Роман Михеенков : Гуидак

Каприччио

Alegretto

- Здесь невыносимо пахнет исторической справедливостью! - веснушчатый лик соседа Гарри луной взошел над самшитовой изгородью.
- Заходи, Робин-мать-твою-Гуд, и жену зови, у меня всё почти готово - я открыл калитку, мы обнялись.
- У нас сейчас гости… гостья, – он вжал голову в плечи, покосился на барбекю и жадно втянул мохнатыми ноздрями аромат печеной картошки.
- И гостью зови, что ты как неродной, у меня на всех хватит.
- Мелли! Барбара! Историческая справедливость! – от радости Гарри перекричал шторм на Тихом океане, терзавший пляж в ста метрах от нас.

С американскими соседями - Гарри и Мелани-Мелли - мы подружились в первый же вечер после моего появления в Тьерра дель Мар – глухой деревушке на границе бескрайнего национального парка и Тихого океана в штате Орегон. Тогда мне вдруг приспичило испечь картошку. Это не было ностальгией или какой-то позой русского на чужбине. Просто я всегда любил печёную картошку. И готовить несложно. Как выяснилось, соседи разделяли эту любовь, только до нашей встречи не знали об этом. Сначала они вели себя как две очень воспитанные собаки, которым хочется взять что-то вкусненькое у чужого, но нельзя: трепеща ноздрями, подошли к нашей общей самшитовой изгороди, улыбнулись, приветливо помахали. Я помахал и улыбнулся в ответ и положил в барбекю еще несколько картофелин так, чтобы они это увидели. Гарри начал покрякивать и громко интересовался у жены, что же у них на ужин, Мелли, слегка форсируя звук голоса, отвечала, что пока не решила. Затем Гарри изобразил, что подстригает нашу общую изгородь и минут десять, не отрывая взгляда от барбекю, поскрипывал секатором мимо веток. Доставая готовую картошку, я почувствовал, что он вот-вот захлебнётся слюной.

- Дорогие соседи. Картошку триста лет назад привезли в Россию из Америки. Уверен, что в вашем фаст-фуде ее готовят иначе. Если я приглашу вас на мой фирменный ужин – это будет исторической справедливостью, - так родился уникальный сленг нашей маленькой компании, и они стали требовать «исторической справедливости» почти каждый вечер.

Деревня Тьерра дель Мар казалась мне похожей на роговой гребень сухой элегантной старушки: шоссе Сандлейк роуд и плетущиеся от него к океану параллельные переулки. Создавая деревню, старушка разделила лес и волны аккуратным пробором. Мой домик с яблоневым садом, арендованный через знакомых американцев, выходил окнами на океан. Целыми днями я бродил по берегу, разговаривал с океаном. Обращался к нему довольно фамильярно - «Тиша», но он, как казалось, на меня не обижался.
Я выбрал это место как самое глухое и удаленное от привычной реальности. Любить людей, окружавших меня на родине, стало сложно, а жалеть - просто опасно. Черно-белое мышление, как выяснилось, склонно к дроблению: людям, взвинченным пропагандой, стало недоставать навязанного им глобального конфликта, склоки переместились внутрь групп единомышленников, разрывая, казалось бы, незыблемые узы. Ругались уже не «либералы» с «патриотами» – первые утратили в интернет-баталиях смысл либеральной идеи, а вторые никогда не понимали истинного значения слова патриотизм. Сейчас готовы поубивать друг друга были уже поклонники и противники самодеятельного режиссёра, невнятной певички и даже болонки популярной блогерши. Последней каплей стало обвинение в эмпатии. В смысле, меня обвинили.
- То есть, ты - над схваткой, ты можешь сострадать этим убогим мразям, а я, по-твоему, говно, зацикленное на бессмысленной борьбе ради борьбы? – поинтересовался персонаж, называвший себя моим другом. А я всего-то сказал ему, что человек – очень отзывчивое существо, наделенное светом и тьмой в равной степени, и выдающее либо свет, либо тьму по запросу.
Конфликт стал в России способом существования. Повод мельчал в геометрической прогрессии. Увидев ругающихся по поводу прогноза погоды, я решил не дожидаться, когда на улицах появятся человекоподобные, одной рукой гладящие себя по головке, а другой вонзающие в себя ножи. Изложив на пятистах страницах свою давнюю идею возможности движения к свету, я сдал рукопись в издательство и, не дожидаясь выхода книги, сбежал за океан. Решил не возвращаться, пока будет хватать денег на существование или не закончится гостевая виза. Того или другого, по моей наивно-оптимистичной оценке ситуации на тот момент вполне хватало, чтобы вернуться в совсем другое государство или в одно из государств, появившихся на его месте.

Гарри Мартинс – здоровенный рыжий добряк с внешностью терминатора – приехал к жене в Тьерра дель Мар, отсидев десятилетний срок в тюрьме Шеридана. Освободился за год до нашего знакомства, как раз успев перечитать все приличные книги в тюремной библиотеке. Брокерская компания Мартинсов мухлевала на фондовой бирже и кинула клиентов на пару сотен миллионов. На суде Гарри клялся, что сам стал жертвой мошенников, свою вину не признал. Пропавшие деньги так и не нашли. Наблюдая за ангелоподобной Мелли, я подозревал, что аферой руководила именно она, но подтверждений у меня не было. Пока Гарри мотал срок, его супруга перебралась из Нью-Йорка в Тьерра дель Мар, что в часе езды от Шеридана, чтобы чаще видеться с мужем. Она купила участок земли на побережье и занялась обустройством семейного очага. На момент нашей встречи им было почти по пятьдесят. Светящийся в закатных лучах домик из песчаника, сад с белыми магнолиями и нежность в их отношениях. Сотен миллионов, вложенных в строительство, я не увидел.
- Понимаешь, чувак, всё это затевалось не ради денег. Деньги – иллюзия. Биржи, банки, государства – это всё сплошные аферы, только аферисты договорились между собой и выстроили систему, в которой нам предложено существовать. А я не хотел и не хочу играть по их гнусным правилам. Только меня самого кинули. Мы хотели оставили немного себе на старость, а остальное анонимно пожертвовать на благотворительность, - разоткровенничался подвыпивший Гарри через пару дней после знакомства.
- Да ты Робин-долбаный-Гуд!
- Милый, а ты не слишком много болтаешь? – одернула мужа Мелли.
- С этим русским не страшно, правильный человек, - он едва не вышиб меня из кресла дружеским похлопыванием по плечу.
- Откуда вдруг такая уверенность, чувак?
- Я в тюрьме русскую литературу читал, ты – коктейль из Достоевского и Гоголя, плюс пара кубиков Чехова.
- И что?
- Такая же паршивая овца (black sheep – чёрная овца), как и я, только, мать твою, русская,- он удовлетворённо улыбнулся.
- Гарри, ты выражаешься неполиткорректно, правильно будет afro-sheep (афро-овца), - хихикнула Мелли.
- За нас, брат!
- Ребята, у вас тут прямо пастораль: встретились две паршивые овечки и милуются на зелененьком лугу, - покачала головой Мелли.

Разошлись поздно, подробно выпив за Гоголя, за Хемингуэя, за Чехова, за ОʼГенри… За Набокова пили уже стоя и обнявшись. Nabokoff – наше общее everything.
За неделю я подружился со всеми жителями деревни. Это было несложно. Они никогда не видели живого русского, а я никогда не встречал столько милых приветливых людей на одном квадратном километре. Но с Гарри и Мелли у меня сложились какие-то особенные отношения. Нежные.
- В тебе утрировано всё, что я люблю в американцах, и совсем нет того, что я в них терпеть не могу, - определил Гарри суть своей ко мне симпатии.
- Американцы – такой же штучный товар, как все люди, - я побоялся, что сосед съедет на разговор о политике.
Отсутствие разговоров о войне и политике было главным достоинством Тьерра дель Мар вообще и нашего общения с Гарри и Мелли в частности. Они не смотрели телевизор, его просто не было в доме, и я подозревал, не знали имени своего президента. Люди жили в своё удовольствие между лесом и океаном. Что ещё нужно?

ххх

- Барбара, моя кузина, она приехала изучать рыб, - представила гостью Мелли. – А это наш русский сосед, я тебе о нём рассказывала.
- Малаколог, изучаю моллюсков, - скривившись, уточнила Барбара, создавая мою цифровую копию в своём внутреннем компьютере с помощью холодных голубых глаз.
- Ты понял? Это тебе не хрен собачий, чувак, - покачал головой Гарри.
- Да, это совершенно другая область зоологии, - холодно подтвердила Барбара.
- Очень интересно и очень приятно, - я невольно прикрылся рукой, когда малаколог в процессе сканирования дошла до моих чресел.
- Я придумала новые соусы для твоей картошки, мы с Барри накроем на стол, - засуетилась Мелли.
- С Барбарой, - поправила кузина.
- Прости, с Барбарой, - дамы удалились на террасу.
- У тебя когда-нибудь было со Снежной королевой, чувак? – Гарри проводил родственницу взглядом.
- Пока нет…
- Выживешь – расскажешь.
- Думаешь, будет?
- Мне как-то приходилось видеть глаза голодной акулы.

Если бы я смешивал коктейль «Барбара», то плеснул бы в хай-болл процентов примерно тридцать самодостаточности, столько же - прагматизма, капель пятнадцать - снобизма, пять кусочков льда. И до краев бокала – манящего, завораживающего, обволакивающего магнетизма. Я бы назвал Барбару красивой. Высокая, с безупречной осанкой. Длинные стройные ноги. Плечи - на мой вкус, несколько широковаты и слишком прямые, но это её не портило, скорее наоборот. Удивительно интересное лицо, собравшее лучшие черты потомков всех волн эмиграции.

Ужин начался с разговоров о печёной картошке, соусах и здоровом интернационализме. С появлением Барбары за нашим столом возникла лёгкая неловкость, которую больше других испытывала Мелли. Гарри всё время пытался беззлобно подтрунивать над кузиной жены, но каждый раз это срабатывало не в его пользу: то она двумя словами обращала шутку против него самого, то воспринимала её буквально, проявляя полнейшее отсутствие чувства юмора. Складывалось впечатление, что её внутренний компьютер мгновенно отфильтровывает шутки, выбирая те, на которые она может отреагировать, остальные же блокирует по умолчанию.
- Чувак – писатель, книжки пишет, - Гарри понял, что стать королём юмора в тот вечер ему было не суждено.
- Я в интернете прочитала, - Барбара внимательно наблюдала за нашими руками, выбирая максимально удобный способ обращения с печёной картошкой.
- И как тебе? – Мелли очень надеялась если не на лестный отзыв, то хотя бы на человеческую оценку.
- Мне сложно судить по двум переведённым на английский рассказам и вообще по переводам, но напоминает Чехова, - не найдя оптимального решения ни в одной из наших тарелок, она мелко нарезала картофелину и полила её соусом.
- Никогда не слышал ничего приятнее, - искренне обрадовался я и сравнению с любимым писателем, и тому, что малаколог его читала.
- Мне ближе ваш Лео Толстой. Он четче формулирует.
- Так-то, чувак, - подмигнул Гарри.
- Знаю, Гарри, что ты из русских писателей предпочитаешь Достоевского. По понятным причинам, - она выразительно посмотрела на Мелли.
- Я, Барбара, вообще поклонник великой русской литературы. Нам, американцам, тоже есть, чем похвастаться, но это несопоставимые величины. Выпьем за русскую литературу!– он поднял рюмку.
- А вот сейчас ты меня обидел, Робин Гуд, - я жестом остановил соседа.
- Пристрели меня, брат, если есть, за что.
- За американскую литературу обидно. Я поклонник. И вообще, нет у литературы национальности. Искусство принадлежит людям, а не государствам. ОʼГенри – такой же мой писатель, как и твой. Американский у него только паспорт. А Гоголь – твой писатель, как и Барбары, и Мелли.
- Государство имеет паспорта, фондовые биржи и тюрьмы, но не писателей или художников, - Барбара впервые посмотрела мне в глаза.
- Мелли, ты посмотри, как они спелись?! – Гарри возмутился, удивился и обрадовался одновременно.
- Как тебе в Тьерра ла Мар? – спросила Барбара, не отводя взгляда.

Я собрался ответить что-то типа «мило» или «очаровательно», но почему-то впал в ступор. Что-то в её вопросе было странным и одновременно близким. Загадка и какое-то приглашение. Взгляд холодный, но заинтересованный, а вопрос тёплый, хотя и непростой.

- Дель Мар, - поправил её Гарри, решив за меня загадку.
- Ла Мар – Эль Мар. Испанские артикли. Море женского рода или мужского. В Тьерра ЛА Мар мне совсем хорошо, - я улыбнулся Барбаре.
- Море – колыбель жизни, оно имеет женскую, созидательную природу, я думаю, так правильнее, - окончательно оттаяла она…
- У Хемингуэя старик так обращался к морю, - вспомнил я.
- Да, эта занудная повесть о непрофессиональной организации труда, - … и окатила меня ледяной водой.

Было странно, почему я так болезненно на это отреагировал. В начале вечера казалось, что Барбара будет досадной помехой на пару часов. Потом я не заметил, как начал стараться подбирать такие темы и вопросы, чтобы она смогла проявить что-то человеческое. Захотелось если не помочь раскрыться Барбаре, то открыть её для себя. Интерес, как показалось, был абсолютно не спортивный. Как найти диалог с прекрасной инопланетянкой. Я так обрадовался этому «Ла Мар».

- Барбара, а ты приехала отдохнуть? – чтобы снова не разочаровываться, я закрыл литературную тему.
- Нет. Заканчиваю статью для «Acta Zooligica», мне необходимо своими руками выловить предмет исследований.
- И кого же ты исследуешь?
- Panopea abrupta, - очевидно, Барбара была настолько увлечена работай, что и подумать не могла, что кто-то может не знать её моллюска.
- А человеческое название у него есть? – поинтересовался Гарри.
- Индейцы Нискуали называют его Гуидак. Двустворчатый моллюск.
- А-а-а-а! Это круто! - обрадовался сосед.
- В переводе «глубоко копающий».
- Прямо как ты, чувак, - хохотал Гарри.
- Никакого сходства. Разные биологические виды, - уточнила Барбара.
- Близнецы! – не унимался он.
- Гарри, прекращай, - хихикнула Мелли.
- Да что такого в этом моллюске? - пытался выяснить я, никогда не видевший гуидака даже на картинке.
- Ты всё время во всём ищешь смысл, даже если его нет и его быть не может. Глубоко копаешь. Вот и гуидак тоже… - сквозь смех и слёзы ответил Гарри.
- Гуидак… и его роль в русской литературе… - Мелли уже не смеялась, а всхлипывала.
- Как он выглядит, Барбара? Почему эти сволочи надо мной смеются?
- У Лафонтена есть басня «Писатель и гуидак», неужели ты не читал? – сосед начал повизгивать от смеха.
- Это самый крупный двустворчатый моллюск на планете. Его тело состоит из двух сросшихся сифонов. Если хочешь, приходи завтра на пляж, отлив начнется в десять тридцать две, я буду ловить гуидаков, - предложила Барбара.
- Гуидак назначает свидание, - простонал Гарри, и они с Мелли синхронно рухнули лбами об стол.
- Нет, на свидание ты пригласишь меня на завтрашний вечер, - не обращая внимания на смех, абсолютно серьезно ответила Бербара.

Выходило, что Гарри не выдумал про взгляд голодной акулы. «Свидание», как подсказывал мой скромный опыт общения с американками – простой и очень внятный формат. Если девушка соглашается пойти с тобой на свидание, это своеобразный контракт о том, что после кино и ресторана всё закончится близостью. При этом никаких обвинений в домогательствах. Вполне себе юридический термин, отделяющий здоровое влечение от уголовного кодекса. Если она согласна, тебе остаётся только ничего не испортить. Не нажраться, не начудить, и всё будет ok. И самая большая прелесть свидания – никаких обязательств. Если обоим всё понравилось, могут повторить, нет – нет. Для меня, заставшего времена, когда русские девушки отдавались за стихи и романсы, это было несколько неромантично. Подумал, что улучу момент, чтобы спеть что-нибудь из Биттлз. Потешить свою тонкую душевную организацию.

- То есть, завтра никакой исторической справедливости? – мгновенно перестал смеяться Гарри.
- Я тебе с собой заверну, Робин Гуд.
- Тогда сегодня будем песни орать. На океане шторм, соседи нас не услышат. Закидывай ещё картошку, я сейчас, - сосед растворился в темноте.
- Ты очень вкусно готовишь очень полезную еду, - Барбара вызвалась помогать мне с готовкой.
- Не знал, что она полезная.
- Я проанализировала процесс приготовления картошки с точки зрения химии – всё просто супер.
- Для меня это романтика. Что-то из детства. Ночь, лес, костёр. Первые поцелуи.
- Странно, - Барбара провела языком по зубам. – С поцелуями у меня это не очень сочетается, картошка застревает между зубами. Подожди… - поцелуй был техничен, будто его ставили, как голос певцам, он был весьма порочен, мог бы называться страстным, но был совершён исключительно в научных целях.
- Наверное, это говорит о достоинствах советской детской стоматологии, - сказал я, чтобы скрыть панику и собраться с мыслями.
- Думаю, дело не в этом. Если оба целующихся едят картошку, то не имеет значения, у кого именно она застряла в зубах, - предположила Барбара.
- Если ты напишешь формулу поцелуя с картошкой – мне станет грустно.
- Извини, чувак, балалайки для тебя нет, - Гарри принёс гитару.

Мой англоязычный гитарный репертуар включает в себя пару композиций «Роллинг стоунз», примерно столько же «Дорз», половину песен Элвиса и всё творчество «Биттлз». Пою с удовольствием, о чём - не понимаю. Выучив английский хотя и довольно поздно, но сносно для общения, я специально оставил тексты любимых песен непереведёнными. Запретил себе их переводить. В детстве, когда западная музыка была запрещена, я слушал и запоминал тексты с пластинок «на костях». Просто запоминал и воспроизводил звуки. Теперь я мог перевести каждое слово, но оберегал себя от увязывания этих слов в единое целое. Не всё необходимо понимать. Что изменится, от того, что я переведу «Yesterday»? Понятное дело, что там наивные розовые сопли ни о чём, но сколько разного и яркого, сколько счастья и страданий в моей жизни было связано с этой песней.

Гарри начал с кантри. Что-то про любовь ковбоя к пирогам: она любит его, он любит пироги, потом у них семеро детей, а у соседки пироги чуть вкуснее и с морепродуктами. Мелли под аккомпанемент мужа страстно спела «I will survive». Я промурлыкал любимую «Yesterday». И тут гитару взяла Барбара. «Historia de un amor». Всегда с ума сходил от этой песни. Как её исполняла Чезария Эвора! Барбара нашла в песне что-то совершенно другое. Контролируемую тоску сильной женщины по несуществующему мужчине в сказочном совершенном мире. Но мурашки, волнами пробегавшие по моей коже с каждой строчкой, подсказывали, что я ошибаюсь. И в подтексте жило разбитое сердце. Её разбитое сердце. Умопомрачительное глубокое контральто с хрипотцой, хотя разговаривала она обычным сопрано. Мне показалось, Барбара пела для меня.

- Чувааааак… - покачал головой Гарри, имея ввиду что-то типа «идущие на смерть приветствуют тебя», за что получил от Мелли подзатыльник.
- Барбара, это было… - я не смог подобрать слово, предпочёл замолчать.
- Я целый год выбирала между карьерой певицы и учёного. Меня приглашали в бродвейские мюзиклы, но наука показалась более интересной.

Из ниоткуда возник хромой Джек – сосед справа. Сказал, что песни нравятся, и полицию из-за ночного шума он вызывать не будет, если разрешим присоединиться. Потом пришли Доусоны – престарелые растаманы из домика на берегу, запахло марихуаной. Через полчаса в моём садике собралась почти вся деревня. Пели в основном кантри, после каждой песни косились на Барбару, споёт ли ещё. Она изредка брала гитару и приводила Тьерра дель Мар в восторг. «Sway», «Богемская рапсодия», «Besame mucho». Она начинала петь и становилась какой-то другой. Исчезала научная сухость, возникала чувственность. Будто невидимый экзорцист на время песни изгонял из неё дьявола практичности.
Когда меня попросили спеть русскую песню на русском, я почему-то спел «Цвiте терен». Её пела моя бабушка. Никто ничего не понял, но мелодия понравилась. Матерные частушки я пел в английском переводе.

Килька плавает в томате,
Ей в томате хорошо,
Только я, едрёна матерь,
Места в жизни не нашёл.

- Это про тебя, чувак, - догадался Гарри.
- И про тебя тоже, Робин Гуд.
- Мне так приятно, - сосед стукнул себя кулачищем в грудь.
- Мертвая рыба не плавает… - уточнила Барбара.
- Он завтра у гуидака поинтересуется, - заржал Гарри.
- Уже совсем поздно, увидимся утром на пляже, - она поднялась из-за стола.

Гости расходиться не захотели, мы пели до рассвета. Гарри заснул в кресле, нам с Мелли пришлось разбудить его - перенести огромную тушу терминатора мы бы не смогли.

- Чувак, а счастливые рыбки в консервной банке с красным соусом – это образ общества при вашем кровавом режиме? – потягиваясь, спросил сосед.
- Никогда об этом не думал, - честно признался я.
- Мне кажется, что так. У нас такая же фигня, только банка полосатая и со звёздочками.
- Пошли спать, афро-овца, не отравляй нашему другу жизнь разговорами о политике, он сюда приехал от этого отдохнуть, - мудрая Мелли взяла мужа за шиворот.

Мне снился гуидак: огромное чудище, похожее на гигантского осьминога, плавало в джакузи, бурлящем томатным соусом, и делало непристойные предложения. Когда оно протянуло ко мне липкое в присосках щупальце, я от страха проснулся. Как выяснилось, вовремя: будильника не услышал, а на часах было почти двенадцать. Быстро сварив кофе, я рванул на пляж.
Первое, что я увидел, обогнув бунгало Доусонов – лежащую на боку Барбару. Неведомая сила пыталась утащить её за руку под землю, но девушка отчаянно сопротивлялась. Подбежав к ней, схватил её за ноги и потянул на себя.
- Что ты делаешь?! – возмутилась Барбара.
- Спасаю…
- Кого?
- Тебя…
- Ты только что спас гуидака.
- Прости, со стороны это выглядело довольно жутко, - слегка успокоившись, я обратил внимание, что в том месте, где только что лежала Барбара, торчит трубка, через которую насос прокачивает воду.
- Ну да, - рассмеялась Барбара, увидев сцену ловли гуидака моими глазами.
- Я на такой рыбалке впервые.
- Это не рыбалка. Совсем другой процесс. После отлива я палочками отметила места, где они высовывались из песка. Если подойти, гуидаки прячутся, чтобы извлечь их, надо размыть пространство вокруг. Смотри, - она воткнула трубку поглубже, легла на песок и погрузила в него руку по самое плечо.
- Я могу чем-нибудь помочь?
- Можешь дальше пялиться на мои сиськи, под мокрой рубашкой они выглядят впечатляюще.
- Прости…
- За что? Здоровая реакция здорового мужского организма, - она выразительно посмотрела на мои шорты, но тут же переключилась на что-то происходящее в недрах. – Комон, комон, комон… Йес-с-с-с!!! – Барбара вытащила из песка кусок слоновьего хобота длиной почти в метр.
- Это и есть гуидак?
- Посмотри, какой красавец! – она смыла с него песок струёй воды.
На счёт схожести с хоботом я был прав только отчасти. Гуидак не напоминал, а являлся точной копией члена. Огромного члена. С тестикулами – створками раковины. Выглядел он крайне неприлично.
- Мне долго придется смотреть на твои сиськи, чтобы добиться такого результата… - в растерянности пролепетал я.
- Главное, чтобы у тебя не появилось комплексов, а то у нас сегодня свидание, - абсолютно серьёзно заволновалась девушка.
- Будем надеяться…
Вспомнилась частушка:

Звали девушки на танцы,
А я с ними не пошёл,
Пиджачишко на мне рваный,
И х..шко небольшой.

- Ты мой хороший! – сказала она моллюску и… Она поцеловала его. Я ощутил этот поцелуй в соответствующем месте, но эффект разглядывания её бюста мгновенно улетучился. Наверное, мой гуидак испугался конкуренции и зарылся в песок.
- Хочешь попробовать? – спросила Барбара.
- Поцеловать?..
- Нет, поймать гуидака.
- Давай попробую, - согласился я, предполагая если не выбить клин клином, то слегка отвлечься.
Мы перенесли оборудование к метке в нескольких метрах от нас. Девушка воткнула трубку в песок.
- Ложишься, запускаешь руку, нащупываешь его. Только бери его за раковину, так проще тащить, - она проделала весь процесс, кроме последнего пункта.
Я запустил руку в песок, нашарил там моллюска. Прикасаться к нему было жутко неприятно. Омерзительно. Скользкий, противный, ещё и упирается.

Извлечённый мною гуидак был огромен.
- Вау! – оценила Барбара. – Тебе понравилось?
- Интересный опыт. Неожиданный.
- Сюжет для рассказа?
- Ага, любовный треугольник.
- А кто третий?
- Гуидак, кто же ещё.
- Это невозможно, я тебе уже говорила, мы разные биологические виды.
Захотелось ответить, что мы с ней тоже с разных планет, но побоялся испортить себе вечер. Тело у этой инопланетянки было роскошное, а у меня на тот момент месяц, как не было женщины.
- А их едят? – поинтересовался я, чтобы что-нибудь сказать.
- Да, хотя они не очень вкусные, но с хорошим японским соусом – вполне. У меня идея! Раз у нас сегодня свидание, мы на закате будем гулять вдоль океана – других развлечений здесь нет, потом пойдём к тебе. Ты приготовишь картошку, а я гуидака. Ок?
- На запах картошки придут Гарри с Мелли.
- А мы сначала займёмся сексом, а потом начнём готовить, - предложили Барбара.
Очередная частушка перелилась в голове мелодией кантри:

Со стола упало блюдце,
Самовар качается,
На столе, когда е..тся,
Шумно получается.

- Закат сегодня в семь сорок три. Я зайду за тобой в семь, - она перекинула гуидаков через плечо, взяла насос и удалилась, оставив меня смаковать прямую иллюстрацию к поговорке «Кому чё, кому ничё, кому х.. через плечо».

- Как тебе гуидак? – Гарри поджидал меня у калитки.
- Сукин ты сын, Робин Гуд.
- Осторожнее, чувак, я, когда впервые его увидел, у меня с Мелли неделю ничего не получалось, всюду члены мерещились, а ты у нас натура тонкая, трепетная, - предостерёг сосед.
- Пошёл ты!
- Ладно тебе, я же по-дружески.
- Будешь издеваться – отлучу от исторической справедливости.
- Молчу, чувак! – картинно испугался сосед.

Мне не без труда удалось выветрить из памяти неприличного моллюска, а тут Гарри со своими историями. И не положишь с прибором на этого гуидака – он сам с прибором.
Целый день меня преследовал образ этой в прямом и переносном смысле х..ни. В фаллическую форму сливались облака над Тьерра дель Мар, его очертания напоминали кипарисы, даже рычаг переключения скоростей в моей убитой временем машине показался чем-то похожим. Пробовал писать, но мысли всё время возвращались к гуидаку.
В семь пришла Барбара. На ней было лёгкое белое платье, подчёркивающее всё лучшее в и без того совершенном теле. Мы пошли гулять вдоль линии прибоя на юг. Солнышко неторопливо катилось в океан.
- Представляешь, сколько удивительных совпадений должно было случиться, чтобы мы с тобой сейчас оказались здесь? – было бы логично, если бы это сказал я, но никак не Барбара.
- Как минимум два – те самые сперматозоида добежали до тех самых яйцеклеток, - от неожиданности я ответил в её стиле.
- Фу, какой ты неромантичный. Я не об этом. Меня звали ловить гуидаков в Канаду. Ты мог выбрать другую глухую деревню на побережье. Я вообще не понимаю, как ты нашёл Тьерра Ла Мар на карте.
- Чудом. Благодаря которому мы встретились, - я всё никак не мог перестроиться на её романтические проявления, о которых не мог даже подозревать.
- Этих чудес бесконечное множество. Целая Вселенная, - было впечатление, что её романтизм включили рубильником или загрузили в виде обновления программы, но от этого он не переставал быть искренним и очаровательным.
- В нашей с тобой вселенной самый красивый закат.
- Я сегодня закончила статью.
- Поздравляю. Дашь почитать?
- Разве тебе будет интересно? Это научная литература.
- Мне интересно всё, что написано тобой, - я включил своего испуганного романтика.
- А потом я написала стихотворение, - продолжила Барбара беспощадно крушить мои представления о ней.
- Прочитаешь? – после просьбы о чтении научной статьи, я не мог об этом не попросить.
- Почему нет…
Она шла по песку, низко опустив голову, и читала стихи.

Загадочный русский,
Мы с тобой с разных планет,
Но я не хочу искать разницу или сходство между нами,
Хочу, чтобы мы делились друг с другом нашими особенностями.

Воспроизвести перевод стихотворения, всего один раз услышанного на неродном языке невозможно. В нём было место нежности и искренности, открытости и детской непосредственности. Стихотворение стало тем неуловимым моментом наших коротких отношений, когда желание просто переспать с красивой женщиной превратилось в необходимость быть с ней нежным. Концовка меня несколько смутила.

И мы достаём из песка
Всех своих гуидаков.

Я так боялся механического секса на заранее оговорённых условиях, а тут вдруг родился момент для первого ненаучного поцелуя. Он был солёным от океана, сладким от её губ и таким трепетным.

- Побежали к тебе…

Никогда это не было так воздушно. Лежа с закрытыми глазами, я чувствовал только её дыхание, Барбара не прикасалась ко мне. Едва уловимое движение воздуха от уха к ключице. Лёгкий бриз по губам. Маленький смерч вокруг... Она меняла ритмы и интенсивность, создавая уникальное дыхание для каждой клеточки моего тела. Наступившая невесомость усыпила чувство реальности. Я превратился в чистое бестелесное возбуждение, летящее в потоках воздуха, во всех направлениях одновременно. Почувствовав приближающийся ураган, я испугался, что вместе с ним вернётся гравитация, но случилось ровно наоборот – меня просто не стало.

- Ты жив, загадочный русский?
- Не знаю, но требую продолжения, - открыв глаза, я увидел Барбару с двумя бокалами вина, один из них она протянула мне.
- Мы куда-то спешим?
- Твоё дыхание… я тоже хочу так уметь.
- Тебе теория или практика? – она расстегнула верхнюю пуговку на платье, я обратил внимание, что лежу перед ней абсолютно голый, а она так и осталась одетой.
- Мне всё и сразу.
- Помнишь моё стихотворение на берегу: «Хочу, чтобы мы делились друг с другом нашими особенностями»…
- Замечательное стихотворение.
- Тогда… - Барбара отвернулась к окну, платье соскользнуло с плеч, она повернулась…
Сначала мне показалось, что это галлюцинация, вызванная эмоциональным шоком от дневного знакомства с гуидаками. Я зажмурился и потряс головой, чтобы отогнать видение. Открыв глаза, я обнаружил, что неприличный моллюск свисает меж её ног.

- Если ты не настаиваешь на продолжении, я не обижусь.
Я залпом осушил бокал:
- Не настаиваю!
- Понимаю. Слишком неожиданно. Но мы же можем быть друзьями? – Барбара подняла с пола платье.
Натягивая джинсы, я не сразу попал ногами в штанины:
- Можем!
- За дружбу? – она разлила вино по бокалам.
Я снова выпил залпом:
- Ура!

Она долго что-то рассказывала, я невпопад кивал, абсолютно не воспринимая информацию. Мысли появлялись в голове раскатами грома и следующими за этим обжигающими вспышками.
Р-р-р-р-р – клац! Таких жестких приземлений переживать не приходилось.
Р-р-р-р-р – клац! Дело не в том, что у меня это чуть не случилось с трансвеститом. Я всегда относился к инакоспаривающимся нормально, то есть не делил людей на обычных и представителей ЛГБТ сообщества.
Р-р-р-р-р – клац! Почему-то вдруг вспомнил, как был свидетелем на свадьбе моих друзей геев.
Р-р-р-р-р – клац! Меня шокировала бездна, разверзшаяся между ощущениями её дыхания и зрелищем его гуидака.
Р-р-р-р-р – клац! Один fuck – не гуидак. Да и не было фака.
Р-р-р-р-р… Реальность стала постепенно обретать контуры, вернулась возможность воспринимать информацию.

- И не обижайся на Гарри и Мелли. Они тебя, конечно, подставили, но у них не было шансов отказаться. Я их шантажирую по финансовой части.
- Гарри же уже отсидел?
- Только за половину. Если я расскажу полиции обо всех их махинациях, оба сядут ещё на столько же, - в её голосе проскользнула гордость. – Это я увела у них все украденные деньги.
- Вор у вора шапку украл.
- Не совсем. Никто не верил в мою работу, никто не хотел финансировать. Я всё трачу на науку.
- На гуидаков?
- Зря смеёшься. Благодаря моим открытиям, лет через двадцать люди получат недорогое и эффективное лекарство от рака.
ххх

- Пока ты, Гарри, не просверлил в своём друге дырку немым вопросом, я тебя успокою – всё было просто потрясающе, - сказала Барбара, когда на ужин пришли соседи.
- Что, так заметно? – Мелли выписала мужу подзатыльник.
- Мелани, ты мне поможешь? Я приготовила моё фирменное блюдо – гуидак с соусом терияки, - они отправились накрывать на стол.
- Это, случайно, не из твоего? – поинтересовался Гарри.
- Пошёл ты. Друг, называется.
- Ты же про это напишешь. Это мой подарок русскому писателю и великой русской литературе, - пытался оправдываться Гарри. - Жопа не болит?

Ночью я забронировал гостиницу на Восточном побережье и купил билет на утренний рейс. Прощание с Тишей пришлось на час отлива. Добредя до линии прибоя, я увидел торчащего из океанского дна огромного гуидака. Почувствовав моё приближение, он презрительно фыркнул и зарылся в песок.