта белая! доска. И свежий синий маркер.
Мы говорим о погоде, о том, что холодно, морозно, ветрено, скользко, временами тепло и солнечно. Так надо. Если сегодня не говорить про тепло, то завтра, когда наступит тепло, мы не сможем про него говорить. Поэтому говорим о тепле каждый день. У нас каждый день, холодно, тепло, ветрено, солнечно и скользко, иногда – оттепель.
Вспоминаем, как нас зовут, как мы зовемся, кто мы, откуда мы, и почему мы говорим Штуль, а не Стуль.
Потом мы читаем. И договариваемся, что, когда расстанемся, тоже будем это читать, каждый день, понемногу.
Потом бросаем это все и обсуждаем страны, города, события. Нам весело, и полчаса после урока пролетают незаметно.
Всё. Я в машине. Коту – консервы, собаке – мясо, себе – тыквенный сок, пожалуй, да.
Надо спешить, чтоб сделать макияж номер два на сегодня и принять ванну номер два на этой неделе. Заедает терминал оплаты в зоомаге, заедает продавщица за мясным прилавком, заедает, нет, буквально зажирает, странная тётка, позвонившая невовремя из своего поселка где-то там, возможно, недалеко, но она точно не знает. В итоге заедает моя очередь на кассе…
Нервничаю. Потому что тороплюсь.
Тороплюсь. Потому что где-то ждут люди. Им нужен переводчик. Они звонили, и сказали, что - помните, вот мы звонили? – и, что сейчас заводу нужен переводчик. Но не очень нужен, "а, чтоб иногда". Ну, иногда – так иногда. Из дома – так из дома. "И изредка - переговоры" – так переговоры. Я понимаю, Вам нужны услуги переводчика удаленно и для выездов на переговоры. Устраивают расценки? Ну, я рада. Сама люблю подарки. Все ОК! Приеду! Тем более, что какого-то там переводчика "чтоб иногда" представят аж директору по персоналу, дабы иногда этому "чтоб иногда" халтуру дать. Однако ж, уровень!
Смутило, но не изумило.
Хорошо.
Ванна номер два с пеной номер пять и шампунем номер один обняла, укутала и возродила.
Полотенце номер 1995 или просто "крайнее-в-шкафу" ухватило спину мягкой лапой и заставило задуматься о бренности всего-всего, кроме еды и сна. И ванны номер три… Однако горячий фен чуть эффективнее будильника, и бодрость, как второй рассвет, блеснула где-то там в прихожей, рядом с сапогами.
Макияж номер два. Два глотка кофе. Джинсы. Те ботинки! Ключ!
- Дома-дома!
Лифт; голубая елочка на нитке - последний гвоздь в гроб двухнедельной вони из подвала.
Авто. Вперед! "Сегодня солнечно, морозно и не тает…", "es taut nicht, es fröstet, es ist sonnig…", и музыка - толкает в левый локоть.
Мы на парковке – я и моя музыка. А дальше я одна. Слепящий снег, слепящий неба шелк, и тишина. "Так хорошо", – подумалось, – "спокойно…". Иду, поскрипывая белизной тропинки. Те ботинки!
На входе предъявляю паспорт. Охранник, глянув в документ и на меня:
- Лилия?!
Присматриваюсь сквозь стекло – знакомы, может?
- Да.
- Написано, Юлия…, - мужчина чуть в сомнении.
- В паспорте?
- Нет. Вот письмо…
- Не знаю… Я – что в паспорте.
Звонит. Диктует по слогам фамилию, и прочее. Отдает паспорт.
- Проходите. Там вот вход, где дверь стеклянная, за ней – Главный Ресепшн.
- ОК, спасибо.
За вахтой – сказка: "Направо пойдешь - упрешься в машины, налево пойдешь – упрешься в сугроб". Я выбираю - прямо.
Секретарь респшна. Чистое, дистиллированное обаяние, искусственно выведенная от хороших естественных кровей приветливость, блестящие глаза и зубы, человеколюбие нечеловеческого уровня, с человеческим лицом.
- Здравствуйте, Лилия! – воскликнула, едва передо мной распахнулись прозрачные двери фойе.
Хотелось… Нет, больше уже никуда не хотелось. Хотелось остаться тут, поставить барный стул, лечь щекой на стойку респшн, широко распахнуть глаза и жить вечно, рядом с этим вот.
- Лилия, Татьяна сейчас выйдет!
Татьяна – мини-начальница в отделе персонала. Для меня она пока – только приятный неторопливый голос с пастельными полутонами, несколько раз звучавший в телефоне.
Десять минут ожидания, и голос обрел цвет прекрасного загара, рост, объем, размер, улыбку. А также безупречной формы длинные блестящие локоны – истинная пытка для взирающего на них синестетика в обстоятельствах, когда потрогать можно только взглядом.
- Лилия, здравствуйте! Наконец-то мы познакомились!
- И я очень рада, Татьяна!
- Пойдемте, я провожу Вас в переговорную, и мы с директором по персоналу подойдем через несколько минут.
Лестница.
Второй этаж.
Еще десять минут. Локоны вернулись, на лице легонькая тень грусти.
- Извините, Лилия, давайте переместимся. Я провожу Вас в мой кабинет…
- ОК.
Лестница. Первый этаж. Респшн. Дверь налево. Две сотрудницы. Приветствуют, здороваюсь в ответ.
- Здесь Вы можете повесить одежду.
- ОК.
-Пойдемте вот сюда.
- ОК.
Проходим в маленькое боковое помещение с комплектом мебели "кабинет руководителя в миниатюре": небольшой, загроможденный чем-то рабочий стол во главе такого же небольшого стола для совещаний, тесно прижавшиеся друг к другу шесть стульев.
Из-за рабочего стола спешно, не поднимая глаз, будто была застигнута врасплох, выскользнула пухленькая, бледная сотрудница и протиснулась за стульями к двери, освобождая кабинет. У выхода чуть торопливо тронула Татьяну за рукав, чирикнув, еле слышно: "На минуточку…", - и, не замедляясь, выскользнула.
Сижу. На стенах разное. И на столе. Чей-то карандашный портрет – прямо напротив. Похоже, что Татьяны. Без рамки, просто на листе, среди всего…
Ждем-с директора…
Дверь открывается.
Входит Татьяна. Чуть поперек Татьяны входит та, другая, что ушла. Но что-то у нее с лицом. Лицо окаменело, напряглось. Взгляд бегает, как будто бы потерянный, от тела отделясь. А тело плавно опускается за стол - напротив, чуть наискосок. Татьяна тоже села. Положила перед той бумаги. И оставила себе немножко.
- Вот… Лилия, разрешите Вам представить, это Серафима, наш директор по персоналу.
- Очень приятно, - говорю, ну, без "здрасьте" – так без "здрасьте" – вдруг, здесь так заведено.
- Так…, - круглое белое лицо женщины, страшно уставшей за свои тридцать, видимо, невыносимых, лет, чуть поднялось и сразу же упало, вроде как объект взглянул в бумаги, - Вы, значит, сейчас… работаете.
- Нет. Официально не работаю.
- Хм. Понятно. А вот тут написано – ИП.
- Я обновляла резюме, но у Вас, видимо, старая версия, от ноября.
- Ну ладно, ясно, - руки снова пошевелили ворох из бумаг, - Итак, скажите. Почему Вы хотите быть переводчиком?
- Эмм… Я не хочу быть переводчиком… - я вопросительно посмотрела на Татьяну. Та не ожидала, с трудом сдержала мимику на грани дозволенного, глаза заблестели смехом.
Лицо директора поднялось. Мало того, наконец, поднялся взгляд. Губы дернулись – сначала нервно, потом – в саркастической улыбке:
- Не хотите? Как, не хотите? Вы же пришли собеседоваться на переводчика.
- Совершенно верно. Я пришла собеседоваться, потому что Вам нужен переводчик. Я – переводчик, пришла сюда как переводчик, поэтому я не хочу становиться переводчиком.
Вихрь мыслей с бешеной скоростью и напором унёс в голодные лихие годы, когда я стала этим чёртовым переводчиком. Девяностые, первые инвестиции в профессию - первая в стране программируемая печатная машинка "Ромашка", четвертый курс института, покупка двухтомного словаря Москальской, с рук, у какого-то сдавшегося и отступившего переводчика, а может, преподавателя, за копейки. Политехнический словарь шел в подарок. Ненормальные тексты, входившие в контрольные студентов Бауманского, Педа и какого-то мединститута, переписка и документы на выезд для семьи, которой давала уроки; потом – позже – впервые услышанная немецкая речь, которую не понимаешь на слух, потому что слышал только А и Б в древнем лингафонном кабинете. 1998-й. Серая газета. Объявление: требуется секретарь-переводчик. Дорога двумя троллейбусами в городские дали, в которые ни разу до того судьба не заводила. Еще десять минут – пешком. На месте. Шепелявый заикающийся немец - говори даже он на русском, шансов – ноль... Офис. Виндоуз. Шок…
Но дальше все пошло. И всё сложилось. Вторые инвестиции в профессию. Обучение слепой печати до крови в глазах. Электронные словари! И неэлектронные – целый шкаф. Справочные материалы и по финансам и бизнесу – полшкафа. Политехнический словарь, словарь по электротехнике и электронике. Постоянное строительство и запуск каких-то производств. Создание СП/Joint Vernture – всё до мелочей, до последней запятой – то, где запоминаешь наощупь, что такое "буква закона", из которой складываются слова, написанные на древнечинушеском языке; делёж СП, разборки из-за дележа СП, предынфарктное состояние в 30 лет – из-за разборок из-за дележа СП. Переговоры о возможности открытия счетов в швейцарском банке, переговоры о невозможности открытия счетов в швейцарском банке, интриги, скандалы, расследования. .. Запуск линии термоформовки – мгновенно всплывшая из школьных пластов памяти химия полимеров. Запуск линии фаянса, запуск линии пива, запуск линии ковки металла.
И безработица. И тебе 34. А значит, в этом городе ты умер. И ты идешь, торгуешь йогуртами оптом, потом – обрывками электроцепей, потом косметикой, потом – лицом, схуднувшим и голодным.
Но! Снова завод. Два дня переговоров по выбору подрядчика - по три-четыре компании в день. Каждая из которых – как индюк перед борщом – хвастает оперением и жиром. По пять – десять человек со стороны каждой компании. И стабильный состав – десять человек с "нашей", то есть, со стороны заказчика.
Боль в боку. Невыносимая. Но часок можно было потерпеть. Из-за стола переговоров – на операционный стол: "Я только сумку захвачу с шестого этажа, и щщас же буду, доктор!" Отборная матершина женщины-хирурга в микрофоне синенького "сименса".
Отбивка. Тендер завершился. Операция тоже прошла удачно.
Поле. Зима, -20, мы с двумя немцами и яма с утопленной в глине и намертво вмерзшей в эту глину кривой деревянной лестницей. Подрядчик не пришел. И не приехал… Так это начиналось.
Чертежи. Тонкости проекта. Тонкости около проекта:
- Но это же бытовка!
– Да, но это не контейнер, это – здание, а мы хотим контейнер-бытовку!
– Ну, я не знаю, мы заложили капитальное строение, оно потом Вам пригодится!
– Но ведь в тендере был контейнер! Мы просили контейнер!
– Ничего не знаю, это ваши переводчики напутали! Написано вот: строительный офис контейнерного типа! Мы же даже лучше сделали!

И вот сегодня. Этот кабинет. И это всё.
Рука цвета кухонного меламина тронула ворох на столе, и в мою сторону пополз какой-то текст из двух абзацев. Взгляд ухватил про "синергию".
- Ну хорошо. Переводите.
- Ээ.. как – устно???
- Да.
- Аа. Ясно. С Вами, честно, так приятно иметь дело… Была рада познакомиться. Удачи, и надеюсь, никогда не встретить вас. Ни в одной следующей жизни. Даже если у меня их будет сто…