Шева : Бьется в тесной печурке огонь

Назывался наш партизанский отряд «Катюша». Понятно, что в честь знаменитых и грозных реактивных установок. Которые хорошо фрицам кровь попортили.
Но для меня название имело двойное значение. Потому что была у нас в отряде реальная, настоящая Катерина, моя Катюша.
Ну, моей-то она не сразу стала. Сначала-то я и смотреть на неё и подойти к ней боялся.
Во-первых, в отряд я позже неё пришёл. А новому человеку в уже сложившемся коллективе всегда первое время неловко. Во-вторых, я моложе был. Мне тогда шестнадцать было, а ей уже восемнадцатый шёл. А в том возрасте год за три нынешних идёт.
А третье, - главное, красы моя Катюша была неописуемой. Я понимаю, что ты смеёшься, - слово-то будто старорежимное, будто из сказки, - но по-другому не скажешь.
Сама-то она небольшая была, на вид - девчонка, её года никто ей и не давал, но вся такая ладная, энергичная, а ежели кто обидеть норовит, - так в ответ попрёт, - будто танк или бронепоезд. Некоторые в отряде так её и называли, - Бронепоезд.
Была она в отряде связной. Связь держала с подпольщиками, что в городе были.
Глухо поговаривали в отряде, хитро посмеиваясь при этом, что связная и другую связь имеет. С главным подпольщиком, бывшим инструктором райкома.
Ну, я тогда совсем сосунок был, даже и не понимал, о чём идёт речь.
Главное - не с немцами же связь!
А вот когда на мои взгляды и редкие, робкие слова Катерина отвечать начала, - это я быстро понял. И закрутилось, и завертелось у нас с такой скоростью, что и не заметил я, как все в отряде стали называть нас женихом и невестой.
Мне-то что - я только гордиться стал. До неё-то у меня ни с кем и не было.
Сладко было, - что тебе сказать. Иногда аж стыдно становилось - она всё знает, всё умеет, а я - деревенщина, тумак тумаком.
Больше года мы так миловались. А потом Красная армия погнала немцев, вышли мы из лесов, и повёз я Катерину в мою деревню.
Одна мысль была - жениться! А вот матери Катерина сразу не глянулась.
- Больно шустрая да вёрткая! Да и старше тебя! И давай меня мать уговаривать, - Да не спеши ты так, погуляй еще…
А тут и повестка из военкомата пришла, в армию меня забирают. Поплакала моя Катюша, отгуляли мы проводы, и уехала она в город в техникум поступать. Говорила, - тот главный подпольщик обещал помочь.
- Не волнуйся, ждать буду! – со слезами утешала.

А я на флот попал. Северный. Да не просто во флот, а в подводники. Роста-то я был небольшого, но коренастый, крепкий.
Полгода учебки, - и вот я на подлодке. Дизельная «щучка», - так мы между собой называли лодки серии Щ.
Попал я машинистом-турбинистом в БЧ-5: боевая часть пятая, электромеханическая, на лодке самая большая. «Маслопупами» на называли, потому что из всех БЧ самые грязные мы ходили, вечно в масле да соляре.
Через год службы дали мне отпуск. Катерина моя по приезду обрадовалась, на шею бросилась, а я смотрю на неё - уж больно она красивая да счастливая. Расцвела просто.
Без меня.
Думаю, - или со старым инструктором шуры-муры, или новый инструктор завёлся. Я же на жён наших молодых командиров насмотрелся, всё уже понимаю.
А служить-то еще три года! Уехал я невесёлый.
Но - не было бы счастья, да несчастье помогло. В походе, правда, повезло, что уже на подходе к базе, авария у нас случилась. Кипящим маслом обожгло меня сильно.
Месяц в госпитале пролежал, а потом дали медаль и комиссовали.

Вернулся домой. Погулял неделю, как положено, потом протрезвел, расписались мы с Катериной, и устроился на работу в железнодорожное депо. Я же на флоте мотористом был, так что мои флотские навыки очень даже пригодились.
Через пару лет бригадиром уже стал, и вдруг начала казаться мне и работа, и семейная жизнь с Катериной моей такой постылой, что захотелось перемен, какого-то движения.
И пошёл я на курсы машинистов. Закончил.
Попервах помощником ходил, а потом начали и меня старшим ставить.
Сначала на ближние рейсы, а потом, со временем, и дальние пошли. Бывало, что по четыре-пять дней дома бывать не приходилось.
А мне нравилось.
Несётся в ночи состав, прожектор паровоза выхватывает из ночной темени уходящее вдаль стальное железнодорожное полотно, и так на душе становится спокойно и покойно.
О хорошем хочется думать. Взглянёшь на языки пламени в паровозной топке, и почему-то Катерину вспоминаешь.
Думаешь, - Ну, непутёвая, ну вожжа в известное место попала, ну, слаба на передок, но ведь - было, было…
И становится на душе как-то…
Не то чтобы лучше, но - легче, светлее.

А потом, смотрю, стали надо мной ребята в депо подсмеиваться. Сначала - за спиной, потом - в глаза. Мол, пока ты в рейсе, другие, прямо как по расписанию, твой бронепоезд, который на запасном пути, проведывают, - смазывают, чтобы не ржавел.
Пару раз я из рейса раньше вернулся, убедился, на беду, - не врут. Вышло как в том анекдоте, - только я не колоски от колхозника в кровати находил, а самих её хахалей. Хватали портки и голыми в окно сигали. И самое обидное, - наши же, деповские.
И такая меня как-то обида взяла. Пришёл утром с рейса, а домой ноги не несут.
Остановился в нашей ведомственной гостинице.
Кто-то видно Катерине доложил.
Зовут меня к телефону у администратора.
Катерина.
В слёзы, - Ты чего, такой-сякой, домой не идёшь?! Я переживаю, обыскалась вся.
Много чего хотел я ей сказать.
Но сказал, всего лишь, - Не.Хо.Чу.
Ага, как по складам. И положил трубку.
Перегорело во мне всё.
Что было.
Как день потом провёл - не помню. В два ночи мне в рейс надо было идти.

…Из дому я вышел около часу.
Расфасовал всё в два мешка. На круг вышло пуда три, не больше. Вес для меня - тьфу.
Петька, помощник мой, квёлый пришёл, - не выспался. Как отошли от станции и вышли на длинный перегон, я и говорю ему, - Лезь в тендер, покемарь там с полчасика!
Он - с радостью.
Пока он там дремал, я кусок за куском в топку и побросал. Мешки тоже сжёг, в бурых пятнах они были.
Конечно, слёзы наворачивались. Чай, не чужой человек, родная кровинушка.
Вот и сейчас, как услышу песню, где слова эти жалостливые, - …бьётся в тесной печурке огонь, аж передёргивает меня, не могу слушать.
А ты говоришь, - лямур, отношения…
Вон, у попа с собакой - тоже отношения.
Были.