godsayit : Дерьмовая работа. Эпизод 4 (Часть 1).

Хорошие снимки всегда тяжело раздобыть. Вот, допустим, если фотограф предпочитает природные пейзажи, то оно полегче, ну а если людей снимает, да не постановочно, как многие горе-фотографы, вхожие в «тусовку», нащелкавшие приближенных к «телу» и пофосно выставляющие результаты трудов на показ, то тут совсем другая история. Если ты снимаешь простых людей, приходится часами бродить по улицам, нащелкивая несметное множество бестолковых снимков ради нескольких толковых кадров, из которых уже ближе концу месяца, дай Бог, наберется пара-тройка для выставки. Хотя и выставки получаются совсем на ином уровне, вместо тупой, распальцованной «богемы», которая за глотками Dom Perignon и снимков-то не видит (если б там было что смотреть), а тут придет совсем иная публика. Сложно забыть слезы на лицах простых, молодых девушек от фотографии грязного потрепанного всеми невзгодами бомжа, на фоне утра северной столицы. А Вениамин помнил, как это было. Знал сколько сил стоило выследить этого человека, который в отличии от прочих не искал для ночлега закрытые теплые места, там, где ни будь поближе к коллектору, а забирался на самую верхотуру, ближе к небу.
Предчувствие хорошего результата всегда преследует людей, которые полностью отдаются своей работе. Весь день, щелкая влагалища на порно-студии в самом сердце города, Вениамин уже чувствовал, что тот самый кадр уже близко. Не первый день он выслеживал странного вида старуху, служащую смотрительницей био-туалета недалеко от Пушкинского, рядом с блинной палаткой. Чего стоило только ее облачение: длинная до пят, шотландского окраса, юбка, выцветшая на солнце и протертая в тряпочку сзади, две перекрещенные на груди лямки рюкзака, местами рваные в лоскуты, да заправленная в юбку кофта из грубой шерсти, черного цвета, рукава которой далеко, по длине, превосходили ее руки. Для того же, чтобы все-таки руками была возможность что-то делать, рукава на запястьях были перевязаны красными лентами. Волосы, рыжими паклами, лежали на плечах, прикрывая ее белое лицо. Именно белое! Не смотря на общую изношенность и старость, не смотря на уличный характер работы, ее лицо было белым и безупречно чистым.
Тем промозглым, сырым вечером, под накрапывающим дождем Вениамин снова сидел в засаде. Его наблюдательный пункт располагался на одной из округлых скамеек, где часто проводят в ожидании своих суженых молодые львы. Ожидание хорошего снимка было еще и потому, что именно сегодня он мог задержаться здесь допоздна. Дело в том, что большинство рабочих съемок проходит ранним утром и ложится спать приходиться тоже рано, но как ему казалось самое интересное, те самые драгоценные кадры были там, за пределом двенадцати, когда закрывался на замок туалет.
Однако режим давал о себе знать и к приближению полуночи сон все настойчивее заманивал в свои теплые объятия. Выпив уже третий пластиковый стаканчик кофе, взбодрившись, он решил подобраться поближе. Как же кстати было его желание посетить туалет. Поднявшись, пройдя мимо памятника, он подошел вплотную к старухе и отшатнулся. Никогда он еще ни видел таких черных глаз, как будто две дыры они впились в него, вытягивая силы и самообладание. Нервозно сунув в ее морщинистую руку десять рублей, Вениамин отвернулся, прикрыв рукою нос. Смрад стоял такой, что казалось, дивизия солдат прошлась по этому месту, опустошив свои мочевые пузыри прямо ожидающим очереди под ноги. Более того, многие из них умудрились присесть по более серьезным вопросам, а кто-то из прохожих не выдержав умер, упав навзничь и уже подгнивал добавляя в букет легкий аромат трупнины.
Когда пришло время заходить Вениамину, он поначалу даже не смог решится, но, зажав нос, все-таки сделал шаг вперед. Внутри воздух был как живая субстанция, он плавно протекал с права не лево, с лева на право, и его прикосновения ясно ощущались. Вениамин старался не смотреть вниз, еле сдерживая рвотный позыв, но, уже застегивая шеренгу, кинул туда взгляд. Мурашки тонкой струйкой пробежали по его спине – на поверхности, как в элементе фигурного плавания, перевернулась здоровенная крыса. Разрубленная пополам, внутренностями кверху, она, немного потонув, снова поднялась на поверхность, как будто скалясь приоткрытой пастью.
Шатаясь, Вениамин, хватая ртом воздух, плелся обратно на свое место, казалось жуткая вонь, впитавшаяся в его одежду, шлейфом тянется по следам. Он не мог понять, как этот человек, может находиться в таком смраде целыми днями подряд и от этого его желание, во что бы то ни стало запечатлеть ее, возрастало. Причем непременно поставить под фотографию ведро, испорожниться в него и кинуть туда крысу. Вот это будет арт, так арт!
Но вот, стрелки пересекли двенадцать. Сидеть на одном месте было тяжело и это время он застал, прохаживаясь вокруг площади. Закрыв на висячий замок двери, старуха, сгорбившись, пошла прочь. Стараясь не быть замеченным, Вениамин не отставал ни на шаг. Вот она свернула за поворот, далее в арку. Проскочив мимо, он глянул туда и, увидев, что старухи уже и след простыл, последовал за ней в арку. И снова заприметил ее в самом дальнем углу двора, возле ржавого, полуразвалившегося гаража. Из-за дырявого забора позади нее лился тусклый свет, в лучах которого летали песчинки мусора и сонные муху, но вдруг, как будто луч ударивший в зеркальный шар, от туда ярко вырвались световые стержни. Вениамин тут же спрятался за толстотелое дерево, возле потрепанной, разукрашенной скамейки, перебравшись через невысокий заборчик и выглянул из-за ствола. Заворожено он смотрел как она вытащила из щели под гаражом что-то длинное завернутое в лохмотья, развернула предмет и выпрямилась, держа в руке пику с блестящим резцом не одном конце и металлическим острием на другом. Сотрясая ее над головой, она задрала голову и гортанно зашипела.
Сжавшийся желудок, превратившись в тяжелую ношу, заставил Вениамина судорожно задышать и схватится за древо, ибо ноги, под грузом тела, нелепо трясясь коленками, подкашивались. Совладав с собой, он выглянул из-за ствола и увидел только спину старухи, уходящей в сторону кирпичного строения с фонарем над единственным подъездом. Не раздумывая, Вениамин бросился за ней, по дороге вытаскивая фотоаппарат из сумки. Старуха шла быстро, меняя направления движения. Узкие улочки сменялись ухоженными дворами, мимо мелькали детские площадки, припаркованные солидные автомобили и палатки с овощами.
Но вдруг он ее потерял. Огляделся. Справа скрипнула подвальная дверь. Отодвинув ее в сторону, Вениамин попал в сырое помещение с низким потолком, где кроме как лампы, висящей на проводе, торчащем прямо из потолка, никакого освещения не было. Там, впереди, мелькнула тень. Прибавив шаг, он скрылся за полутораметровым перекрытием и затих, аккуратно выглядывая поверх него. Старуха, забравшись на трубу и замерев, подняв пику, твердой рукой, сидела без движения. Открыв объектив, Вениамин принялся ждать. В его рту пересохло и он давился, пытаясь выдавить хот чуточку слюны, но тщетно. Фотограф не видел всей картины, поэтому когда старуха встрепенулась, он не успел среагировать немедленно. Та, мощным толчком подпрыгнула к потолку, занеся пику острием для удара. Выскочив из укрытия, Вениамин вскинул фотоаппарат и нажал на кнопку, на что тот отозвался целой очередью щелчков. В полете старуха не успела заприметить незваного гостя и только приземлившись на бетонный пол и пронзив крысу насквозь, врезалась поглощающим взором в силуэт с камерой.
Вениамин попятился и побежал. Он слышал громыхающие сзади шаги, ощущал дыхание и злобу, и это гнало его вперед еще сильнее.
Не задерживаясь и не сбавляя шага, через каких то сорок минут он добежал до дома. Лифт не работал уже недели три и он пошел пешком. Его дыхание сбивалось, но в предвкушении полученных кадров он улыбался. Сунув двусторонний ключ в замок двери, сохранившейся еще с советских времен, он прочувствовал, как будто ветерок коснулся его шеи. Нахмурившись, Вениамин оглянулся.
Тень отделилась от стены. В свете, бросаемом фонарем с соседнего дома, блеснул резец. Глухим ударом он врезался в его желудок и в ту же секунду Вениамин увидел лицо старухи.
- Добегалась крыса! – зашипела она, извергая смрад сквозь подгнившие зубы.
Вениамин вытаращил глаза и осел на одно колено. Ни один звук не пролился из его уст, только что-то напоминающее писк сквозь стон. В глазах потемнело. Боль била сначала в живот, но резко расходилась по всему телу. Конечности немели и страх, утоляясь паникой, завладевал всем. Хотелось бежать, но силы с бешеной скоростью испарялись. Хватаясь за пустоту, он свалился на бок. Его рука в странной конвульсии задергалась, кровь текла на пол, растекаясь бурой лужей.
Мешковатый силуэт, весом не менее ста килограммов, наблюдал за ним стоя без движения. Когда тело затихло, а мозг все еще продолжал работать, старуха схватила крепкой рукой его штанину и потащила вниз. Стукаясь головой о ступеньки, за невероятным страхом, поглотившим боль, Вениамин понимал, что это еще не конец…