: Эффект Фассбендера

- А мне Андрюшка Губин нравится.
- Бубен?
- Нет. Губин.
- А отчего нравится-то?
- Юркый.

За полчаса до приземления в Пулково командир воздушного судна объявил, что по погодным условиям посадка отменяется, и самолёт летит в город-герой Москву. Очнувшись из алкогольного забытья, я выглянул в иллюминатор. Яркое солнце и ни единого облачка. Впрочем, мне было абсолютно всё равно - Москва, так Москва.

Ручки были удобные. Если во Внуково идти к выходу за транзитную зону, по левую руку уборная. Вот в ней и были такие ручки. Длинный стальной стержень во всю высоту двери. Удобно взяться в любом месте. Любая дрянь, наторевшая в пул-дэнсе, могла бы сходу исполнить на этом дверном пилоне оттяжку в шпагат.

Стряхнув угрюмые, тёмно-жёлтые капли в разверзшуюся глотку писсуара, я двинул на улицу. Кто-то сказал недавно, что так выходит постепенно наружу печень. Выходит, будучи не в силах отработать ежедневную норму алкоголя.

Ни один значимый натюрморт не обходится без хуя, или же пизды. В данном каноне я ежедневно топил себя до самого дна. Я присутствовал в этом акте в качестве натюрморта, а нелепые мазки очередных опустевших бутылок покрывали холст моего сознания масляным буйством липкой акварели. Ополоумевший художник, что занёс над моей головой свою дрожащую кисть, не он ли был тем самым неведомым мне богом, рукотворной гильотиной, сделанной под заказ?

Выйдя из здания аэропорта, я двинул прямо по аллее до ближайшего перекрёстка. За ним по левую руку, под сенью тополей приютился круглосуточный. На полпути ожил телефонной вибрацией левый карман – звонила Наташа.

- Привет, это ты?
- Привет, это я.
- Что в гости не заходишь?
- Давай зайду.
- Я же переехала недавно.
- И где живёшь теперь?
- В южном Мурино.
- А до этого где жила?
- До этого в северном Мурино.
- Заебись тебе. Хоть мир повидаешь.
- Ну, так что?
- Сегодня в Москве. Давай завтра зайду. Если вернусь.
- А что, можешь не вернуться?
- Я всё могу.
- Ну, звони тогда.
- Хорошо.

Замызганный прилавок капельницы принял мою старчески сморщенную пятихатку, выплюнув в ответку шесть банок светлого «Жигулей». Дежурной дозы хватит ненадолго, часа на два, на три, после чего жажда перманентного опьянения снова возьмёт своё. А пока, свернув за угол магазина, я торопливо прикурился, щёлкнул скобой первой банки и вложил содержимое в свою иссохшуюся гортань одним ёмким заходом, без отрыва. Последние два жадных глотка задержались было где-то в грудине тугим комком отдачи, но сдержав обратный спазм, глубокой затяжкой я полирнул прибранное. Благодарный организм, точно какая-то независимая часть моего сознания, замер в ожидании, пока паутина кровотока разнесёт нужный градус до мест назначения.

Выдохнув, я докурил, откупорил вторую банку. Время, взяв привычный старт для разбега, замерло в ожидании нужного вектора. Вектора, что, замкнувшись в спираль очередного марафонского алкотрипа, выстрелит меня в направлении неотвратимого, неведомого мне до поры фиаско.

Примерно на середине четвёртой жестянки моя телесная периферия оттаяла, мысли автоматом вогнались в привычное русло острой жажды хоть какой-нибудь деятельности, и я полез в карман за телефоном. Пять или шесть долгих гудков показались мне вечностью прежде, чем Ленка взяла трубку.

- Привет, это я.
- Привет. Не поверишь, только на днях о тебе вспоминала.
- Зачем?
- А я всегда о тебе вспоминаю.
- Правда?
- Конечно, правда. Как только Андрюшу Губина слушаю, так сразу и вспоминаю.
- Прелесть какая.
- Правда, я его и не слушаю совсем.
- Я в Москве сегодня.
- Хочешь зайти?
- Да.

Когда я вытолкнул себя из душной маршрутки, прибыв по нужному адресу в Восточное Дегунино, пылающий алым кулак предзакатного солнца грозил мне, заваливаясь за ломаный горизонт панельных многоэтажек. С Ленкой я был знаком уже не одну тысячу лет и ценил её за стабильную неизменность. Во-первых, она хорошела год от года, во вторых, всегда была мне рада.

- Ты так всех гостей встречаешь?
- Только тебя.
- Какая честь. Напялила ночнушку и жопой вертит с порога.
- Может, я тебя соблазняю ненавязчиво.
- Ненавязчиво надо было сразу голой в дверях стоять.
- А как же романтика?

Наклонившись, я аккуратно опустил гружёные пакеты на пол в прихожей. Тяжело звякнули друг об друга пара бутылок шампанского. Сложенные пирамидой банки с пивом раскатились в пакете, предательски выглянув золочёными донышками наружу.

- Ты с джентльменским набором?
- Ага. Без конфет, правда.
- Гречку будешь?
- Не хочу. Давай пить скорей уже. Я тебе два флакона шампуня припёр.
- Брют?
- Да.
- Ты всё помнишь, как я люблю.
- Конечно, помню.

Мы прошли на кухню. По-хозяйски осмотрев убранство, я выглянул в окно. Вид с двенадцатого этажа открывался великолепный. Закатные всполохи ещё освещали далеко внизу уходящую вдаль за плавный поворот улицу, когда разом зажглись фонари. Вечерняя пробка переругивалась сигналами клаксонов, по тротуарам мельтешили торопящиеся по своим делам нелепые фигурки маленьких с высоты человечков. Размеренное спокойствие наполняло меня до краёв с той минуты, как я перешагнул порог Ленкиной квартиры. Мне уже никуда сегодня не надо. Никуда и никого. Шампанское я открыл интеллигентно, без хлопка.

- Уютно у тебя.
- Стараюсь.
- Доставай бокал.

Ленка потянулась к гарнитуру, открыла дверцу верхнего шкафа. Короткая сорочка её задралась ещё больше, оголив красивые ноги по самую кромку заветного междуножья.

- Тебе надо под пиво?
- Нет, я так.
- Как знаешь.
- Что, когда замуж-то?
- Да пока не за кого. Нет достойных кандидатур. Как только чуть приглядишься, так все вы козлы какие-то. И уроды.
- Что верно, то верно.

Глядя в Ленкины тёмно-карие глаза, я тянул из очередной банки пиво под её неуёмное щебетанье ни о чём и думал. Думал о том, что она мне ничего не должна, и я ей ничего не должен. Наша встреча закончится без продолжений. И ничего не останется ни у неё, ни у меня. Никто ни на что не претендует. В какой-то момент Ленка вдруг остановилась на полуслове и долгим задумчивым взглядом посмотрела в ответ.

- Давай переспим?
- Зачем?
- Давно хочется.
- Ну вот. Так хорошо общались.
- Я обещаю дружить с тобой и после. Думаешь, девочки так не умеют?
- Умеют. А ты как раз из таких, да?
- Я не буду трахать тебе мозг. Тебя только трахну разок и всё.
- Разок мало. Давай два хотя бы.

Вычерчивая подрагивающим языком контур жаркого лона, неожиданного проникая внутрь, во влажную податливую глубину, я изредка украдкой бросал быстрые взгляды на Ленку. Закинув руки за голову, она вздрагивала, приподнимаясь навстречу. Кусала губы, закрыв глаза. Спустя полчаса, мы сидели на бортике скользкой ванны и курили, включив из крана холодную воду. Ленка сказала, что так будет меньше дыма.

- А я, кстати, занялась практикой осознанных сновидений.
- Каким образом?
- Скачала соответствующую литературу и курс видеолекций.
- А что, осознанное бодрствование тебе уже удалось?
- Слушай, ты как будто не в настроении.
- Почему?
- Ты меня совершенно не любишь.
- А с чего ты взяла, что я должен быть в твоём настроении?
- Почему это в моём?
- Если выразиться более точно, то в ожидаемом тобой. Я не обязан располагать удобным тебе настроением.
- Вот я и говорю, что ты совершенно меня не любишь. Ты весь в себе.
- А я и есть вещь в себе.
- Прямо как у Канта.
- Находясь в себе – человек находится именно в своём настроении. И отнюдь не в том эмоциональном состоянии, которого ожидают от него абоненты внимания.
- А исправить своё настроение для меня ты можешь?
- Если ты не знала – настроением нельзя управлять. Ты воспринимаешь его по своим акциденциям. А отождествление настроения с эмоциональным состоянием твоя ошибка, так как второе исходит от первого, а не наоборот. Всё, что ты можешь себе позволить это уметь корректировать свои состояния.
- Ты говори, говори. Я всё равно не слушаю.
- Достигнутое мастерство в этом вопросе, как правило, отличает умного от дурака.
- Ты, я смотрю, мастер лингводудоса.
- Ты, я смотрю, всё-таки слушаешь.
- Расскажи о том, как ты докатился до такой жизни.
- Завтра расскажу.
- Почему не сейчас?
- Сейчас тебе некогда.

За полшага до очередного оргазменного пика Ленка, прерывисто дыша, наклонилась ниже, прижавшись тяжёлой грудью к моим жадным губам. Закрыв глаза, я ловил затихающие судороги её крепко сжатых бёдер и вслушивался в благодарное тяжёлое дыхание возле моего уха. Больно прикусив мне мочку, Ленка уткнулась губами в мою шею и замерла.

- Вот так бы и остаться навсегда. С тобой во мне.

Покурив на балконе, я вернулся в комнату. Ленка уже спала, разметавшись густыми волосами по подушке. Тихонько улёгшись рядом, я дырявил взглядом матово-белый потолок. Всколыхнувшиеся воспоминания тех давних дней назойливо перекатывались в летящей на бреющем голове. Тугими комками они долбились в виски, оживляя минувшее.

***

- В суде главное не кони. Гни ровно свою линию. Ехали прямо, ничего не нарушали, преследования не видели. И всё. Не менжуйся ни разу. Наши люди судье занесли через помощника, шепнули за правду, ему самому быстрей бы отстреляться.

Так всё и вышло. Меня вызвали в качестве единственного свидетеля со стороны ответчика. Держался я уверенно, за мной была правда. Иначе и быть не могло.

- Значит, Вы утверждаете, что от преследования машины ДПС не скрывались, двойную сплошную не пересекали и по встречной полосе движения со скоростью сто восемьдесят километров в час не ехали?
- Так точно. Мы двигались по указанному маршруту, но согласно правилам дорожного движения. Остановили нас уже после того, как мы выехали из автосервиса. Мы заскочили туда буквально на пять минут, а на выезде нас ожидал патруль с предъявленными обвинениями. В протоколе расписываться мы не стали.
- Так что же, выходит – врут инспекторы?
- Боюсь, что ошибаются. От этого никто не застрахован.

Тормознуться по требованию в тот раз мы, конечно же, не могли. На заднем сидении вольвешника, в спортивной сумке лежали две волыны. Притопив, мы с лёгкостью оторвались от патрульной пятнахи и свернули в промзону. Стволы сбросили от греха в шиномонтажке Денычу. Бережёного Бог бережёт. Кто бы знал, что ушлые дпс-ники караулят нас за поворотом, на выезде.

Выйдя из здания суда, мы грузанулись с Птицей в тачку и погнали решать делюги.

- Ну, что каво?
- Давай сперва до Эдика, надо с ним базарить.
- Один пойдёшь?
- Слесарь подъедет, сейчас отзвоню ему.

Когда мы только заходили на эту тему, рынок был практически непаханый. Работали несколько шустряков, но местечково. Бизнес состоял в скупке оригинальной незаправлявшейся расходки для оргтехники. Объёмы отработанного первохода собирались по заводам за копейки с последующей переправкой в первопрестольную, где за товар на приёмке платили десятикратную цену. Некоторым из шустрил хватило культурного разговора, чтобы они сошли с поляны, но пару особо упёртых пришлось наказать в качестве наглядного урока. Тему закрышевали, но конкуренция не дремала. Как раз на днях наши пацаны пробили прежнего соратника, Эдика, который втихую решился закрутить мутку под себя.

Эдик поступил не по-людски, и вопрос с ним надо было решать на раз. Слесарь подтянулся на красной зубиле. Под водительским сиденьем у него был припрятан необходимый инструментарий - скорость и ствол. Слепяще белый девственно чистый амфетамин из маленького полиэтиленового пакетика он ссыпал аккуратной горочкой на заранее приготовленную коробку от компакт-диска. После кредиткой выровнял две жирные бугристые дороги. Я тем временем закрутил в плотную трубочку сотку, что была поновей. Осторожно примерился, пригнувшись, и замахнул одну за другой поочерёдно в обе ноздри. Спиды ломанули ледяным холодом в носоглотку, осели щекочущей изморозью где-то в мозгу. Пульс, постепенно учащаясь, прострелил в затылок, и я почти что физически почувствовал, как кровь моя забурлила по венам неудержимым яростным потоком спущенной с цепи адреналиновой своры. Теперь пора.

К Эдику я зашёл один. Рукоятка пистолета за поясом чуть топорщила мне кожанку со спины. Они тёрлись вдвоём с Димоном и нежданных гостей вроде меня видеть были походу не рады.

- Здорово, парни! – я первый протянул руку и широко улыбнулся. Ничто не должно было говорить о том, что я пришёл с накатом. Спиды здорово разгоняли речь, потому говорить приходилось короткими рублеными фразами, притормаживая.
- И тебе здорово, коль не шутишь. – первым откликнулся Димон. Эдик лишь натянуто вежливо кивнул головой, и я мгновенно сориентировался, кто будет базарить. Уверенно, с лёгкой усмешкой глядя Димону в глаза, я встал напротив них, широко расставив ноги.
- Ну что, какие дела? Мы тут прослышали, что вы дело своё поднимаете? – повёл я исподлобья в сторону Эдика.

Эдик моментом попритух и бросил быстрый взгляд на Димона. Вот и лады, стрелки переведены.

- Короче, Димон. Вы оба знаете, не хуже меня, чья это кормушка. Дербанить тему мы не дадим. Если ты не в курсах, Эдик тебе может пояснить насчёт того, как вопрос решался в своё время с Ваней Ползуном. Так, Эдик?

Про то, как на раз испортили физиологию организма Ползуну, когда он сдуру попытался обосновать свой статус при поддержке какой-то мелкоуголовной крыши Эдик конечно же помнил. Пока он мялся с ответом, Димон походу решил сразу раскинуть рамсы.

- Мы так-то с Ковалем свою тему поднимаем, никому не мешаем вроде. Он нам поддержку даёт.
- Димон, ты попутал совсем? Ты сейчас мне мешаешь. – отвернувшись от присевшего на измену Эдика, я спецом перевожу базар с Димоном на личный. – Ты мне мозги парафинишь что ли сейчас тут? Я знаю Коваля и его бизнес. С какого перепуга вы с ним тему поднимаете? Давай, звони ему сейчас прямо, я с ним встречусь побакланю.

Судя по заискивающему тону Димона, когда он звонил Ковалю, я раздуплил, что в тесных тёрках они не были. Но, раз стрелканулись, вопрос следовало обсудить по правилам. На прощание я окинул пацанов сочувствующим взглядом.

- Эдик, ты нас знаешь. С Ковалем мы решим. А вы на дороге лучше не мешайтесь. Себе дороже выйдет.

Бригада Саши Коваленко обосновалась на бывшем радиозаводе. Огромная территория с многочисленными корпусами после приватизации разошлась в аренду и субаренду. Формально Саша работал под прикрытием официального ЧОПа. Арендаторам предлагались услуги по охране. С теми, кто был в отказе, поначалу разговор имел сам Саша. Если делюга не срасталась, то его бойцы ночью выносили помещение вчистую, после чего Саша приходил с парой-тройкой быков уже для неофициального разговора.

Стрелку забили в чоповском офисе у Коваля, и, когда мы с Птицей подскочили туда, в предбаннике тёрлось несколько его пацанов в комке, а сам Коваль, развалившись на диване, приканчивал фофан коня в своей кондейке.

- Саша, в натуре, ты доишь своих коммерсов на аренде, тебе никто не мешает. Королькуйся на здоровье. Зачем ты в нашей теме глухарей этих пригрел?
- Вы за что сейчас базарите парни?
- Мы про Димона с этим, как его, с Эдиком тебе говорим.
- А, ну да. И что, какие дела?
- Саша, мы же тебе поясняем, они нашу делянку пилят. Так не пойдёт.
- А если я в отказ пойду? Они мне денег обещали.
- Что они тебе дадут, эти чистоплюи? Мы им кислород полюбэ перекроем, ты пойми. А нам с тобой ссориться не с руки.
- Короче, парни. Решайте сами. Меня за них Костяй просил.
- Что за Костяй?
- Парниша откинулся недавно. Вроде с карловскими какие-то делюги решает.
- Давай так, короче. С Костяем мы сами решим, он нам должен. Ты у Старого бумер себе присматривал. Старый - наш кореш, давай мы с ним перетрём, он тебе со скидоном его загонит. Это наш тебе подгон. А ты не пишешься за этих сусликов. Лады?
- Добро, парни, я не при делах.

От Коваля мы вышли, имея на руках информацию, где найти Костяя. Всё было просто. Коваль не дурак, он знал, что мы в плотных тёрках с Женей Лексусом, и если какая непонятка, он за нас впишется на раз.

Костяй остался должен. Замели его быстро, никто и глазом моргнуть не успел. Начинал Костяй по мелочи – задвигал на авторынки мафоны, вскрывая ночами машины. Потом его свели с карловскими шестёрками, а те, оценив талант юного дарования, перепрофилировали Костяя на угоны. На них он и погорел. Раскрутили быстро, дали два с половиной, с отбыванием в ИТК. На раскрутке, пока шло следствие, Костяй чуть ли не треть срока отсидел в тюрьме, получая грев с воли, но после этапа, на зоне его здорово закнокали.

Надо отдать должное Костяю - он не сконил при встрече, и даже попытался борзануть в ответ на предъяву. Но нам с Птицей было откровенно похуй. Наша крыша была авторитетнее и Костяя, и Коваля, вместе взятых.

- Костяй схуяли ты с себя приблатнёнку пуляешь? За тебя старшаки уже базарили. Игнат с полгода как откинулся, он подробно растёр что к чему. Чо ты паришь своей отсидкой? У тебя ни одной воровской наколки, какие рамсы, блять? К тому же - что ты сейчас сделаешь? На районе смотрящим Женя Лексус, мы с ним работаем. Кто за тебя впишется? Никто.

Костяй заметно сник и поугас. Он буровил нервным взглядом в пол, дёргая руками в карманах куртки. Игнат был в авторитете, зону топтал, не вылезая из воровского угла. Он-то и обронил мимоходом, что Костяя спустя неделю карантина бросили на полы, с которых он не слезал до конца срока.

- Короче, Костяй. Времени тебе неделя. Потеряться не вздумай, сквозануть не выйдет, поимей в виду. И этим сусликам – Димону с Эдиком, за которых ты Коваля просил, передай, чтоб не отсвечивали. Мы с Ковалем вопрос порешали, он против Жени Лексуса не встрянет.

***

Первое, что я увидел, открыв глаза, это стоящая на тумбочке возле изголовья кровати большая кружка. Половина сметаны, половина томатного сока, соль и перец. Всё как следует перемешать. Ленка знала, что мне нужно с утра. Грациозно вплыв в комнату в бесхитростном одеянии собственной красоты, данной ей природой, она прилегла рядом на постель.

- Ну что, будешь завтракать или сразу пиво нести?
- Неси конечно. А водка есть?
- Есть.
- Её тоже. Нет, погоди. Сам возьму. Иди ко мне.

Спустя какое-то время, которому совершенно не было нужды вести счёт, мы расслабленно курили на балконе, неспешно потягивая пиво.

- Кстати, чем тогда закончилось всё?
- Мне удалось вовремя скипнуть.
- Это как?
- Это соскочить с системы. Причём без последствий.
- Разве так бывает?
- Наверное. Крайне редко. Я даже не стал вникать в детали тех событий. Сперва правую руку Лексуса – Ромика Левшу угомонили молотком по голове. Но это были разборы между своими. Когда появилось ещё несколько глухарей, органы почти полностью накрыли карловских. Половина из них сразу пошла по этапу. Женины бойцы по итогу что-то не поделили с Ковалем и вынесли его чоповцев на раз, приехав на трёх машинах. Я не стал дальше смотреть на эту канитель и отбыл с вещами. Впрочем, моей скромной доли с общака мне хватило ещё на год.

На прощание Ленка крепко меня обняла и звонко чмокнула в щёку.

- Когда теперь будешь?
- Ты же знаешь, я космополит. Как на душу ляжет.
- Ну, заглядывай. Буду рада.

Среди вечернего туманного сумрака гипермаркет раззявился многообразием похотливых сверкающих витрин. Вытянувшись одноэтажным уродливым чудовищем на перекрёстке двух проспектов, он пожирал человеческие останки, что исчезали поодиночке и стайками в его ненасытной утробе.

Я не брал тележку, незачем. Подхватил ярко-красную пластиковую корзину. Светло-серый крупный кафель на полу слоился в глазах размывающимися очертаниями квадратов, превращаясь в неправильные плавающие ромбы и трапеции. Скользящим шагом я направился в отдел крепкого алкоголя. Цветастые этикетки торговых марок и вычурных названий на прилавках ничего не значили. Водка остаётся водкой, несмотря на цену и географию розлива.

На уровне глаз барствовал проплаченный мейнстрим, на нижних полках ютился оставшийся без лобби колхоз. Я взял флакон не глядя, откуда-то с середины. Без разницы. Через пять минут об его существовании будет знать только моя проспиртованная кровеносная система, которая, получив очередную подачку, ускорится в своей агонии.

Путь в примерочную лежал через вещевые ряды. Спокойно и не торопясь выбрал пару носков, кинул небрежно в корзину поверх бутылки. Стараясь не показать виду, как меня трясёт изнутри, как сердце моё бешеным перфоратором пробивает грудину, стремясь выскочить жалким трепыхающимся комком наружу. Для отвода глаз выбрал цветастый свитер. Пора.

В примерочной кабинке нет камер наблюдения, но я всё же воровато окинул взором углы и потолок, прежде чем, сжав крепко в кулак, скрутить без лишнего шума винтовую пробку. Нервные пузыри воздуха, подрагивая, всплывали наверх, к донышку бутылки. Ополовинив тару, я выдохнул, когда поздняя отдача рванулась скрученными жгутом кишками под самое горло. Вторая половина улетела вслед за два захода. Пустую бутылку пришлось аккуратно ставить на пол, присев на корточки. Если наклониться, не ровен час, плеснёт изнутри обратно.

Выйдя из примерочной кабинки, я поставил ненужную более корзину со свитером и носками неподалёку и пошёл через кассы к выходу. Яростное сорокаградусное тепло казалось бурлило в моих венах, заставляя ускориться, но я сдержался и вышел из гипера почти вальяжно, точно мещанин, неудовлетворённый ассортиментом.

Окончательно накрыло уже на улице, стоило только вдохнуть пару жадных затяжек курева. Привычный автопилот подхватил моё бренное тулово в свои объятья и понёс зигзагами, но бережно, через городскую дрянь и мокрые тротуары, забитые обрыдлыми толпами человеческих останков. Вскоре я уже бездушной глистой колбасился в кишечнике метро, направляясь к площади трёх вокзалов. Денег с начала последнего загула не осталось совсем, и не было ни копья, но во внутреннем кармане пальто покоился купленный загодя билет на «Красную Стрелу», в двухместное купе люкс. Завтра утром я буду в Петербурге, и я обещался быть у Наташки в гостях. Остальное не в счёт.

Яркие огни вестибюля Ленинградского вокзала дробились и расплывались в глазах, когда я неестественно ровным и твёрдым шагом финишировал к перрону ровно за полчаса до отправления. Посадка как раз началась. Руки проводницы в белых перчатках протягивают мне мой паспорт, и я, ввалившись в приятный полумрак купе, отрубаюсь, едва успев задвинуть за собой дверь, не раздевшись.

***

Петербург ожидаемо встретил меня мелкой стылой моросью и пронизывающим порывистым ветром. Выдавив себя на перрон из душного вагона, я хапанул полной грудью свежего воздуха и, отойдя к краю платформы, прикурился.

Постоянно пить я начал ровно десять лет назад. Взяв рьяный старт с ежедневной пары-тройки пива, при желании и умении дойти до кондиционного пьянства проще простого. А умения было хоть отбавляй. Поначалу я даже гордился навыком держать изрядные количества крепкого алкоголя. Неважно есть закуска, или нет. Даже в те моменты, когда накрывал так называемый «перепел», усилием воли я отрезвлял разум, освобождая очередной ресурс для следующих полтишков. Неважно, что и в какой последовательности или пропорциях мешать. Отсутствие отходняков и сушняков постепенно превращало выпивку накануне в затяжное продолжение с утра и до победы. Победы над своим собственным организмом. Впрочем, как правильно было замечено – пьянка это вам не секс, тут люди развиваются. Поэтому количество требуемой дозы для состояния внутреннего комфорта с течением времени увеличивалось, а отрезки вынужденной трезвости скоропостижно уменьшались, сводясь до минимума.

Общеизвестная западня алкоголизма состоит в том, что человек не умеет радоваться жизни, будучи не под градусом. В моём случае этот стереотип не работал. А может и работал, только я этого не замечал. Мне просто хотелось пить, как ради процесса, так и ради результата. Совершенно чётко отдавая себе отчёт в том, что я могу жить без алкоголя, я считал его своим другом, с которым мне по пути. Почему? Возможно потому, что я не видел отрицательных сторон такой дружбы. Периоды вынужденного воздержания, которые я мог за этот десяток лет пересчитать по пальцам, не вводили меня в состояние депрессии с неуёмным желанием выпить.

Истины ради должен сказать, что держаться я мог не более двух месяцев, а потом свербящий голос в мозгу начинал мне доказывать, что выпить интересно и приятно. И я с ним соглашался. Каждое такое соглашение год от года ввергало меня во всё более тяжкие прогрессии уже патологического характера. Самое нелепое, что я категорически не согласен был считать всю эту затянувшуюся во времени канитель зависимостью. «Пью потому, как душа просит» - говорил я себе и с внутренним замиранием прислушивался к новым оттенкам синего астрала, наивно веря в сказанное.

На Московском вокзале было ожидаемо многолюдно. Протолкавшись сквозь плотные экскурсионные группы и залежи сваленных в кучи чемоданов, я вывалился на площадь.

- Молодой человек, квартиру посуточно?
- Куда едем? Такси недорого.
- Размещение в гостинице, молодой человек.

Привокзальная суета осталась позади, когда я, приняв вправо, перешёл светофор и пошёл вверх по Гончарной. Через дом, я помнил, был круглосуточный. По пути я набрал Наташку.

- О, привет, ты приехал?
- Ага. Хочешь видеть пьяного альфонса?
- Почему альфонса?
- Потому, что если ты не вышлешь ему денег сей момент, он не будет пьяным. И вообще до тебя не доедет.
- Ты где сейчас?
- На Восстания.
- Тебе на карту?
- Да, как обычно.
- Сколько слать-то?
- Всё, что есть лишнее – всё шли. Верну послезавтра, в следующем году. Может быть.

Едва я дошёл до дверей магазина, как блюмкнула смска о пополнении счёта. Взяв пару банок пива, я засадил их тут же, под аркой, смоля одну за другой сигареты. К Наташке я приехал через час, успев разговеться чекушкой и ещё парой пива вдогон по пути от метро. Привычная лёгкость в движениях свидетельствовала об очередном разгоне, который дайбог отпустит меня только на следующее утро. А там будет видно.

***

- Ты прямо ходячий эффект Фассбендера. Сколько тебя знаю, всегда поражалась этому.
- Изящный комплеман.
- Как добрался?
- На правой половине мошонки под названием «Красная стрела». Ну, или на левой. Это уже как тебе будет благоугодно.
- Почему?
- Их два, Наташа. Два поезда. Две стрелы. Одна едет в одну сторону каждую ночь. И в это же время вторая едет обратно.
- Охуенско ценное наблюдение.
- Я тебе больше скажу. У этих двух поездов не может быть одной пары рельс. Значит их две пары. Именно поэтому наша страна состоит из рельсов и пролетающих друг мимо друга поездов.
- И?
- Всё дело в том, что с людьми всё точно так же.
- То есть?
- Понимаешь, Наташ, встав на одни рельсы, мы с тобой обречены. Обречены на то, чтобы размозжить друг другу наши с тобой головы при лобовом столкновении. А оно в любом случае неизбежно. Поэтому проще пролететь мимо, не оглядываясь. Ослепив друг друга вспышкой мимолётной страсти.

Наташа первая потянулась губами навстречу. Я бесконечно долго тянул подол её платья вверх вдоль линии ног. Сделав плавный поворот по чуть подрагивающим коленям, моя рука медленно ползла по внутренней стороне бедра всё дальше и дальше. Наташа, то с отчаяньем сжимала ноги, не давая моей руке скользить дальше, то раздвигала их, одновременно прикусывая мои губы зубами.

- Слушай, а расскажи мне про своих баб, а?
- Зачем тебе?
- Ну, интересно же.
- Это интересно только в том случае, если тебе всё равно.
- В смысле?
- Если тебе не всё равно и ты вдруг захочешь типа включать чувства, после подтянется ревность незаметно, и дружеский трах потеряет всю свою прелесть.
- То есть я тебе нужна только для траха?
- Вот ты уже включаешь чувства. Заводишься. Зачем тебе это? Будь ровна и позитивна.
- Но я же должна тебе дать эмоцию?
- Дай её спокойно. Протяни на ладони. А я подумаю хорошенько и после возьму. Может быть.
- Вот ты сучонок. Спокойная эмоция только у мертвецов бывает. Это им как раз до всего всё равно.
- Откуда ты знаешь?
- Я предположила.
- Лучше говорить наверняка.
- Предлагаешь мне попробовать?
- Насчёт клинической смерти тоже спорный вопрос. Ряд учёных объясняет так называемый свет в конце тоннеля нарушением полноценного реагирования глазных рецепторов. В результате длительного кислородного голодания утрачивается возможность сферического зрения.
- И что?
- И человеческий глаз реагирует на любой яркий свет узконаправленным тоннельным зрением. По той же самой причине, по мнению некоторых учёных, человек, переживающий клинику, как бы видит картины своей прошедшей жизни. У него попросту постепенно отмирают клетки мозга, связанные с яркими воспоминаниями.
- Да туфта всё это.
- Может быть.
- Ты кстати тормознуться не хочешь?
- Зачем? Если душа просит пить, негоже отказывать.
- У тебя уже сперма горчит. И отдаёт нефильтрованным.

***

Из запоя я выходил как генерал Радлов в «Сибирском цирюльнике» Никиты Михалкова. «Всё. В прорубь!» - вот только проруби не было. Останавливался я на раз, допив очередной штоф до звенящей пустоты, до последней горестной капли.

«Всё горит, всё горит» - свёрнутые кровавыми узлами кишки судорожно подпрыгивали под самое горло от надрывного кашля. Курить не хотелось. Нелепо до смешного, но в туалет четвёртый день кряду ходить было попросту нечем. Опустошённый организм жадно хватал спускаемое в трюм пойло, выцеживал нужный градус и благодарно замирал в кондиционной невесомости. Не важно, пиво или водка – вкуса уже не ощущалось. По выжженной гортани влить в себя очередную необходимую дозу только для того, чтоб отпустил трясун и тело обрело привычную бесшабашную лёгкость. Промежутки хмельного удовлетворения день ото дня всё более сокращались, выбрасывая залитое по самую кромку моё сознание в очередной непрекращающийся депресс. Замкнутый круг.

Два года назад я перестал пить пиво ради вкуса. Среди бюджетного ассортимента среднего уровня выбор пал на «Жигули Барное» московской пивоварни. Брал в жести, по странной причине бутылочное должным образом не орошало. Видать, баночное гнали более проспиртованным. К тому же оно – более мягкое и не такое горчащее на вкус – ложилось внутрь легко и плавно. По крайней мере, первую банку я укладывал в один заход, не отрываясь. Вторую следом половинил на два или три, а следующие догонял уже более размеренно, прислушиваясь к расползающейся внутри меня столь желанной волне опьянения. Четыре жестянки для кондиции быстро перешли в шесть, потом в восемь штук за раз. Дальнейшая прогрессия уже мешалась с водкой, всё же желудок не резиновый.

По большому счёту мне не нужна была компания, задушевный разговор или уютная атмосфера. Мне важно было только своевременно поддерживать синее мерцание спиртовки в своей голове очередными опустошёнными ёмкостями. Множа пустоту на дне бутылок и стаканов, я искал себя где-то там же, поблизости, и никак не мог найти.

Оставаясь наедине со своим одиночеством, я всё же отдавал себе отчёт в том, что состояние опьянения для меня становилось всё более приоритетным. Утро, во сколько бы оно ни стартовало, полнилось ожиданием очередного разговения. Вечер, либо же ночь финишировали вертолётным штопором в горизонт, когда зашедшийся в очередной агонии маятник сознания раскачивало из угла в угол единственной мыслью – забыться до следующего пробуждения.

Одиночный анонимный алкоголизм побуждает к извращённому, фантазийному мышлению. Перекатывая в клоаке своего синего разума сгустки никому кроме меня не нужных мыслей, я неизбежно терял настоящее, будучи не в силах в нём состояться. Вместе с тем, я упивался дешёвыми иллюзиями. Моим единственным достоянием постепенно становился скудный факт того, что никто не может отобрать у меня мои мысли. Я не мог их потерять или забыть на полке в серванте. Я не сумею их обуздать или отказаться от них. Стоит мысли раз завладеть сознанием, как она уже чувствует себя в нём как дома, раскладывая аккуратными стопками по полкам души проекции своих бесчисленных реинкарнаций. В какой момент времени тяга перманентного опьянения заменила мне всё остальное - я не знал, да и не хотел знать.

Как утверждает квантовая механика, реальность — это то, что выбрал сам человек. Можно поодиночке пропускать фотоны через интерферометр Маха-Цендера, подчеркивающий волновую природу света, но если в процессе опыта второй из зеркальных расщепителей лучей убрать, то свет в таком случае перестает проявлять свойства волны: первый разделитель просто отправит фотон как обычную частицу.

То есть, убрав второй разделитель можно определить событие прошлого - расщепляется ли фотон как волна или же проходит по одной траектории как частица. Фиксация фотона как частицы происходит тогда, когда световой квант уже прошел через «точку принятия решения» в качестве волны.

Точно также я поступил с самим собой. Каждодневно заливая свои бесстыжие зенки, я отдавал себе отчёт в том, что я нынешний не что иное, как осознанный выбор меня прошлого. Неумолимое время, в свою очередь, делало нынешнее прошлым ежесекундно. А изменить свой выбор я мог, только убрав настоящее.

***

- Человечество - мудачьё. Взять, к примеру, наркоту. Придумали себе кайфолом, от которого одни траблы. Почему нет дури, чтобы без ломок? Чтобы не отбрасываться с передозов и объебосов? Потому, что человек не в состоянии контролировать пагубное чувство эйфории. И будет закладывать за воротник, пока не треснет по швам, кишками наружу.
- Ну а что ты хотел? Наличие интеллекта позволяет нам придумывать всё что угодно.
- Вот, кстати, главное наказание от интеллекта - это мыслительный процесс. Любая отдельно взятая мысль задрочит тебя по самое нехочу пуще любой ханки, дай только волю. И ты сам себе никогда не дашь однозначный ответ по поводу своего психического здоровья. Потому как нет эталона, с которым сравнивать.
- Точно. Ты можешь быть кем угодно. Потому, что ты и есть кто угодно.