Георгий Лисицин : Лаборант Семёнов. Вагон

Из ЖЖ




На работе в этот день было просто. Смена короткая, два жмурика всего. «Надо же, и такое бывает», — подумал лаборант Семёнов. Лирически настроенный, он вышел на крыльцо морга и закурил. На улице было темно, за парком шумела автострада. Пахло формалином.Дверь сзади скрипнула, на крыльцо вышел Вагон.
— Чё, Семёнов, по пиву?
— Не, не хочу.
Настроение было хорошее, хотелось гулять, улыбаться, дурачиться. Лаборант Семёнов этим и занялся. Мурлыкал что-то глупое, без слов даже, себе под нос и бодро шагал. Мимо проходили люди, собаки, люди с собаками, собаки с людьми, парочки, полицейские, полицейские с собаками, собаки с полицейскими. Проезжали машины, освещая фарами зелёные короба помоек, грязные бока припаркованных машин, неокрашенные низенькие ограды у домов. У метро копошились люди, входили, выходили, кого-то ждали, причём стоявшие перед входом выглядели суетливее спешащих. Те целенаправленно куда-то шли, а эти, ожидающие… Стоит парень в наушниках, ждёт кого-то или разговаривает по телефону, точнее в телефон, слушает, что ему отвечают, а ноги и руки не на месте. Он то шаг влево сделает, то повернётся, то стену пнёт, то поковыряется в ней, то волосы поправит, то носком ботинка по пятке другого постучит. Суета! Всё это лишь смешило лаборанта Семёнова.
Спустился в подземку. Потолкался в вагоне, посмотрел на людей. Вышел в центре. Продираясь через стремящуюся к метро толпу, послушал уличного музыканта.
А я иду, шагаю по Москве…
Лаборант Семёнов улыбнулся: сотни раз бывал на этой станции, и в первый раз что-то новое звучит. Приятно!
В подземном переходе оказалось ещё интереснее. Один играл на гитаре, второй на барабане, третий на флейте. Оригинальная и приставучая мелодия. Поднялся на улицу, перешёл дорогу. Пропустил автомобиль, шагнул на брусчатку старой улицы. Вокруг огоньки, кто-то смеётся, гогочет. Аниматор в костюме огромного стаканчика кофе протянул флаер — лаборант Семёнов инстинктивно взял. Увернулся от следующего аниматора — Винни-Пуха, улыбнулся, глядя на туристов, фотографирующихся с Чебурашкой.
Шёл не спеша, тихонько напевал песенку, услышанную в переходе, грел зябнущие руки в карманах, глазел на людей. Душа пела, глаз радовался, ноги несли вперёд. У витрины одного из многочисленных ярких и манящих вывеской кафе стояла пара. Бросив короткий взгляд на них, лаборант Семёнов почти прошёл мимо, но вдруг будто вспомнил что-то важное и оглянулся. Девушка громко засмеялась над чем-то, повернулась к лаборанту Семёнову в профиль и... Он узнал её. Его словно сбило с ног выстрелом в упор, завертело вокруг оси, словно люльку карусели, и вышвырнуло прочь с планеты Земля.

***

Познакомились они случайно. Лаборант Семёнов присел посреди тротуара завязать шнурки и уже складывал две аккуратные петельки, когда она, заглядевшись в телефон, налетела на него.
— Ой!
Лаборант Семёнов медленно поднял глаза, разглядывая её буквально с ног до головы, и, продолжая завязывать шнурки, молчал. Как будто слова забыл. Не красота его поразила, хотя её было глупо отрицать. Не вкус в одежде — он был налицо. Поразило то, что лежал он на асфальте в неестественной, неудобной позе, а никакой неловкости не чувствовал.
— С вами всё хорошо? — спросила она, чуть отставив в сторону руку с телефоном.
Лаборант Семёнов оторвал руки от шнурков, выпрямился, согнул одну ногу в колене, подложил под голову руку, как будто каждый день так валялся на асфальте.
— Чувствую себя прекрасно!
Она рассмеялась и подала руку.
На следующий день они встретились, чтобы выпить кофе, — только это лаборант Семёнов готов был принять в качестве извинений. Он сидел на скамейке возле памятника Грибоедову, пил чай из бумажного стаканчика, жмурился на солнце. Она вышла из метро и сразу направилась к нему. Улыбалась.
— Я боялась, что ты опять лежишь.
Они гуляли по улицам, которые лаборант Семёнов неплохо знал, пили кофе, он шутил, она смеялась, рассказывала о себе.
Из хорошей, обеспеченной, творческой семьи. Окончила университет, который ей по сути не нужен оказался. Работает помощником режиссёра в театре, им и живёт. Иногда даже играет какие-то роли. Знает несколько языков. Полная противоположность лаборанту Семёнову. Разве что он тоже закончил мединститут недавно, но решил в интернатуру пойти. Вот и все совпадения.
Сам не понимая зачем, он соврал, что работает медбратом. Стыдно было признаться, что он лаборант, да ещё в морге. Про родителей честно сказал: простые люди, мама учительница, папа юрист. Увлечений нет, так, читает иногда, а вот кино не любит. Это её удивило.
— А почему?
— Да как-то не сложилось. Мне картинка яркая нравится, а всякие дубли, раскадровки и прочее — не понимаю. Особенно когда это глубоким смыслом снабдить пытаются.
— То есть кино — это ерунда? А как же его цель — мысли в массы, отражение мира, общества?
— Всё, что хотят показать сейчас, сказано не раз в книгах. А все эти слёзы счастья, поцелуи и объятия перед смертью — враньё какое-то. Хотя бы потому, что влюблённых играют не влюблённые друг в друга люди. Разве не так?
— Ты путаешь кино и то, что пытаются называть этим именем. И ребёнку ясно, что есть достойные картины, а есть и ширпотреб. Есть же романы, рассказы, повести, но также сборники туалетных анекдотов и биографии участников реалити-шоу. Разве не так? Да и все книги — это повторение одних и тех же истин в разных сюжетах.
— Ещё есть руководство «Как стать писателем за три недели». Читал первые страницы. Ты права, я понимаю, но ставить себя против общего течения — это же…
— Общее течение и есть.
— Тогда какой смысл в «на вкус и цвет...»?
— Смысл не в этом. Какая разница, что ты любишь? Важно почему. Если просто из-за протеста, то это детский лепет: мол, буду делать всё назло. Это уже лозунгом становится, девизом каждого второго. А это не индивидуальные черты, а модное течение. Давно не новое, все в детстве это проходили.
— Матрёшка какая-то. Быть не таким как все, чтобы быть таким как все.
— Сон во сне. Это сюжет фильма «Начало», если помнишь. Или ты ворчал весь фильм? — она рассмеялась.
Как же её имени шёл смех. Даже не так. Как же ей, смеющейся, шло её имя! Саша. Ведь бывает так: смотришь на человека и сразу понимаешь, что зовут его Толик. А попробуешь его Андреем назвать или там Владом, так сразу неловко становится и смешно. Вот так и с ней. Другое имя ей бы точно не подошло. Лаборант Семёнов озвучил ей эту мысль.
— Меня родители вообще хотели Стасом назвать, а родилась девочка.
— А мои Анастасию ждали. А какая я Настя? Максимум Анастас! (Как же глупо я шучу, — подумал он).
Стемнело. Лаборант Семёнов поймал себя на мысли, что не хочет прощаться с Сашей.
— Я провожу тебя?
— Конечно.
Перед самым домом, где она жила, росли цветы. Незаметно для неё лаборант Семёнов сорвал цветок. Какой-то розовый, слегка сморщенный, страшненький такой цветочек. Положил в карман. Перед подъездом, когда прощались, мысленно перекрестился, написал завещание и поцеловал. Она ответила.
— Это тебе. Не розы, конечно, но…
Она взяла цветок и потянулась к нему.
Договорились встретиться на следующих выходных.
— Напиши, как доберёшься.
Всю рабочую неделю лаборант Семёнов провёл в состоянии счастливого идиотизма. Даже Вагон, вечно похмельный патологоанатом, заметил, что с лаборантом Семёновым что-то случилось.
— Водка подешевела, что ли? Что счастливый такой?
Переписка с ней доставляла сплошное удовольствие. Казалось, она понимает его с полуслова. Все его шутки, даже те, которые придумывались на ходу, вызывали у неё смех. Он делал комплименты, радовался каждой возможности её похвалить, одобрить её действия, решения. В общем, лаборант Семёнов влюбился. После первого свидания. Даже курить меньше стал. И всё было хорошо, кроме одного. Всё это, все эти горы счастья громоздились только в его голове. Не в её.
Встреча через неделю не состоялась — «С родителями на дачу еду». Ещё через неделю — «На работе завал, никак не могу». Посреди недели увидеться тоже не получалось. Комплименты, общение, а затем и вся переписка исчезли. Первое свидание превратилось в последнее и единственное. Остались воспоминания. Не о ней, а о своей глупости и наивности. О своих глупых словах о кино, книгах.
Пробовал дежурить у её дома — не увидел. Нашёл сестру в соцсетях, написал — даже не прочла. Звонил — без толку: «Я работаю» или «Оставьте голосовое сообщение». Попросил аванс на работе, занял у родителей, хотел купить билеты в театр, где она работает. Денег хватило на два билета, квартплату и поход в магазин. Выпросил у брата рубашку, отгладил, побрился, причесался. Пришёл в театр. Спектакль понравился, её не увидел. Спрашивал у работников театра, сказали: в отпуске. Вернулся через пять дней. Спросил опять.
— А вы ей кто?
— Друг.
— Тогда должны знать. Она занята, освободится поздно.
До часу ночи ждал её у входа, скурил пачку, замерз. Потом только догадался, что она со служебного выйдет. Рванул туда — закрыто давно. Неудивительно.
С тех пор лаборант Семёнов регулярно дежурил у театра. Охрана приняла его за помешавшегося на актрисе поклонника, вежливо попросила удалиться. Он вежливо объяснил. Его вежливо два раза стукнули в живот. Стал дежурить подальше от театра и вдруг с ужасом заметил, что имеется другой выезд, для машин. Вообще с другой стороны.
Лаборант Семёнов начал сходить с ума. Даже на работе Вагон заметил:
— Водка подорожала, что ли?
Взял отгул. Провёл целый день около её подъезда. С раннего утра до ночи. Никого не встретил, только заболел. Слёг с температурой. Взял больничный, пока лечился, узнал, что она на гастролях была. Вышел на работу, получил втык от начальства, но своих попыток её встретить не оставил. Каждый день после работы он спешил либо к её дому, либо к театру. Ждать от неё ответа на свои сообщения и звонки он отчаялся. Добила его новость, что дом, у которого он дежурил, оказался домом её брата (через страничку сестры узнал).
Вспомнил про интернатуру. Недели две ушло на улаживание проблем — давно не появлялся. Мама заболела, надо было помогать по дому. На работе ничего не успевал — очень много трупов, как будто война началась. Голова шла кругом.
Посреди всего этого бардака, в каком-то баре, где лаборант Семёнов случайно очутился (одноклассника встретил, решили по пиву пропустить), появилась другая. Ну как появилась? Одноклассник (как был сволочью, так и остался) начал хвастаться. Зарабатывает много, машина, квартира, шмотки. Посреди этой оды самому себе в бар вошла девушка. Чёрные волосы, пухлые губы, обтягивающие джинсы. Что-то восточное в глазах. Одноклассник оживился, начал рассказывать, что таких у него десятки. Лаборант Семёнов, которого уже порядком утомили его истории, в раздражении сказал:
— Ну так иди и познакомься!
— Да ты чего? Зачем мне? Не моё…
По глазам одноклассника было видно — врёт. Понравилась она ему, но кишка тонка. А истории — бред собачий. Лаборант Семёнов встал, подошёл к черноволосой, представился, спросил телефон, записал, вызвал, чтобы у неё тоже номер появился. С победным видом вернулся к своему столу:
— Ты же зарабатываешь много? Вот за пиво и заплатишь, — не дождавшись реакции, накинул куртку и вышел.
Черноволосая позвонила сама, на следующий день, под вечер. Лаборант Семёнов в этот момент переворачивал какого-то толстяка на столе. Рядом стоял Вагон и равнодушно ожидал, когда клиента «приготовят».
— Алло! — лаборант Семёнов прижал телефон плечом к уху, руками пытался перевернуть тело.
— Это я. Помнишь, из бара? Ты ещё с другом был.
— Не друг он мне, — телефон начал выскальзывать.
— Чего?
— Не друг он мне! — прокричал лаборант Семёнов, пытаясь подбородком удержать телефонную трубку.
Тело не хотело переворачиваться, Вагон даже не думал помочь. Хмуро смотрел куда-то в потолок.
— Ты что сегодня делаешь?
— Да так, — лаборант Семёнов запыхался, — кручусь, верчусь.
— Хочешь выпить? Я бы от вина не отказалась.
Труп грузно шлёпнулся на поверхность стола, накренился, рискуя упасть на пол.
— Вагон, твою мать! — не выдержал лаборант Семёнов, когда тот медленно перевёл на него туманный взгляд. — Помоги!
— Что? — из трубки донёсся удивлённый голос.
— Вагон! — телефон выскользнул и упал на кафель. — Бля!
Лаборант Семёнов закончил с телом, поднял телефон, набрал номер. Вагон удовлетворённо кивнул, шагнул к столу.
— А где выпьем? У тебя? Да, жду адрес.
— Ты куда? — хрипло спросил Вагон.
— Трахаться! — зло бросил лаборант Семёнов.
Лаборант Семёнов не соврал. Чёрноволосая встретила его на пороге дома улыбкой, угостила вином, сыром. Несла какую-то чушь про институт. Потом предложила посмотреть кино. Оно ещё не началось, а лаборант Семёнов уже стягивал с неё джинсы.
За этими занятиями, за работой, родителями, чёрноволосой (она ещё пару раз звала в гости) лаборант Семёнов не вспоминал про свою неудачу. Даже — так могло показаться — нормализовал свою жизнь. Вроде нормализовал. Во всяком случае перестал сходить с ума, бредить Сашей. И вот тут, мурлыкая себе под нос какую-то песенку, он случайно встретил её.

***

В первую секунду лаборант Семёнов даже не понял, что произошло. Ну она, ну с другим стоит, ну курят. Потом до мозга медленно дошло. Это же Саша!
Что творилось в голове? Пойди объясни. И паника, и страх и обида. Ладно обида, понятно, что это ревность простая. А вот откуда взялся страх, лаборанту Семёнову было непонятно. Чего бояться, кого — он не понимал. Однако благоразумно развернулся и поспешил к метро. Люди путались под ногами, витрины раздражали своей яркостью, обрывки фраз прохожих вызывали ненависть к человеческой способности слышать. Уже знакомый костюм кофейного стаканчика протянул флаер.
— Пошёл на хрен! — грубо оттолкнул его лаборант Семёнов.
Сам того не понимая, лаборант Семёнов направился в морг. Но не удивился, когда увидел сидящего на ступеньках Вагона. Молча сел, закурил.
— Пиво будешь? Последнее, потом спирт пить будем.
Лаборант Семёнов кивнул. Сел рядом, пшикнул банкой, сделал глоток. Стал разглядывать ступеньку под ногами. Прошло минуты три.
— Ты, небось, думаешь, — после паузы протарахтел Вагон, — я странный? У морга пью. С похмелья вечно, молчаливый, — Вагон сделал большой глоток. — А я нормальный. Просто боюсь их до чёртиков.
— Кого? — удивлённо поднял голову лаборант Семёнов.
— Как кого? Мертвяков, кого ж ещё?
Лаборант Семёнов расхохотался.
— Ты мертвяков боишься? Тогда чего у морга квасишь?
— Так я их здесь не боюсь, здесь они свои. Я их дома боюсь.
Лаборант Семёнов задумался. Где-то залаяла собака, через двор проехала машина.
— С девкой поцапался?
— Почти…
Вагон сочувственно посмотрел на собеседника, поставил банку и внезапно изрёк:
Кипим сильней, последней жаждой полны,
Но в сердце тайный холод и тоска…
— Чего? — лаборант Семёнов от удивления даже привстал. — Вагон, это что? Стихи?
— Ну да, — засмущался Вагон, — Некрасов. Николай, не Всеволод.
— Вот удивил!
Лаборант Семёнов действительно удивился. Кто бы мог подумать? Вагон, вечно похмельный, помятый, озлобленный, знает стихи!
— А ты думал, я только трупы резать умею?
— Вагон, я не… Извини, конечно. Но я в шоке.
Вагон фыркнул. Достал сигарету, предложил лаборанту Семёнову, прикурил, выпустил дым в воздух.
— Вот жена тоже удивилась, когда узнала, что я стихи знаю.
— Жена? — лаборант Семёнов, который уже сел обратно, вновь вскочил на ноги. — Постой, Вагон, ты женат?
— Разведён.
— Приехали. Стихи, жена… Вагон, может, ты ещё и вождь пролетариата?
— Ага, ща пиво допью и на броневик полезу. Речь толкать.
Повисла пауза. Оба курили. Вагон смачно сплюнул.
— А чего развёлся?
— Да дура оказалась. Чурка чугунная. Ни тепла, ни мозгов. Жаль, я это не сразу понял. Пожить пришлось. Знал бы, не трогал даже. Я, конечно, сам не святой. С грешками. Могу бутылку раздавить, но тихо, мирно. Без скандалов там, буйства всякого. А она… Оно ведь как бывает? Увидел — захотел. Так и я. Увидел, влюбился в картинку. Захотел так, — он зажмурился, — аж скулы свело. Ну подвалил, я тогда студентом был. Ухаживал, цветы дарил, на гитаре выучился играть. Одну песню правда, и ту хреново, но всё же. Ходили, за ручки держались, целовались. Год так примерно было. С мамой познакомил, папки у меня нет. С её родителями познакомился тоже, они меня сразу не полюбили. Босяком называли. Но хрен с ними! Женился. И через четыре месяца сбежал. Мы же до этого не жили даже вместе, считай, первый опыт совместной жизни. Раньше как? Тётка в деревню: «За котом присмотришь?» Мы в койку. Мама на работу уйдёт — мы под одеяло. А как жить вместе стали… По выходным, и то через раз. Я сначала переживал, думал, может, что неправильно делаю? Спросил. В рожу плюнула, сказала, что у меня только одно на уме. Аргумент. Остыл. Она новую штуку выкинула. Когда встречались, она меня макаронами баловала. Я млел, вкусно было. А оказалось ,что она только эти макароны готовить и умеет. С тремя разными начинками. А остальное, суп там сварить, к примеру, салатик какой, ленится. Я взвыл. Мне в рожу: «Я что? Повар твой личный?» Ладно, думаю, перебесится. Как-то в ванну зашёл, везде косметика её. Вся раковина измазана ерундой какой-то. А я думал — чистоплотная какая. Попросил убраться — « За собой следи!» И тут смолчал. Раньше думал: какое утончённое чувство юмора у неё. Так оно есть, пока она над твоими шутками смеётся. Через месяц выяснил, что её слово «жопа» смешит. И больше ничего. А потом как-то пришёл домой, а мои книги, которые я из маминой библиотеки перевёз, в помойке. Там не много, но самое любимое. Русская поэзия. «Нечего пыль копить, один хрен — не читаешь» — говорит. Я возразил, даже процитировал кого-то, всё ещё верил, что романтикой, стихами можно горы свернуть. Удивилась, но глухой слепого не услышит. Устроила скандал, сказала, чтобы я всё это дело бросил, ей вообще-то место в квартире нужно. Для чего нужно, так и не узнал. Взял и ушёл. Всю ночь из помойки книги таскал в подъезд соседний, у меня там кореш жил. Утром на такси всё к мамке обратно перевёз, через месяц развелись. Я в столицу перебрался. Что у неё там — не знаю. Говорят, замуж вышла.
Лаборант Семёнов молча слушал историю, не перебивал. Иногда делал затяжки. Внимательно смотрел на широкое, чуть припухшее лицо собеседника, удивлялясь, как может в таком человеке уместиться страсть к алкоголю, мрачность, скупость на слова, глубокое знание медицины и любовь к поэзии. Вагон был одним из лучших патологоанатомов морга, в котором работал лаборант Семёнов. Это он знал от начальства, это она знал от других врачей. Те нередко приходили к Вагону за консультацией, да и вообще уважительно о нём отзывались, но всегда шёпотом, чтобы он не услышал. Сначала лаборант Семёнов думал, что они его просто боятся — странного, молчаливого, много пьющего бугая. Конечно, в морге Вагон был не единственным странным персонажем. В морге вообще обычные люди не работают, все с приветом. А если не с приветом, то с приветиком. Но тем не менее вопрос оставался открытым. Откуда столько авторитета у Вагона? И откуда взялась эта боязнь? Оказалось, это не страх, а непонимание. Никто даже жизнью Вагоновой не интересовался, чтобы хоть попытаться узнать его лучше. Ходит, шатается, бурчит что-то, внутри него какие-то тявкающие и лязгающие звуки копошатся. Все знали, что Вагон чуть ли не ежедневно напивался в морге, а потом только шёл домой. Пили многие, конечно, но компаниями. Санитары в каморке, врачи в ординаторской. А Вагон пил один, без компании, очень редко предлагал кому-то вместе пропустить, но в собутыльники не напрашивался, сам от предложений отказывался. Поэтому и не понимали его, сторонились. Лаборант Семёнов тоже не понимал. Для него Вагон всегда был олицетворением похмельной угрюмости, на чьем лице не отражалось никаких чувств, кроме злости: казалось, она постоянно держалась на нем, словно штамп на белом холодном листе стали. Семёнов очень удивился, когда кто-то рассказал ему, что Вагон разрыдался как ребёнок, увидев на своем столе грудного младенца.
И вот сейчас этот хмурый Вагон сидел рядом, курил, не вынимая сигареты изо рта, смешивал спирт с водой в железной кружке и уже не казался таким странным. После истории о жене, после стихов его странное поведение, отшельничество и мрачность стали объяснимы. Из самого хмурого и странного персонажа в морге Вагон в один миг превратился в тонкого, ранимого и доброго человека.
— Я что сказать хочу. Я твоей ситуации не знаю, что там у тебя за мадам такая и как вы с ней общаетесь, — Вагон протянул кружку лаборанту Семёнову. — Но вот что я понял, какую вещь. Мы, мужики, зачастую не женщину любим, а поступки, которые ради неё совершили. А это уже эгоизм, а эгоизм, Семёнов, хуже онанизма в публичном месте, потому что его оправдать нечем. Пей, давай, лаборант! Потом осмыслишь.