: Камбала (часть третья)

Камбала ( часть 3)
Киев встретил Таню густым ноябрьским туманом. Поезд вполз в город неповоротливым толстым питоном. Толкал головой сизую варь рухнувшей на город небесной бездны и косился на исчезающий в тумане хвост.
Таня вышла из поезда, глотнула студеной влаги и замерла. По перрону сновали и исчезали в туннелях пассажиры, лениво шагал наряд военной милиции, выгружали медикаменты волонтеры, курили солдаты и добробаты.
За туманом не было видно ни города, ни вокзала и Тане показалось, что она по-прежнему в Запорожье. Почудилось, что вот- вот подъедет маленький фургон, водитель выгрузит на перрон коробки с мороженым и пальцы ее онемеют от пересчета заиндевевших брикетов сладкого льда.
Все вокзалы столиц похожи друг на друга. Суетой, волнением, встречами, проводами. Все вокзалы полны сумок, баулов, детского плача, цыган, раскладок, киосков. Для большинства людей вокзал это – миг, временное неудобство. Для Тани же он стал домом, и покидать его она не торопилась.
Таня стояла на перроне и захлебывалась пропитанной мочой, жареными пирожками и сырыми окурками промозглостью.
Вокзальный воздух вселял в нее уверенность и веру в лучшее.
- Есть-таки в мире стабильность! Есть! - кивнула она сама себе и вышла на Привокзальную площадь.
К центральному входу старого вокзала подъезжали такси, скрипели тормозами возникающие из тумана маршрутки и троллейбусы.Издалека, с Саксаганского и площади Победы доносился перестук трамвайных колес. Рассеивал желтый свет вывески Макдональдс и согбенной толпой устремлялся к метро поток унылого безмолвного народа.
О приезде Таня не предупреждала. Машкин адрес давно знала наизусть, устремилась вслед за понаехаешей толпой, вошла в стеклянный предбанник метро, и поехала к подружке.
Маша Гагарина с дочкой покинули Донецк в начале лета. Уезжали ненадолго, накоротко. Поступить в институт и домой вернуться. Тогда еще верилось, очень верилось, что все образуется, и президент выполнит обещание и закончит войну до конца лета. Надеялось, что совсем скоро наступит мир, и они станут жить по-прежнему ,и бегать на работу, пить кофе на Артема, ходить в театры и ездить на дачу.
Тогда еще верилось. Очень верилось.
****
- Та шо ж цэ такэ! Та колы ж цэ всэ закинчыться? – открывала двери подъезда гостям смурная домоправительница Нинка. – Маша, стричайте, цэ знову до вас.

Маше Гагариной повезло. Когда они с Олькой покинули Донецк, еще ходили прямые поезда, еще радушно Киев встречал донецких, и, еще можно было за разумные деньги снять приличное жилье. В последующие пять месяцев их арендованная на Позняках квартира стала пересылочным лагерем для переселенцев. Днем и ночью, прибывающие с Востока друзья трезвонили в их домофон, и будили мирно спящих консьержей.
Прибывшие гости сбрасывали с плеч котомки с летними вещами, жарили картошку с колбасой, бегали в магазин за вином и водкой. Женщины укладывали спать детей, а мужики обзванивали старых киевских приятелей.
- Ну, шо? Как дела? Чем занимаешься? Та мы, тут, …приехали. Может, встретимся?
Давно уехавшие в Киев земляки, встречались с приехавшими друзьями неохотно. Хмуро зыркали на не удержавших в своих руках мир соплеменников.
- Баб и детей приму, а вы - валите откуда приехали! – орали они на пьяных кухнях 14-го года. И мужики уезжали, сорока –пятидесятилетние мужчины возвращались в родные, построенные хоть и не тяжким, но своим, востребованным трудом и аферизмом стены.. Возвращались чтобы сохранить то малое , что они создавали последние двадцать лет своей жизни. Малое для державы и значимое для них.
А жены оставались, селились в недорогих съемных квартирах,, по-прежнему водили детей на курсы английского, стихосложения и вокала. Отправляли мужьям видео фейерверков на Михайловской и разучивали с дочками песни про «Папа подари…».
А те, кто помоложе, оставались. Бывшие менеджеры, торговые агенты и фармацевты пытались прижиться в Киеве. Они облачались в в чудом вывезенные из Зоны АТО престижные костюмы, усаживались в «Вольксвагены» и «Мерсы» и ехали на собеседования в расположенные на окраинах Святошино и Дарницы предприятия. Нескладно длинноволосые, мускулистые парни заполняли резюме и анкеты, и в графе, «Чем Вы можете быть полезны фирме» обескуражено выводили «Никогда никого не предам».
Выросшие из лямок отцовских штанов и увязшие по щиколотку в европейском дерьме киевляне с сарказмом воспринимали донецкие обещания в вечной верности и обещали перезвонить.
Осенью четырнадцатого года дончане просаживали оставшиеся деньги в «Будда-барах» и «Чернилах». Пытались наладить связи и отношения и надеялись, что все еще образуется.
А Машке с Ольгой повезло. Раньше всех они приехали в Киев. Раньше всех забыли , что у них есть квартира в Донецке, загородный дом и сбережения в лопнувшем банке. Они поняли, что никто кроме них, им не поможет и Маша принялась строить карьеру по-новому. С утра и до ночи трудиться в стоматологиях Левобережья, копить деньги, ездить на перекладных к нежелающим покидать Донецк матери и отцу, и договариться с Захарченко, Плотницким и Гиркиным о вывозе из города оборудования ее родной стоматологической клиники.
----
- Камбала! Ты?! Ты что в Киеве?! Вот же ж дурища! Почему не предупредила? Ольку жди, она на занятиях, будет после двух. Всё, всё. Не могу говорить, не могу, я в Донецке.
Таня уговорила консьержку присмотреть за сумкой и ушла знакомиться с местными окрестностями. Она обошла мусрные баки, подивилась решетчатым корзинам для пластика и бумаги, чуть не заблудилась в натыканных сплошь и рядом высотках и вышла к маленькому расположенному возле метро рынку. Прибывшие из пригорода хозяйки обматывали нитками пучки свежей зелени, насыпали в кульки грибы и клюкву, раскладывали на мостовой пакеты с творогом и банки со сметаной. Эта деревенская неторопливость в центре многолюдного сверкающего стеклами многоэтажек районе казалась каким-то сюрреализмом. На заборах строек красовались граффити, расположенные у дорог биллборды соблазняли скидками в фитнесс-центры, а на тротуарах бабы торговали укропом и колбасой.
Кошек в окрестностях не наблюдалось. Их не было ни возле магазинов, ни на рынке. Лишь неподалеку от мясного ларька Таня приметила свору бездомных собак. Рыжие, злые они изредка приподнимали крупные головы с растопыренных лап и вопросительно пялились на прохожих.
- Такие и загрызут, если что,- подумала Таня и вернулась обратно к дому.
Оля не пришла ни к двум, ни к вечеру. Когда совсем стемнело, и привратница напоила Таню чаем и устроилась смотреть телевизор. Сепаратистка по прозвищу Камбала поехала в госпиталь. Не в Ирпень. Нет. Тяня отправилась в Центральный военный госпиталь на Леси Украинки. Когда-то давно, в детстве, она уже бывала здесь. Мама привозила ее на консультацию к военному хирургу. На всю жизнь Таня запомнила ухоженные клумбы и аллеи старого двухсотлетнего госпиталя. Облаченные в больничные халаты солдаты зубоскалили вслед ее матери и прилежно ьелили бордюры и высаживали тюльпаны и нарцысы. По дорожкам гуляли молодые мамы с колясками, торопились улыбчивые медсестры в белых халатах. Госпиталь настолько отличался от всех виденных Таней раньше больниц и клиник, был настолько красив, чист, полон воздуха и умиротворения, что ей не хотелось его покидать и каждый раз, придя на процедуру, она просила маму еще немножечко задержаться и прогуляться до старых рвов и мощеной булыжником площади.
Военный госпиталь четырнадцатого года встретил Таню ужасом, суматохой, потоком бегущих куда-то и откуда-то людей.
«Пункт приема продуктов», «Пункт приема медикаментов». «Одежда», "Кофе" -" Чай" гласили пришпиленные к окнам объявления.
- Борт из Днепра ужа в Борисполе!
- Готовьте операционную!
- Вызывайте канадцев! Будите хирургов!
- Детей уберите! Уберите из коридора детей! Иванка, немедленно уберите детей!
****
Леська испуганно метнулась к стене. Споткнулась, ударилась коленкой, прижалась щекой к штукатурке.
Девочка втиснула голову в плечи и уставилась на искрящиеся разноцветными павлиньими перьями тапки. Вчера она нашла эти шлепанцы в груде привезенных волонтерами курток и спортивных костюмов. И увидев их, остолбенела, замерла. Ярко-салатовые, разношенные кем-то домашние тапки показались Леське настолько красивыми, что девочка не могла оторвать от них взгляда и мама разрешила ей в них походить. Девочка влезла в эти тапки и уже сутки коридоры госпиталя оглашались веселым перестуком детских шагов. Даже ночью она их не снимала. Уснула судорожно прижимая к ступням несоразмерно большие чужие туфли.

Леся с мамой и Светкой уже больше месяца жили в госпитале. Днем девочки играли на аллеях парка, а ночью засыпали на освободившихся от раненых кроватях. Иногда ночью Леся слышала, как мама тихо целует ее в щеку и укутывает спину колючим одеялом.
-Тыхо, тыхо. Спы, донечко, спы, - шептала им со Светой мама.
Уже больше месяца, как они жили в госпитале. Отца ранили под Иловайском. Двух старших девочек мать оставила со свекровью А с двумя маленькими отбыла в Киев.
- А хату?! Хату на кого оставляешь? Хату на мэнэ перепиши?! – Кричала ей вслед мать героя.
- Трымайтесь, диты,- сказала старшим Иванка и уехала спасать любимого.

Восемнадцать пулевых и контузия. Днем и ночью она натирала его тело травами и растворами. Днем и ночью переворачивала отрешенное тело с бока на бок. Целовала в поседевшие за ночь под Иловайском усы и не давала крови даже на миг замешкаться. Она вылечила его раны. Зацеловала, вылизала все язвы, но избавить его от контузии не могла и днем и ночью отгоняла от мужа все случайные негаразды. Она сидела у его постели как прибитая. Вспоминала, как провожала в армию, как встречала его уже с первой дочкой. Как они строили новый дом и как брат-наркоман украл деньги на крышу. Иванка вспоминала, как каждое лето муж уезжал с Волыни на Хортицу в козацкие лагеря и, как по осени, она рожала ему новых детей.
- Козак будэ! Козак! – Кричал в ожидании наследников Васыль. А Бог снова и снова посылал им дочерей. Чернобровых, иссиня-черных, светловолосых и, всех как одна, синеглазых . Уж больно глаза у их родителей были схожи. Когда Иванка с Васькой смотрели друг на друга, то казалось, что любовь колышет синеву в их взорах.
Врачи запретили им все. Сказали, что любое волнение способно растревожить расположенную рядом с мозгом гематому и уничтожить ту крохотную нить жизни, что осталась в его теле. С каждым днем глаза Васыля становились все светлее и светлее и лишь иногда, увидев, как побратимы лапают взглядами ладную стать его жены глаза воина снова полнились живительной злобой.
Иногда Иванка приводила к отцу детей. Леся со Светкой прижимались к утыканным иглами капельниц отцовским ладоням и убегали на улицу играть в свои девчочьи игры.
Они расстилали под кустами солдатское одеяло и лепили из спичек и лепестков кукол.

- Так было всегда и так и будет, - подумала Таня, увидев в госпитале играющих в кукол девчонок. Эти девочки стали первыми, поселившимися внутри Татьяны, ласточками войны.