Шева : Вдовушка

Строго говоря, вдовушкой она не была. Ведь они не были даже расписаны.
Но подспудное, тщательно скрываемое чувство, что она осталась одна, и вряд ли ей светит возврат к тем таким счастливым мгновениям, что одно время освещали и украшали её жизнь, поневоле заставляли её не только чувствовать, но даже и вести себя так, будто она овдовела.
Возвращаясь каждый вечер в одиночество опустевшей квартиры, она будто заново пугалась этой пустоты и пыталась тем или иным образом прогнать её, загнать в самый дальний угол подсознания.
Как пелевинский Чапаев.
Вот и сейчас, прийдя домой и переодевшись, первое, что она сделала, - поставила в магнитофон любимую Яшину кассету.
- A hard day’s night…, - пел немного резковатый, но приятный мужской голос.
Марина неважно знала английский, но интуитивно чувствовала, будто что-то роднит её вечер тяжелого дня и с этим голосом, и с этой грустной мелодией. Готовя себе неказистый ужин, она вспоминала, как хорошо было, когда она готовила ужин на двоих, как Яков хвалил её кулинарные способности, говорил, что ни в каком ресторане такой вкуснятины не найдёшь.
- Даже в том, куда ты меня повёл, когда мы только познакомились? – довольно спрашивала Марина.
- Это ты про ресторан на Костантиновской? – уточнял Яков, - Да ну, им до тебя далеко!
А вот Марине тот ресторан очень понравился. В старом, историческом районе, но в тихом, неприметном месте. В подвальчике.
Красивый, богатый, восточный интерьер, вышколенные официанты.
Как потом Яков ей объяснил, это был афганский ресторан. Название, правда, было у него несколько странное, даже старорежимное, - «Проходимецъ».
В меньшем зале гуляла уже подпившая компания, судя по доносившимся громким голосам и тостам, похоже - корпоратив, в большом же зале, где в уютном углу на уютных диванах сели они с Яковом, кроме них никого не было.
Что делало их пребывание вдвойне приятным. Казалось, что на этот вечер ресторан существует только для них двоих.
И немое чёрно-белое кино на большом экране напротив их столика, и такие же чёрно-белые старинные фотографии на драпированных муаровых стенах создавали удивительную и приятную атмосферу, - будто они с Яковом перенеслись в начало прошлого века.
Своей роскошью восхитила Марину дамская комната. Она с горечью отметила, что её домашняя сантехника в сравнении с ресторанной выглядит как забитая и чумазая Золушка.
А когда Яков рассказал, что в заведении «для джентльменов» на стенах висят тоже чёрно-белые фотографии, но с голыми барышнями, - похоже рекламные открытки публичного дома тех лет, Марина не выдержала, и воспользовавшись отсутствием официантов, приоткрыла дверь в означенное заведение, - будто ненароком ошиблась, и цепким взглядом скользнула по стенам.
Действительно, девушки рубенсовских форм беззастенчиво выставляли свои телеса в завлекательных, по их мнению, позах. Что тогда Марину очень порадовало, - её фигура была намного привлекательней.
Уж она-то точно знала.
И заказанное блюдо, - бараньи рёбрышки на гриле тогда ей очень понравились.
Хотя Яков говорил, что к неё - вкуснее.
Из-за воспоминаний глаза Марины опять начали набухать.

Исчез Яков неожиданно и очень странно.
Он жил у неё уже полгода. Работа у него была связана с командировками.
Отъезжал раз, а то и два в месяц. Очередной раз собрался, как обычно, попрощался, и уехал.
И пропал.
В мобилке женский голос мягко разъяснял, – Абонент недоступен.
Где Яков работал, Марина не знала.
И где искать? В рельсу стучать? Так знать бы - на каком вокзале.
Марина без аппетита поела, - еда не лезла в горло, и вдруг неожиданная мысль подняла ей настроение, - а не сходить ли ей завтра в Русский музей?
Она была там с Яковом два раза, и оба раза у неё остались самые приятные воспоминания. Якову нравилась живопись, он в ней разбирался, и Марине было приятно слушать его пояснения.
А как она со смущением и тайной гордостью зарделась, когда он сказал, что картина Лермана «Парижанка» будто с неё писана.
- Не Ренуар, конечно, - сказал тогда Яков, увидев картину первый раз, - зато вылитая ты!
Его любимыми картинами в музее, перед которыми он долго простаивал, были «На севере диком» Шишкина, "Три царевны подземного царства" Васнецова и «Девочка на фоне персидского ковра» Врубеля.
К последней Марина Якова даже ревновала.
Что-то мистическое, загадочное, потустороннее было во взгляде этой девчушки, вот-вот собирающейся стать женщиной. Или уже ставшей - кто знает?
Но больше всего Яков любил небольшое, камерное полотно «Вдовушка». Может, какую-то роль сыграло то, что художника, - Капкова, тоже звали Яков?
Хотя - вряд-ли.
Лицо изображённой на картине молодой женщины было действительно удивительно.
Сочетание молодости и редкой красоты с горечью и тоской невозвратной утраты. Что подчёркивалось фоном, на котором проступало ярко-белое лицо.
Собственно, фона как такового не было, - фоном была чернота.
Которая чернее ночи.
И которая лучше всего передавала и отражала нынешнее состояние Марины.
Яков тогда долго ей еще рассказывал о судьбе художника начала девятнадцатого века, который был простым крепостным, но за талант, без выкупа, графом Воронцовым был отпущен на вольную, стал учеником Брюллова, но, увы, из тени мастера так и не смог выйти на свет. Хотя талант его был очевиден.

На следующий день, неспешно обойдя всю экспозицию музея, Марина надолго остановилась перед «Вдовушкой».
- А ведь это - я! Как с меня писано, - подумала вдруг Марина.
И, как известная Алёнушка, пригорюнилась.
…На самом деле у Якова, - Капкова конечно, было шесть или семь незначительно отличающихся копий «Вдовушки», ныне разбросанных по музеям областных центров европейской части России.
Марина об этом не знала.
И слава Богу.