Андрей П. : Форевер янг

Лёха сидит у меня на кухне и разливает по стопкам водку. Третий час ночи, наш тихий подмосковный город давно спит. В доме напротив ни одного светящегося окна – всем завтра по делам. Мне тоже нужно выходить в семь утра – пиздовать на электричку. Учёба. Но нам с Лёхой по девятнадцать – времени для нас просто не существует.
Он разливает от души – через край. Вся клеёнка в маленьких лужицах. Когда берёшь стопку в руку, ещё часть проливается на пальцы. Поэтому наши пальцы пахнут спиртом.
Застолье проходит в духе минимализма. Початая бутылка на столе, вторая, допитая, под столом, сок, пепельница, две пачки сигарет, его и моя, зажигалка, две стопки – ничего лишнего. Сок можно прямо из упаковки – не брезгуем.
У Лёхи в левом уголке рта висит сигарета, поэтому он разливает водку, слегка прищурив один глаз, - дым разъедает глаза. Он курит одну за одной, прикуривая от предыдущей. Указательный и средний пальцы его правой руки ржавого цвета и пропахли табаком.
Лёха ставит бутылку, берёт в левую руку стопарь, в правой торчит неизменная сигарета. Я тоже поднимаю стопку.
- Я тебе так скажу, чувак. Музыка, она не здесь…
Он перебирает в воздухе пальцами свободной руки. На костяшках – свежие ссадины.
- …она здесь вот, - он стучит себя в грудь, демонстрируя, где должна играть музыка, - и если тут ничего не играет, то нахуй это всё не нужно. Ты думаешь, мне важно, у кого я там, блядь, на разогреве, и в каком дохуя модном клубешнике буду выступать? Хуйня всё это – все эти чарты, ротации, фестивали, блядь… У музыканта не должно быть будущего, чувак. Ноу фьюче, так-то, бля.
Я молча слушаю. Рука устаёт держать стопку на весу, поэтому я ставлю её на стол.
- Я хочу сказать… что музыкант… должен быть настоящим. Жить настоящим и быть настоящим, понимаешь? Настоящим настоящим.
Мне начинает казаться, что Лёха заговаривается, и я беру ситуацию в свои руки.
- Давай выпьем?
- Давай.

***

Через долгих семь лет, посреди ночи, мне придёт смс. Что-то заставит меня подняться с кровати, снять телефон с зарядки и прочесть: "Лёша умер". Я лягу обратно в постель, но уже не смогу заставить себя заснуть. Из неразборчивой груды воспоминаний, которые свалятся на меня в ту ночь и не дадут дышать, особенно отчётливо вспомнится именно этот вечер, и пьяный Лёхин монолог уже не покажется мне таким уж сумбурным и бессвязным.

***

Он пришёл тогда точно также, посреди ночи, и постучал в окно. Показывал мне через стекло чёрный увесистый пакет и победно улыбался. Когда я отворил оконную раму, передал пакет, маняще звеневший и булькавший, ловко вскочил на подоконник и приземлился на пол моей комнаты.
Что-то мешало ему ходить через двери. У нас с детства так повелось: меня, жившего на первом этаже счастливого обладателя собственной комнаты, он звал на улицу через окно. Если я не отзывался и не показывался, он залезал на кирпичный выступ, ставил ладонь ко лбу козырьком и, смешно расплющивая нос об стекло, вглядывался в мою комнату. Я его так однажды напугал – спрятался под подоконник в комнате и, когда он начал вглядываться внутрь, выскочил: бу! У меня под окном росли кусты репейника, и он потом долго выдирал из одежды и волос ростки этого приставучего растения. Он после этого со мной долго не разговаривал. Часа два, наверное.
А один раз произошёл и вовсе феерический случай: не дождавшись меня на своём посту у окна, Леха сдуру решил пролезть через форточку. У нас тогда стояли деревянные рамы, и худощавому Лёхе это было нетрудно. Всё бы ничего, если бы какой-то бдительный дядька не проходил мимо и не принял Лёшу за квартирного вора. Мужик не поленился пробраться через кусты и схватить мальчишку за ноги. Мы с мамой были на кухне, я ел суп, она следила за тем, чтобы я его никуда не вылил, и тут началась вся эта катавасия. Шум, гам, тарарам. Мы бежим в мою комнату и видим картину маслом. Наш Лёша, наполовину свесившись из окна, яростно отпихивается от незнакомого мужчины и дурниной орёт:
- Насилуют!
Мне было весело. Суп я, кстати, так и не доел.
Лёхина семья ютилась в крохотной однушке. На нескольких квадратных метрах умещались его отец, мать и он сам со старшим братом. Может быть, именно поэтому он никогда не спешил домой. Поздним вечером, когда самых непослушных и загулявшихся детей загоняли и уводили по домам, он оставался сидеть во дворе. Я старался быть с ним до последнего, забывая о времени. Пока мама не выходила к детской площадке и молча не подзывала меня пальцем. Я шёл к ней, опустив взгляд долу, брался за её руку и, понуро перебирая ногами в сторону дома, то и дело оглядывался на сгорбленную фигурку, качающую ногами на деревянной лавочке. Во всём его облике чувствовалась какая-то непреходящая бездомность.
И вот, спустя много лет, он приходит ко мне ночью с двумя баттлами водки и снова стучит в окно. Он счастлив – его команду позвали выступить в Москве, на разогреве у одной популярной группы. Он приглашает меня посмотреть на их выступление. Говорит, что хочет, чтобы я разделил его триумф. Он показывает мне, где должна играть настоящая музыка. Наконец, он говорит, что уводит у меня Аню. После этого мы долго не будем разговаривать. Никогда, если быть точным. Это гораздо дольше, чем в детстве.
Через семь лет, когда я прочту в мобильном о смерти Лёхи, это будет не совсем правдой. Друг умер для меня давно, ещё в тот самый вечер. Как и любимая некогда девушка. Как и что-то во мне самом.

***

Первая гитара появилась у Лёхи в четырнадцать. Его вечно бухого батю к тому времени закодировали, и невольный трезвенник расщедрился на инструмент для сына. Потом сам же выгонял его – "заколебал тренькать на своей шарманке". Лёха приходил играть ко мне.
Учился играть, как и все. Разлиновывал клеточки в тетрадке, изображая гриф, жирными точками выделял, где должны находиться пальцы, - разучивал аккорды. Первые три блатных – Am, Dm, Е – показали старшаки. Они же помогли поменять глуховатые нейлонки на звучные металлические струны. Звучание учился настраивать сам, сперва по тюнеру, позже – на слух. Подушечки его пальцев обросли сухими жестковатыми мозолями – с гордостью мне их показывал. Часами зажимал баррэ, пока пальцы не немели и не опухали. Несколько месяев ушли только на то, чтобы научиться с должной скоростью чередовать баррэ и простые аккорды. За полгода был выучен нехитрый дворовый репертуар – несколько песен "Кино", "Сектор Газа", "Гражданки", частушки, всяческие "фантомы", "афганистаны" и "одуванчики". Затем он начал подбирать полюбившиеся песни самостоятельно. Особенно мне нравилась в его исполнении песня "Forever young" старой немецкой группы "Alphaville". Слащавую попсовую песенку, клубный хит своего времени, Лёха преображал в медитативную, исполненную глубинной грусти, тончайшую лирику. Удивительным образом, чужой иноязычный текст становился его собственным. Когда, в припеве, он закатывал глаза, и куда-то в потолок гремели слова "форевер янг, ай вонт ту би форевер янг", я переставал обращать внимание на неточности его тщательно репетируемого произношения, и любовался им. Что и говорить, Лёха был талантливым музыкантом.
Конечно же, его любили девушки. Дело было не только во внешности, хотя к пятнадцати годам жгуче смуглый и чернобровый Леха отрастил себе длинный хаер, выцаганил у кого-то из знакомых старую потёртую косуху и вообще старательно поддерживал имидж богемного музыканта. Просто есть вещи, перед которыми мы бессильны. Чужой талант, красота или харизма создают невидимое поле притяжения, волей или неволей воздействующее на нас. Плюс ко всему, Лёха был просто-напросто наглее и смелее меня. Я ещё не мог преодолеть собственной робости для того, чтобы заговорить с понравившейся мне девушкой на улице, а он лез распускать руки уже в первый час знакомства. И не сказать, чтобы девушки сильно противились.
Как правило, весной, летом и ранней осенью с барышнями знакомились в городском сквере, рядом с центральной площадью, на которой, на радость голубям, неизменно возвышался памятник Ильичу. Завидев симпатичную девушку, Лёха, не расстававшийся с гитарой, бил по струнам и кричал:
- Девушка, что для вас сыграть?
или:
- Девушка, эта песня для вас!
Если на него не обращали требуемого внимания, он цеплял гитару на шею и шёл за неприступной дамой, на ходу сочиняя какие-то дичайшие вирши. Клевали на это гораздо чаще, чем можно было подумать.
Я был застенчивым молчаливым другом. Лёха пел новым знакомым какие-то песни, невзначай поглаживал их по коленкам, сдувал невидимые пылинки с плеч, шутил, улыбался и всячески очаровывал. Справедливости ради, стоит сказать, что он не тяготился моим обществом. В его поведении не было ни капли снисходительности. Он просто радовался жизни в компании лучшего друга и симпатичных девушек. Наоборот, чаще я ловил неприязненные женские взгляды, будто спрашивавшие, почему я ещё здесь. Обычно в такой ситуации я прощался, давал Лёхе "краба" и уходил.
Чаще других с нами знакомились девушки, гулявшие парами. И пока Лёха охмурял более симпатичную, я пытался завести светскую беседу со второй. Но разговоры не заходили дальше простого "где учишься", "где живёшь". Девушка скучала, я злился на себя. Я не писал стихи, не играл на гитаре, не был хулиганом – я сам себе не был интересен. Я был лишь тенью обаятельного человека, почему-то выбравшего меня в лучшие друзья. Потом вторая девушка "вспоминала" о каких-то своих неотложных делах, я вызывался проводить, дорогой мы молчали, а то и расходились в разные стороны на ближайшем перекрёстке.
Конечно же, и девственности Лёха лишился гораздо раньше меня. Не знаю точно, когда и с кем, я не особо этим интересовался, напуская на себя показное безразличие, но однажды вечером раздался знакомый стук в окно. Лёха и его новая пассия просились переночевать. Ему некуда было привести девушку, и он решил, что можно устроить траходром у меня. Конечно, я так подумал, а не сказал. Я протянул руки, помогая пьяной хихикающей девке взобраться на подоконник, Лёха подталкивал её снизу. Следом он забрался и сам. Я оставил их одних, ушёл на кухню, включил там телек и смотрел какой-то унылый российский ситком. Через полчаса девушка проскользнула в ванную, а Лёха зашёл на кухню сообщить о том, что я – "настоящий друг". Дверь в ванную комнату приоткрылась, высунулась голова его подружки и спросила, как включается колонка. Я пошёл, показал.
Спать я лёг в раздвижное кресло. Лёха и его подруга деликатно подождали какое-то время в надежде, что я засну, потом с кровати начали раздаваться скрипы, причмокивания, шебуршания, вздохи и постанывания. Лежал, слушал. Было противно, гадко и завидно.

***

Первый свой концерт Лёха дал в шестнадцать. Его тогдашней спутницей была девушка с красивым именем Аделаида. Она просила звать её Адой, Лёха же, дурачась, сокращал её имя, вытягивая согласную: Адд… У неё были крашеные в бирюзовый цвет волосы, пирсинг на языке, верхней губе и на брови. По Лёхиным намёкам можно было предположить, что в интимных местах у неё были сделаны татуировки. Она писала напыщенные стихи мистического содержания, занималась йогой и была вегетарианкой.
Для меня взяли подругу. Скромный внешний вид, кеды, джинсы, маечка. Ничего особенного – увидишь на улице, не обернёшься. Назвалась Аней.
Ехали электричкой до Царицыно. Лёха вёз гитару в футляре, ко мне в рюкзак влезли две двухлитровые бутыли "Виноградного дня", одноразовые стаканчики и несколько пачек сухариков. Заняли места в первом вагоне, прямо у выхода в тамбур. Как только электричка тронулась, Лёха позвал меня покурить:
- Ну чё, чувак, как тебе эта Аннушка?
- Да не знаю даже…
- А кто знает? Пушкин? Слушай, бля, ты главное не тушуйся. Не сиди как ёбаный бедный родственник. Попиздите о чём-нибудь, о книжках там своих… Адка говорит, что она – девка умная. Я специально её попросил: вытащи какую-нибудь подругу, нормальную, без заёбов, чтобы поговорить о чём было. Для тебя ж стараюсь.
- Ладно, ладно. Понял.
- Ну вот. Слушай, а ты будешь?..
Лёха выпрямил большой палец, оттопырил мизинец и поднёс ко рту.
- А чё, есть чё?
- Да у Адки коробок целый! Я просто ща не буду, а то раскумарюсь – хуй отыграю. А ты попробуй, у неё заебатая трава.
- Ну можно.
- Дело.
Мы кинули бычки в щель между дверями и платформой тамбура и зашли обратно в вагон.
- О чём шептались, мальчики?
- Да о своём, о девичьем…
Я сел к окну, напротив Ани, рядом с ней сидела Ада, к которой привалился Лёха, сцепив в объятия и что-то зашептав в копну волос. Ада посмеялась, отмахнулась и спросила меня:
- Андрей, а кто ты по гороскопу?
- Рак, а что?
- Ну вот Анна у нас – Рыбы. У вас у обоих водные стихии. Это означает почти полную совместимость.
Я посмотрел на Аню. Она поймала мой взгляд и едва заметно улыбнулась. Это придало мне уверенности.
- Аня, а вы тоже так думаете?
- Нет, я не верю в гороскопы.
Лёха тем временем достал из моего рюкзака баклаху "Виноградного дня", стаканчики, шумно открыл крышку и воскликнул:
- А я вам скажу, во что верю я! Я верю, что каждая женщина…
Он налил первый стаканчик и передал его Ане.
- И каждый мужчина…
Второй стаканчик отправился к Аде.
- Полностью совместимы…
Третий стаканчик добрался до меня.
- Хотя бы потому что…
Он налил себе и поставил бутылку в ноги.
- У каждого мужчины есть это…
Он похлопал себя по ширинке.
- А у каждой женщины есть это…
Он погладил между ног Аду.
- И по такому случаю процитирую безнадёжного романтика и великого мудреца Игоря Николаева: выпьем за любовь, друзья мои!
Мы столкнули стаканчики и дружно рассмеялись.
Ада выпила залпом, отдала стаканчик Лёхе и вышла в тамбур. Через минуту Лёха пнул меня и кивнул: иди.
- Так, я поджигаю, а ты затягивайся. Только сразу не выдыхай – подержи в себе.
Её курительная трубка была сделана в виде креста. Трава насыпалась в перекрестье, а вдыхать нужно было через горизонтальную перекладину. Ада чиркнула зажигалкой, я втянул дым, как она сказала, но не выдержал и раскашлялся.
- В первый раз?
Я кивнул. В горле першило, на глаза навернулись слёзы.
- Кашляешь, значит – нормально. Это с непривычки.
Она вытряхнула прогоревшую траву, достала прозрачный пакетик из кармана.
- А я думал, что у тебя коробок. Ну, то есть реально коробок.
- Наивно. Ты по жизни такой наивный?
Я промолчал.
- Ладно, забей. Не хотела тебя обидеть. Вообще ты Аньке понравился. Даже не знаю чем.
Я опять промолчал. Какая-то тётка открыла раздвижную дверь тамбура, посмотрела на нас и развернулась обратно. Я посмотрел в окно: на бетонной стене огромными чёрными буквами кто-то нарисовал "Россия для грустных". Ада закончила свои манипуляции, снова чиркнула зажигалкой, втянула, постояла, выдохнула. Вытряхнула траву, крестик повесила на шею.
- Постой со мной. Давай покурим.
Мы закурили.
- Ну и как тебе? Вставляет?
- Не знаю. А что я должен чувствовать?
- Расслабон, лёгкость такая в голове и в теле. Нет?
Я прислушался к себе и отрицательно помотал головой.
- Ты же Лёшу всю жизнь знаешь?
- Практически.
- У него много девушек было?
- Не считал. Ну немало – это точно.
- А ко мне он как относится?
- А что ты имеешь в виду?
- Он мне очень нравится. Просто хочу знать, к чему я должна быть готова
- Ад, честно, я не знаю.
- Ладно, пойдём.
Лёха уже придвинулся к Ане и что-то ей весело затирал. Та смущённо улыбалась.
- О, не прошло и года! Чем вы так долго там занимались, а?
- А ты ревнуешь?
Ада взмахнула рукой, жестом попросив Лёху сдвинуться, и уселась на своё место.
- Да нет, для лучшего друга мне ничего не жалко.
Лёха подмигнул мне.
- Да ты, я смотрю, тут сам уже шары подкатываешь?
- А вот и нет. Я рассказывал Анне про многочисленные достоинства моего любимого Андрэ. Скажи, Ань?
Я почувствовал, что пора вклиниться в беседу.
- И чего он вам про меня наплёл?
Аня задумалась.
- Ну, он говорит, что ты – надёжный и верный. Единственный человек, в ком он уверен и кому может доверять. Что ты – тот человек, к которому можно заявиться в любое время, зная, что не прогонят.
Я молчал. Никогда не знал, как реагировать, когда тебя хвалят. И мне было безусловно приятно, что Аня незаметно перешла на ты.
- Мне кажется, что всем в жизни важно иметь таких людей. Это редкость.
- Ты говоришь это так, будто у тебя нет друзей.
- Да, нет.
Ада легонько толкнула Аню в бок:
- Эй!
Аня, будто не заметив, смотрела в окно и продолжала свою мысль:
- Нет, есть, конечно, приятели и знакомые, какой-то круг общения… Семья, наконец. Просто в какой-то момент осознаёшь, что вот… люди, с которыми ты учишься или живёшь в одном доме, они совершенно не знают тебя. Я имею в виду настоящую меня.
Аня отворачивает взгляд от окна и смотрит мне прямо в глаза.
- Ты меня понимаешь?
Я не отвожу глаз.
- Да, у меня тоже бывает подобное чувство. Что люди, которые, в силу каких-то обстоятельств, рядом с тобой, не были бы рядом в других обстоятельствах. И получается, что ваши отношения… ненастоящие, что ли? Навязанные, выдуманные…
Я задумался.
- Мне кажется, что дружба важнее семьи. Потому что это – твой выбор. Ты выбираешь людей, близких по духу, а не по крови. Как-то так.
Аня собралась что-то ответить, но Лёха её перебил:
- Так, философы, подъезжаем.
Я убрал недопитую баклашку в рюкзак, пропустил девушек в тамбур. Когда они вышли, Лёха положил мне руку на плечо и шепнул:
- Молодец, чувак! Я в тебя верю.
Постояли-покурили, дожидаясь, когда электричка тронется и отъедет. Потом мы с Лёхой спрыгнули на рельсы и помогли спуститься девчонкам. Лёха принял Аду, я ждал Аню. Она села попой на платформу, вскрикнула и приземлилась ко мне в объятия. Я сомкнул пальцы на её спине, мы так постояли пару секунд, потом она поправила рукой прядь, свалившуюся на глаза, и улыбнулась:
- Отпускай.
Ада с Лёхой уже ушли вперёд, я пошёл за ними. Аня догнала меня и взяла за руку.
Безбилетники, вроде нас, традиционно проходили к метро двумя способами: либо перелезали через забор, либо проходили по железнодорожной насыпи и спускались по склону, где не было ограждения. Поскольку с нами были девушки, был выбран второй вариант. Лёха просто сбежал вниз, Ада попробовала таким же макаром, но не удержала равновесия и скатилась на заднице, мы с Аней осторожно спускались, держась за руки.
Потом было метро. Девчонки встали в конец длинной очереди, мы с Лёхой начали крутиться вокруг сетчатой перегородки, высматривая ментов. Не увидев ничего подозрительного, перемахнули через барьер и шустро сбежали по лестнице. Тётка, сидящая в будке у турникетов, свистнула вслед, но даже не подумала вставать. Не мы первые, не мы последние. Дождались девчонок и поехали на Арбат.
Шли мимо дурацких сувенирных лавок, бесчисленных кафешек, портретистов на раскладных стульчиках, книжных развалов и всей прочей непременной атрибутики главной декоративной улицы Москвы. Пунктом назначения была стена Цоя.

***

В Подольск возвращались затемно. Лёха отыграл полтора десятка песен, собрав толпу зевак и даже продемонстрировав умение работать с публикой. По крайней мере, слова песни "Вечная молодость" подпевали не только мы с Адой и Аней, но и большая часть слушателей. Из футляра от гитары, раскрытого для пожертвований, было извлечено примерно полторы тысячи рублей. В основном, мелочь, конечно, но попадались даже сотенные купюры. Это был успех.
Алкоголь был допит, причём даже большей частью не нами, а неформалами, тусовавшимися рядом и подходившими к нам в перерывах между песнями. Меня особенно умилял один парень с наполовину выбритой головой и зелёным каре. Пьянющий, он слушал нас, сидя прямо на земле в позе лотоса, и после каждой песни подходил с одним-единственным:
- Заебитлз, чуваки. Просто заебитлз!
Со стены Цоя, у которой поклонники погибшего музыканта складировали цветы и поминальные свечи, мной были спизжены две гвоздички – для Ады и Ани. С Цоя не убудет.
Лёха, в свою очередь, с честно заработанных угостил каждого шаурмой. Ада от шаурмы отказалась. На запивку мы с Лёхой взяли по пивчанскому, девчонкам - по банке яги. Так и загрузились в прибывшую электричку. К моему полному внутреннему ликованию, Аня не только уселась рядом со мной, но и вполне недвусмысленно прижалась и взяла под руку.
Лёха довольно улыбался. Все счастливы. Мне иногда кажется, что и музыку он выбрал только поэтому. Как единственный способ собрать как можно большее количество людей и на время сделать их счастливыми. В надежде, что эта музыка будет вечной.
- Лёш, а почему ты не пишешь собственные песни?
- Да я и не умею.
- Ну ты мог бы взять, не знаю, стихи Ады и положить их на музыку.
- Да я тогда сам уже лучше напишу.
Ада меняется в лице.
- То есть, по твоему мнению, я хуёво пишу?
- Аддищенски.
Лёха надменно улыбается. Ему кажется, что он удачно скаламбурил. Ада вскакивает:
- Да пошёл ты, знаешь куда?!
Электричка останавливается на станции Битца. Ада кидается на выход, Лёха разводит перед нами руками, как бы говоря "ох уж эти бабы", хватает гитару и выпрыгивает за ней. Поезд трогается, мы с Аней смотрим, как они переругиваются на платформе.
- Сойдём на следующей, подождём их?
- Да оставь, помирятся.
Аня кладёт свою голову мне на плечо.
- Мне кажется, у Ады вообще какие-то комплексы по жизни. Она вся из себя такая яркая, спонтанная, разносторонняя, а приглядишься – пустышка. Лишнее слово ей не скажи. Уверенные в себе люди так себя не ведут.
- Хорошо ты о подруге отзываешься…
- Да она и не подруга мне. Ну можем встретиться, погулять… Не всё же время дома сидеть. Да она к твоему Лёше прицепилась только потому, что рядом с ним кажется лучше себе самой.
Я пожал плечами. Этих девок хер поймёшь.
- Ну а Лёха-то тебе, как я понимаю, понравился?
Аня фыркнула.
- Что, не так?
- Да он обыкновенный самодовольный пустозвон. Да и бабник наверняка к тому же. Ну да, умеет играть и петь. И чего? Не каждый самоучка становится Джимми Хендриксом.
Наверное, мне бы стоило вступиться за друга. Спросить её, с какого вообще хуя она считает себя вправе так залупаться? Но… Она держала меня за руку, её голова лежала на моём плече. Потенциальная, лежащая в области далёкого, почти неочевидного, будущего, но всё-таки возможность примкнуть к этой девушке свой член казалась мне важнее дворовых понятий о чести друга.
- А я тебе понравился?
Она подняла голову, посмотрела на меня.
- А сам как думаешь?
- И чем же?
Она опустила голову обратно.
- Не знаю… В тебе нет позёрства. А то большинство твоих сверстников ведут себя так, будто это они тебе одолжение делают, заговаривая с тобой.
- А тебе сколько?
- Девушкам такие вопросы задавать неприлично.
- А всё же?
- Ну допустим, пятнадцать.
- Знаешь, ты только не обижайся, но я, кажется, начинаю понимать, почему у тебя нет друзей.
- Заткнись уже и поцелуй меня.
Оставшуюся часть поездки мы целовались.

***

После той поездки я стал видеть Лёху значительно реже. Он помирился с Адой, но откровенно начал тяготиться этими отношениями. Пару раз пытался с ней расстаться, она обрывала ему телефон, грозила покончить с собой, и вроде как действительно один раз наглоталась таблеток, а потом долго их выблёвывала, ожидая скорую. Лёха отшучивался, говорил, что это только демонстрации, что, мол, хотела бы себя убить по-настоящему, то убила бы, а это всё так – разновидность эмоционального шантажа. Но попытки бросить её прекратил. Аня часто расспрашивала меня об отношениях Лёхи и Ады, сопровождая мои рассказы язвительными комментариями, так что со временем я стал просто отмалчиваться на этот счёт.
Как оказалось, Лёха не обманул и действительно начал писать песни собственного сочинения. А через несколько месяцев и вовсе объявил, что собирается создать группу. На словах я поддерживал Лёхины начинания, но в душе мне не особенно нравились его песни, да и в успехе предприятия я не был особо уверен. Честно говоря, я боялся признаться даже себе, что Лёха мне уже не так дорог как раньше.
Я впервые подсел на женщину.
Творческие поиски моего лучшего друга, предстоящее получение аттестата зрелости, выбор будущего учебного заведения – всё ушло на второй план, оттеснённое томлением юной плоти. Я не мог думать ни о чём, кроме Ани и менял любые свои планы ради возможности лишний раз увидеться с ней. Берёг карманные деньги, чтобы каждый день радовать её цветами, навострился выпрашивать деньги у родителей по отдельности, чтобы водить её в кино как можно чаще, терроризировал сообщениями в аське, ВК и простых смс, встречал её с учёбы и провожал домой, напрашивался на чай и задерживался до последнего. Время стало моим худшим врагом. Часы занятий тянулись бесконечно долго, часы с ней пролетали незаметно, а потом опять – долгая ночная разлука, сопровождаемая эротическими фантазиями. Но все наши прогулки за ручку, разговоры, культурные мероприятия, так называемые "общие интересы", были лишь прелюдией к самому главному – возможности подразнить друг друга. Это и было нашим общим интересом. От невинных поцелуйчиков мы быстро перешли к ограниченному доступу к телу. Уже на втором свидании я гладил её грудь и ягодицы, а она хватала мой возбуждённый член через джинсы. Когда мы могли уединиться дома, без посторонних глаз и ушей, мы мастурбировали друг другу. И она тщательно обрубала все мои попытки продвинуться дальше. Говорила о том, что нам надо "проверить" свои чувства. Думаю, что какой-то своей женской, сверхъестественной интуицией она догадывалась, что после первого секса наши отношения быстро стухнут. А может, ей просто нравилось дразнить меня и себя, не знаю.
Я мечтал трахнуть Аню. Как первая выкуренная сигарета, как первый давший по мозгам алкоголь, первый секс представлялся мне чем-то особенным, пропуском в большой мир, после которого всё в моей жизни изменится.
Мы быстро, пожалуй даже слишком быстро признались в любви друг к другу. Не сказать, что мы были неискренни, просто нам не с чем было сравнивать. Скажи мне сейчас, что все наши бесконечные "люблю" были лишь оправданием безудержного физического влечения, я, пожалуй, соглашусь. Я не любил её, я хотел всего лишь ей овладеть. Но скажи мне об этом тогда…
Как бы там ни было, но неизбежное случилось.
Её мама работала в ночную смену, мы договорились, что я останусь на ночь у неё. Я не знал, будет ли эта ночь особенной, но, как обычно, надеялся. Вечер шёл по привычному сценарию: чаепитие, разговоры о том, как прошёл день, предложение что-нибудь посмотреть. Условности, сопровождающие любой готовящийся половой акт. Просто тогда я об этом не знал.
Изменения были в обстановке. Как и всякой девственнице, да и просто приличной девушке, Ане важно было всё красиво обставить. Свечей, конечно, не было, но был разложен диван, постелено свежее бельё. Она попросила меня раздеться, сама пошла в душ. Я разделся до трусов, лёг под одеяло. Ладони потели, сердце гулко колотилось. Полежал, послушал плеск воды в душевой, подумал и снял трусы.
Она вошла в комнату в красивом, дымчатом полупрозрачном пеньюаре, под которым на ней были только розовые трусики. Включила какую-то киношку на компе и легла ко мне. Я впал в полный ступор. Смотрел в монитор, совершенно не врубаясь в титры и завязку сюжета. Не дождавшись, пока я начну приставать, она прильнула ко мне поцелуем. Я осмелел, помог ей снять пеньюар, она с готовностью подняла руки вверх. Я начал целовать её в шею, она ахнула и прошептала:
- Ты взял презервативы?
Блядь, презики. Они у меня были с собой, но в куртке.
- Айн момент.
Я выскочил в коридор, вытащил из внутреннего кармана пачку, зашёл обратно в комнату. Блядская упаковка – никак не получалось снять. Кое-как, зубами, ногтями снял плёнку. Член у меня уже упал. Полный провал. Аня взмахнула руками:
- Иди ко мне.
Я решил не искушать судьбу. Сразу оторвал упаковку с резиновым изделием от ленты и сунул его под подушку. Опять поцелуи, поглаживания, возбуждение. Как только почувствовал стояк, оторвался от Ани. Достал резинку. Блядь, с какой стороны надевать? Мой вам совет: прежде чем лишаться девственности, научитесь быстро надевать гондон.
Наконец, натянул презик на головку, начал его разворачивать на члене. Как же жмёт-то. Плюнул, снял резинку.
- Не будет у нас секса.
Я лёг рядом с ней и уставился в монитор. На Аню смотреть не хотелось. Фильм, что ли, с начала поставить?
- Иди ко мне.
- Ты хочешь так?
- Я тебе доверяю.
Она погладила меня по голове, как маленького мальчика. Я чувствовал себя ничтожеством.
- Ну иди же.
Я снова начал целовать её, испытывая чувство благодарности за её терпение. Разглядывал в темноте её лицо и думал: какая она у меня хорошая. Снова возбудившись, начал тыкаться ей между ног там, где, по моим предположениям, находилась её пизда. Но как я ни старался, мой хуй не нащупывал никакой дырки. Аня закатила глаза и заржала:
- Трусы с меня сними.
С четвёртого раза у нас всё получилось.

***

- Ой, бля, не могу! Ну ты герой-любовник, ёпты!
Конечно, я не мог не рассказать о случившемся Лёхе. Он ржал как конь. Наконец, отсмеялся и продолжил:
- Ладно, рад, что у вас всё хорошо.
- У тебя как с Адкой?
- Да нормально…
Стояли, курили у меня в подъезде. Лёха забежал на пять минут.
- Ты с чем зашёл-то?
- Ну, короче, мы в субботу в Климовске выступаем. Наша группа, ещё несколько… Приходите с Анькой.
- А это где?
- Да там ДК местный. Первомая. Вход бесплатный.
- Ну я поговорю с ней, а там решим. Добро?
- Добро. Ну давай тогда, на созвоне. Я на репетицию.
- Давай.
Лёха-таки собрал команду. Наскребли по сусекам бас-гитару, барабанную установку, усилок, синтезатор. Под репетиционную базу заняли гараж Лёхиного бати. Я приходил туда пару раз – в аранжировке Лёхины песни звучали куда лучше, чем в акустике. Мне понравилось.
Ада, как самая преданная Лёшина фанатка, распечатала кучу листовок, приглашающих на концерт, и раздавала всем знакомым.
Мои отношения с Аней стали прохладнее. Секс стал регулярным, а оттого привычным и обыденным. Мы ещё не могли насытиться, но уже безнадёжно отдалялись друг от друга. Я с вожделением начал поглядывать на других девушек, влекомый неведомым. Думаю, и она тоже думала о чём-то таком. Хотя кто сейчас скажет наверняка?
На концерт она, неожиданно для меня, согласилась поехать.
- Ты же никогда не интересовалась Лёшиной музыкой?
- Ну и что? Мы вечно то у тебя, то у меня, а так хоть какое-то разнообразие.
Взяли с собой Аду, как знающую место. Лёха с группой приехали на машине одного из участников.
Обычный самопальный концерт. Приходи, кто хочешь, делай, что хочешь. Никакой охраны, никакого фэйс-контроля. Точнее, с администрацией ДК договорились, что охрану выставят сами музыканты. Но байкеры, которых упросили последить за порядком, сами нажрались до усрачки ещё до начала концерта.
Публика в основном состояла из друзей и знакомых выступавших, ну и всяких неформалов, которые толкаются на всех концертах, куда их пускают.
Слава богу, хоть Лёха сотоварищи выступали первыми. Концерт задерживался, ребята долго возились со звуком, настраивали инструменты, но хоть после их выступления можно было отсюда съебаться. Мне определённо не нравилось это сборище.
Наконец, парни заиграли. Ада с Аней стояли у сцены – у каждой по банке яги – кричали, аплодировали, танцевали, пытались поддерживать. Я с пивасиком стоял чуть в сторонке. Отыграли первую песню, зал вяло похлопал. Заиграли вторую. Посередине песни к Аньке подошёл какой-то бугай из "охранников", начал лезть к ней, ему что-то сказала Ада, он толкнул её, я не успел дойти, как Лёха спрыгнул со сцены и с ходу дал обидчику в нос. На выручку товарищу устремились ещё несколько байкеров, ребята из группы тоже побросали инструменты. Началось месиво. Пока всех разняли, мне успели разбить губу, Лёхе – поставить фингал.
Назад ехали вчетвером. Лёхина группа обиделась на него за то, что он сорвал выступление. Я пытался осторожно цедить пиво, чтобы не задевать раздувшуюся и разболевшуюся губу, Лёха просто прикладывал холодную бутылку к синяку.
- Ну вам хоть понравилось, как я выступил?
Он это так жалобно произнёс, что все мы не выдержали и рассмеялись. Я, правда, сразу же перестал – больно было смеяться. Аня добавила:
- Ты просто рыцарь.
Ада обняла Лёшу и продолжила:
- Да, это мой рыцарь.
Может, мне уже тогда следовало насторожиться. Но я лишь добавил:
- Ага. Рыцарь печального образа.
Никто, кроме Лёхи, не засмеялся.

***

И вот, спустя несколько месяцев после этого, Лёха сидит у меня на кухне и говорит. Говорит, что их группу заметили "люди". Что их пригласили выступить на разогреве у одной популярной группы. Что взамен они получат возможность записаться на нормальной аппаратуре. Что он хочет, чтобы я приехал разделить его триумф.
Что они с Аней любят друг друга. Что она боится об этом сказать. Что они не хотят у меня за спиной.
Они с Аней.
За спиной.
Разделить триумф.
И когда только успели?
Честно говоря, я не был сильно расстроен. Мне уже давно нравилась одна девушка из универа, и я не прочь был бы с ней замутить. Только не знал как. Теперь знал.
- Давай выпьем, Лёх?
- Давай.
- Наливай.
Лёха разливает водку, я поднимаю свою стопку:
- Не чокаясь. Для меня сегодня умерли два человека. Мой лучший друг и моя любимая девушка. Вечная память.
Лёха ставит стопку на стол. Он не хочет за это пить.
- Друг, зря ты так.
Я опрокидываю водку в себя и говорю:
- Пошёл ты нахуй. Друг.
Лёха вошёл в окно. Леха вышел за дверь.
Много позже, прокручивая эту сцену в голове, я пойму, как сильно Аня ошиблась, утверждая отсутствие во мне позёрства.

***

На учёбу я в тот день не поехал. Проспался, потом долго думал, в каких выражениях рассказать Ане о том, какая же она сука. Подошёл к её подъезду чуть раньше, чем она обычно возвращалась из техникума. Присел на лавочку, погружённый в свои мысли. Она прошла мимо меня. Как будто я пустое место.
- И всё?
Она обернулась:
- А чего ты хотел?
- Поговорить.
- Лёша мне уже передал твои слова.
- И что?
- Ничего. Я – призрак.
- Ань, давай поговорим.
- Говори.
Я замялся. Все грубые и обидные слова, которые я прокручивал в своей голове, вдруг потеряли смысл.
- Помнишь нашу первую встречу? Тот разговор в электричке?
Она кивнула.
- Получается, я тебя никогда не знал?
- Получается, не знал.
Я молчу. А что ещё сказать?
- Доволен? Я пошла?
- Всего хорошего.
- И тебе не хворать.
Через несколько минут мне придёт от неё смс. Одно слово. "Прости".
Следующее сообщение от неё я прочту через семь лет.

***

Через несколько дней ко мне придёт в жопу пьяная Ада. Она будет спрашивать, не хочу ли я её, потом будет кричать, что я – "не мужик". Через несколько месяцев она в очередной раз сменит причёску и цвет волос, заведёт блог в ЖЖ и увлечётся буддизмом. Через несколько лет у неё родится мальчик, фотками которого она завалит свой инстаграм. Она до сих пор уверена, что кому-то это интересно.
Аня в скором времени распишется с Лёшей. Через восемь месяцев у них родится девочка. Они назовут её Соней. Через полтора года их брак развалится. Через четыре года она встретит другого мужчину и выйдет за него. Родит ему ещё одну девочку. Через семь лет она напишет мне о том, что её бывший муж умер.
Лёху со студией то ли кинут, то ли что-то там не срастётся. Других таких возможностей у него уже не будет. Лёхина группа распадётся через год. Один из участников уйдёт в армию, другой – выберет карьеру. Попытки собрать новый состав закончатся неудачей. В семье он поддержки не встретит. Начнёт ссориться с женой из-за их материального положения и его невозможности обеспечивать семью. Вскоре он бросит жену и дочку. Алиментов платить не будет. Начнёт пить. Потом подсядет на героин. За отсутствием постоянного заработка, начнёт выносить из дома деньги и ценные вещи. Вскоре станет подворовывать в магазинах, и однажды его поймают. Будет короткое судебное разбирательство и условный срок. Мать соберёт деньги на курс реабилитации. Поможет, но ненадолго. Будет срыв и новая реабилитация. Через семь лет он покончит с собой, выбросившись из окна. Обстоятельства и причины толком неизвестны. Просто человек, любивший входить через окно, решил однажды через него выйти.
Моя судьба сложится проще. Я закончу универ по специальности "менеджер в области складского хранения". Пристроюсь в небольшой процветающей фирме, торгующей натяжными потолками. Перееду в Москву. Не женат, детей не имею.

***
Я не смогу приехать на похороны. Работа. Придётся созвониться с Аней и договориться, чтобы она показала мне место захоронения. Она живёт с мужем там же, в своей квартире.
Я вернусь в знакомый двор, поднимусь на знакомый этаж, постучусь в знакомую квартиру.
- О, как ты изменился. Проходи! Только тихо – малая спит.
Да, наверное, изменился я. Только узнаёшь об этом не из отражения в зеркале, а по тому, насколько становишься равнодушен к некогда дорогим вещам.
О судьбах Ады, Лёши и её собственной я узнаю от Ани. Немного расскажу о себе, да особо и нечего. Скажу ей, что она хорошо выглядит. В душе ужаснусь, насколько подурнела. Выпью чай – уже без условностей. Увижу Софию Алексеевну. Красивая девочка.
Съезжу на могилу.
Я буду приезжать сюда потом часто, несколько раз в год. Брать чекушку, выливать чуть-чуть водки в землю, чокаться с фотографией вечно молодого друга, пить из горла, как раньше. Включать на телефоне песню "Forever young" старой немецкой группы "Alphaville".
Я не оплакиваю его судьбу. Не терзаюсь пошлыми мыслями о том, что смерть якобы выбирает лучших из нас. Не испытываю вины или сожаления за сделанное и сказанное.
Я приезжаю сюда поминать не Лёшку. Себя.
Все мои обиды и разочарования давно прошли. Всё, что болело, - болеть перестало. Всё, что казалось важным, оказалось пустым и ложным. Мне не жалко выдуманной любви и потерянной дружбы. Жалко лишь, что уже ничего не будет, как в первый раз. Мой новый день будет похож на предыдущий, а каждый новый год уже не будет волновать сердце предчувствием или хотя бы надеждой на какие-то кардинальные изменения в жизни. Не самое большое удовольствие – знать всё наперёд. Те, кто могут с этим смириться, - просто живут дальше.
Думаю, что первый укол для Лёхи был тем же самым, что и первая сигарета, выкуренная нами на пару, что и первая бутылка портвейна, распитая на двоих в пустынном дворике, что и первая моя женщина, волею судеб поделённая мною с ним, - возможностью новых, неизведанных, более сильных ощущений. Кощунство, но думаю, что и смерть была для него последним из того, что можно испытать.
Я закуриваю над его могилой. Дурная привычка, уже сколько пытаюсь бросить.