castingbyme : Май пришёл, цветёт акация...

Раньше у нас была молодость и красота, а сейчас осталась только красота... Прекрасно, я считаю, сказано. А в молодости, даже в юности, у меня был краткосрочный друг Георгий. И он был еврей. Это не потому, что важно, хотя, может, и важно. А потому, что он так представился: «Меня зовут Георгий, я еврей». В то время мне было всё равно, это теперь мне было бы интересно, обрезан он был или нет. А тогда в школе не преподавали религию, и даже потом, в университете, на лекциях по истории религий, об этом не сообщали. В классе у нас все евреи были девочки: Лена Рабинович и Лена Залманович, которая в девятом классе вдруг стала Леной то ли Петуховой, то ли Курицыной, в общем, как говорится, лошадиная фамилия. Георгия я подцепила в Измайловском парке. Меня туда занесло на очередную бульдозерную выставку. Только что бульдозеров не было уже, зато между деревьев стояли на подрамниках картины и продавались самодельные украшения. И картины, и украшения были совсем доморощенные, мало впечатляющие. Зато был импозантный Георгий, он же еврей. Георгий оказался очень галантным кавалером, переносил меня на руках через лужи и хвалил мою грудь, только что на скрипке не играл, впрочем, может, и играл, до воспоминаний о его детстве у нас дело не дошло. И до него, и после меня никто не переносил через лужи на руках. Поэтому, когда мне приходится теперь обходить лужи, я думаю, как жаль, что нет рядом какого-нибудь еврея. Готового в любой момент подставить сильные руки под моё жирное старое тело. А тогда Георгий в основном рассказывал о своём краткосрочном браке. Он рассказывал о том, что они с женой каждый месяц отмечали красный день календаря. И от него я узнала стих: «Май пришёл, цветёт акация, я иду, улыбки не тая, у меня сегодня менструация, значит, не беременная я». Стих произвёл на меня двоякое впечатление. В Измайловском парке как раз был май и цвела акация и другие липы, но слова «менструация» и «беременная» портили звучание стиха какой-то грубой натуральностью на фоне девственной, только раскрывающейся природы парка. Георгий был оснащён по-походному, в его рюкзаке нашлись, кроме палатки, бутерброды и бутылка лимонада. В палатке он положил меня на дно и снял с меня свитер, который тогда назывался «лапша» и был очень актуальным, и у него было предназначение показывать все выпуклости, впадины и изгибы тела благодаря вязке резинкой. Затем он разоблачил пенис и стал тереться им между моими выпуклостями. Я думала тогда, пусть потрётся, если ему надо, но глаз не открывала, поэтому и не знаю, обрезан он был или нет. И ещё я думала, что раз он был женат, а теперь – нет, то, наверное, ему очень надо. Потом Георгий заботливо вытер носовым платком мою грудь и даже одел меня обратно в лифчик и свитер, как куклу. Я не помню, почему я не стала поддерживать знакомство с ним. Может, потому, что не очень люблю людей с бутербродами в палатках, а может, потому, что май быстро кончился, как это всегда бывает с маем, в отличие от других месяцев. Только отгремели демонстрации и салюты, только из пушистых жёлтых верб вылезли листья, только закончилось вольное житьё на чужих конспектах, как пришла зачётная неделя и сессия. И стало совсем не до Георгия. Но в тот майский день в Измайловском парке, с мокрой листвой и любопытной юностью, вдруг получившей взрослый жизненный опыт и невинный, на теперешний взгляд, урок обольщения, мы были молоды и красивы, а теперь только красивы...