Дебальцевский залупосос : Два брата

Шел уже восьмой час, как я лежал практически без движения на небольшом холме, сразу за которым начинался лес. Высокая трава и редкие кусты окружали меня. Сверху я был накрыт отрезком маскировочной сети. Тщательно замотанный в зелёную тряпку, ствол моей винтовки со снайперским прицелом оставался снаружи. Рядом, точно в таких же условиях, только без винтовки, но с переносной радиостанцией, лежал мой сегодняшний напарник ефрейтор Николай Березкин. Сегодня он отвечал за связь с нашими командирами. Мы лежали и смотрели все это время в сторону небольшой деревни, вот уже несколько месяцев как занятой немцами. Задание наше было предельно простое - к одному из деревенских домов, над входной дверью которого развевался красный флаг со свастикой, должен подъехать один из вермахтовских офицеров с портфелем в руках. Это и есть моя сегоднешняя цель. Подробностей того, кто это, а уж тем более, что за бумаги будут в портфеле у немца, я не знаю. Да оно мне и никчему. Отработал по цели и деру к своим.
А пока лежу. Наблюдаю за избой. Никаких машин пока не видно. Невозможно чешется взмокшая под гимнастеркой спина. Коля рядом сопит и еле заметно шевелится...

Что же все таки с братом? Там уже давно немцы... Петька, мой старший брат, за несколько месяцев до начала войны уехал в Харьковскую область, к нашей тётке. Она уже давно жила одна и помочь, кроме нас, ей было некому. Вот он и поехал.
Родились мы и выросли в Москве, там, куда теперь так успешно рвутся немецкие войска. Наш отец был врачом, хирургом. Мать - учительница начальных классов. Оба из дворянских семей. Когда мне было шестнадцать, а Петьке восемнадцать, нашего отца арестовали. Как-то просто и буднично это произошло, а может просто отец не хотел нас всех пугать... Сказал, что ему придется уехать на несколько дней - предстоит оперировать какого-то важного партийного чиновника. Мать, конечно, все знала с самого начала. Почти каждый день, она носила горячий бульон в маленькой кастрюльке, завернутой в полотенца, к зданию, где содержали моего отца. У него была язва. Передачи для арестованных не принимались. Какую-либо информацию о своих родственниках узнать тоже было не реально. Мать стояла с бульоном под окнами тюрьмы, а моего отца, вот уже неделю, как не было в живых... Нашлись добрые люди, подсказали, что значит "без права переписки..."
В тот день у мамы не было уроков и мы собирались пообедать. Звонок в дверь. В комнату заходит человек в форме с петлицами капитана, ещё двое остаются за дверью, в коридоре нашей коммуналки. То, что было дальше, до сих пор помню, как в тумане или в замедленной съёмке... Капитан не успел и слова сказать, как Петька хватает со стола кухонный нож и делает шаг по направлению к офицеру. Но, внезапно, между ними встаёт наша мать. Капитан с силой отталкивает в сторону маму. Бьёт кулаком в лицо брата. Тот падает на пол, все ещё сжимая нож в руке. Мать зацепляется ногами за складку ковра. Падая навзничь на спину, ударяется головой об пол.
Умерла мама через два дня в больнице, так и не приходя в сознание. Петьку арестовали, но выпустили через два дня. Либо органы хотели побыстрее замять инцедент с капитаном, либо помог наш дядя, в тот момент являвшийся командиром танковой бригады. Мне это не известно до сих пор. Какое-то время мы жили у дяди на даче, пока Петя не решил переехать на время к тётке в Харьковскую область. Готовится к поступлению в институт мне было уже поздно, поскольку меня ждала служба в армии. К июню сорок первого я успел прослужить почти девять месяцев...

Чердак дома был очень маленьким. Даже встать в полный рост было нельзя. А ведь так хочется иногда встать и размяться после того, как часами лежишь в обнимку со снайперской винтовкой. Окошко тоже было маленьким. Зато выходило как раз на ту сторону, где был лес и тот самый холмик, на котором часовые разглядели какие-то блики от солнца. Как будто бликует снайперский прицел. Часовые те стоят в карауле возле избы, на чердаке которой я и нахожусь. Мне вообще-то все равно, что они там ждут какого-то штабного офицера. Мое дело - выследить этого самого засевшего снайпера. Ну и конечно ликвидировать. По всем нормативам снайперской школы Вермахта в Харькове у меня были одни из самых лучших показателей. Если не самые лучшие. Потому меня, русского, и зачислили в эту школу. Одних просьб было бы мало. Что-то я ничего пока не вижу. Никаких бликов.
Скорей бы повидаться с Толей. До Москвы ещё километров двести, наверное. Как он живет, интересно, сейчас? Может, догадывается, что я на пути домой и освобожу его вместе с нашим городом? Я ждал прихода немцев в теткином доме. Когда солдаты появились в деревне, я почти закончил ремонт крыши и видел все с высоты. С их приходом у меня появилась надежда на то, что все ещё можно изменить. Нет, не для меня, но хотя бы для других людей, которые продолжали бояться и умирать. У меня больше не было отца, не было матери. Их забрали "они". Где похоронен отец я не знаю. Кровь моей матери так и осталась на полу нашей комнаты. Но у меня остался брат... Мои надежды оправдались - мне поверили и дали шанс поучаствовать в походе на большевиков. Я шел освободителем по своей стране, все ближе и ближе подходил к своему городу. Красные бросали боевую технику, солдат и население своей страны. Каждый раз, когда я смотрел в прицел моей снайперской винтовки, в каждом застреленом мной солдате, я видел лицо капитана НКВД, убившего мою мать. Ничего, Толя, ты только держись, братишка, мы уже идём!
Едва заметное движение на возвышении возле леса. Может показалось... Начинаю ощупывать взглядом через прицел высокую траву. Вижу, как что-то поднимается из травы - да это маскировочная сеть. Ее край откидывается и моему взору предстает лицо, густо намазанное чем-то зелёным. А вот и моя цель. Плавно жму на спусковой крючок. Есть. Точно между глаз. Голова дернулась и исчезла в траве. Определенно, у меня есть к этому способности. Не зря же меня взяли в школу снайперов.