Ladno : перечитывая прошлое

Я читала «Анну Каренину» раз, наверное, шесть и каждый раз видела в романе новые и новые слои. Я мало знаю авторов, кроме Толстого, перечитывая которых, ты каждый раз находишь – буквально – новый роман. Уверена, что когда снова стану перечитывать «Анну Каренину», это опять будет новая книга
-- пишет в esquire человек женщина по имени литературный критик Anna Narinskaya.

Другие люди женщины, немедленно ударяются об её камертон, и звучат в унисон с пафосом автора, штампуя смыслы:

Я согласна с автором: старые книги как старые друзья - каждый раз перечитываешь и находишь что-то новое. Классическая литература многопланова и неисчерпаема как классическая музыка, которую можно слушать бесконечно и она всё больше нравится.

Читая такое натощак, в очередной раз ясно ощущаешь всеми своими сенсорными датчиками, что прекрасный сетевой мир населен сплошь ницшеанскими сверхчеловеками, которые заняты исключительно тем, что в пределах любой темы доказывают всем свое превосходство над детьми и нищими.
Но мы, обладатели не менее здоровой психики, оплавленной в этом же замкнутом энергетическом социуме, тако же не будем стыдиться наготы своей логики, а тем более искренности и непосредственности, и явим миру собственный взгляд на так живо и так своевременно обсуждаемые вопросы перечитывания прочитанного в далёком прошлом. Взгляд этот прост и понятен любому нормальному, вменяемому, в возрасте адекватности мозга внешнему миру, человеку: если книга оказала на вас сильное влияние, то перечитывать её не стоит из-за страха разочарования, которого и так в нашей жизни чрезмерно много, а если -- нет, не оказала, то мы остережемся её читать повторно из-за естественной потребности избегать скуки. Добавим сюда соображение, касаемое экономии ресурсов, в первую очередь, таких не восполняемых, как время -- и посчитаем нашу мысль чётко и корректно выраженной и обоснованной.
И всё же, не смотря на свою повышенную из-за ноябрьского депресса желчность, мы готовы с пониманием отнестись к стремлению человечества искать Высшие Смыслы там, где их отродясь нет, и даже искать их путём таких не эффективных действий, как повторение некогда пройденного. И попробовать самый надежный способ увидеть незаметных слов, называющихся случай, называющихся бессмертие, называющихся вид основ -- перечитывание воспоминаний.

Я люблю днём быть одна в доме целых два или три часа сразу после трёх. Мне двадцать, и я не люблю город, в котором живу, даже такой совершенно безумной весной, как эта. Примиряюсь с ним только ночью, когда он растворяется во тьме без остатка, и я надеюсь, что навсегда. Читаю всё, что удаётся раздобыть, но всё равно скучаю. По воскресеньям после тренировки уезжаю на велосипеде в дебри дачных массивов на Волге или в Речной порт. У воды мне радостно, и я думаю хорошие светлые мысли, глядя на яхты, катера или даже Метеоры. Вообще-то я не боюсь думать здесь любые мысли, и чаще всего эту -- я не была у неё уже пять дней, сегодня можно заехать. Вот если б три или четыре, то не совсем прилично, слишком немного чаще, чем следует. Срываюсь с места и несусь через весь город по дорогам, усыпанным липкими тополиными почками, дыша их запахом до головокружения или озноба. У подруги мне рады. Сегодня -- особенной радостью.

-- Эта идея, оставить Кота на твоё попечение пришла в голову, конечно, матушке. Но я не помню, чтобы ты приехала к нам в тот день на велосипеде или вообще приехала. Кажется, я просто позвонила тебе за два дня до этого... Ах, я забыла, ты же предупредила -- это перечитывание воспоминаний, поиск новых слоёв и всё такое. Прости, я же обещала, хотя и не одобряю этой твоей затеи.
Конечно, ты вошла, когда сборы были в разгаре, и мы все были тебе рады.

Взлетаю на пятый этаж, открываю замок большим тяжелым ключом и распахиваю дверь в дом, который теперь на две недели только мой. Кот сидит возле открытого пианино на вращающемся табурете, положив передние лапы на клавиши и свесив хвост. Черное пианино, чёрный Кот, чёрный табурет, белые клавиши -- такое всё пёстрое, чёрно-белое, привычное. Смотрю на них сквозь сгущающуюся темноту в глазах, прислоняюсь к косяку и говорю:

-- Это очень полезно... И приятно... И так своевременно -- играть котам по утрам на клавишных.

За секунду до того, как я прозреваю, что Кот сейчас улыбнётся и заговорит, достигаю письменного стола у окна, падаю на него и закуриваю. Кот улыбается и говорит:

-- Это твоё мнение, женщина, мне было особенно важно. Теперь я выскажу своё: успех любого цирка опирается на правильный выбор площадки для его размещения. А что может быть лучше покинутого всеми обитателями родного дома. Только первое утро в таком доме.

Теряю нить разговора (разговора?!). И думаю -- что за булгаковщина. К чему? К чему это может привести? Ну какие тут смыслы, какие слои? Отчаяние. Бессилье. Пофигизм. Кайф.
Кот всё болтает и важничает, поэтому непоследователен и делает паузы невпопад.

-- ...а потом у него родился родственник. И он вернулся. Или это было сначала. Как много сочетается в одном. Да. Как наиграны бывают сюжеты. Непостижимы. И все это ради того, чтобы. Но никто же не верил. А потом стало поздно. Я знаю ты. Слышишь меня. Потому что девочка. И еще тот, кто сейчас поднимается к нам. Тоже. Но он не девочка. Просто ему скучно с самим собой. У себя. В городе. И он приехал к нам. Проехал пол страны яростно и неистово. Потому, что скучал. И вообще всё. Но. Не. Признается. Просто потому. Что. Да. Он -- Генератор. Но он вернулся. Нет он приехал. Родственник. Не. Бойся. Пока у нас есть спички соль и валерьянка. Еще не начал. Звонить и стучать. Но собирается. Всё. Открывай! И будем петь!

Открываю дверь. Собирающийся звонить и стучать человек мужчина не звонит и не стучит, а проходит мимо меня вглубь квартиры и оттуда говорит:

-- Я родственник. Проехал пол страны. Где все остальные? Вернее, где все? Остальных я вижу.

-- Это был Константин -- папин младший брат из Красноярска. На самом деле он приехал через месяц, когда мы все уже вернулись. Но... Ах, нет, я вспомнила -- у него что-то изменилось, и он приехал на следующий день после нашего отъезда, когда ты пришла покормить Кота. Так правильно?

Правильным было мне сразу уйти, отдав ключ и ответственность внезапному родственнику. Я смотрю на шкафы с книгами. Множеством, множеством книг. И не ухожу. Думаю -- сначала надо поставить чайник, потом читать. Может быть. На кухне родственник с Котом о чём-то вяло спорят и энергично ищут продукты по шкафам и холодильнику:

-- ...что мы растеряли, или начинаем терять. Отношение к роду, ага. На западе это уже почти рудимент, родовые ценности там вытеснила вся вот эта вот гниль политкорректности с толерантностями и "общечеловеческим" всяким. Я, Котяра, так это вижу, да. Я понимаю, что это одна из тех самых правд, которых может быть много. Но ведь каждый выбирает свои приоритеты. И мне приоритеты семейной связи кажутся очень важной штукой. Это ощущение "свой -- чужой", это "предрассудок", который уже сотни лет из людей пытаются выбивать, с каждым годом все успешнее и успешнее. Но закончится это "родителем №1 и №2". Помяни моё слово.

-- Но это ужасно! И страшно. Как же без семьи? Надо её вернуть. И все чтоб вместе. Рядом. В рамках и традициях. Но как?

-- Никак, Кот. Ничего никуда в этом мире уже не вернется, пока "общечеловеческие ценности" не расфигачит чем-нибудь очень большим вот этим... Ладно, не скули. Что-то я смотрю у вас тут сплошной пессимизм и упадок духа. А где еда? Простая общечеловеческая ценность? Только не говори мне, что её уже всю расфигачили напрочь...

Беру со стола большую коробку с овсяными хлопьями помола №2.

-- Возьмите эти хлопья и просто сварите овсянку, мы всё едим... И ещё я захватила домашнее печенье.

Кот фыркает и морщится:

-- За себя говори, женщина. Овсянка -- совсем бесполезная вещь. И вообще выйди с кухни. Займись вон физикой ядерной, или еще какой фигней типа чтения, а искусство не трожь!

Возвращаюсь в комнату, открываю окно и зажигаю сигарету. Смотрю на чужую утреннюю жизнь в окнах напротив, вдыхая горький дым и слушая звуки ожившего дома.

-- Я покормил Кота, поставил готовиться плов и сварил тебе какао. Будешь?

Он протягивает мне кружку. Но я не люблю без молока.

-- Оно с молоком. Кот нашёл -- в морозилке. Мы сейчас уйдём с ним. Дела и всё такое. Придумаем детали по дороге. А ты читай. Только не Конан Дойля, как собиралась -- его ещё успеешь. И о нём -- успеешь. У Барнса, например, через много лет. Сейчас возьми Клима Самгина. У тебя две недели -- как раз уложишься. Хотя... ты ж ненормальная -- и за два дня прочитаешь, если захватит. Я знаю. Сам так "Преступление..." читал. Начал нехотя по программе в школе. Вечером, перед сном. Это был первый случай, когда читал всю ночь напролет до одурения совершенного, а потом продолжил в школе на уроках итд. В общем -- пока не дочитал в реальный мир не вернулся.

Сытый Кот тяжело вскарабкивается на табурет, пробегается подушечками своих лап по клавишам, что-то мурлычит себе в усы и неожиданно орёт:

-- Если вы не поёте со мной, это ваши проблемы! Маэстро играет музыку, ориентируясь на собственную стадию романтизированности и ностальгических воспоминаний!

Через минуту дом пустеет. За окном, быстро затихая, слышатся вопли Кота:

-- ...известно зачем! Но мы, коты, ропщем, да... Доколе?! В нас зреет праведное негодование! Куда ты меня... От семьи, от любимых, родных, своих... К чужим! А говорил... А сам... А...


-- Ты что, действительно, прочитала тогда всего Клима Самгина?

-- Не могла бы ты, женщина, быть так любезна и указать мне ту скрытую сакральную суть этого рассказа, которая коварно ускользнула от моего внимания? Пожалуйста.

-- Ну что сказать. Неплохо. Но тебе надо ещё немного потренироваться, чтобы формулировать чётче. Распущенность -- первый шаг к толерантности, помни это.

NB. Из ЖЖ (ноябрь 2017)