Шева : Фанат фраже

Если кто-то думает, что фраже - название футбольного клуба, тот сильно ошибается.
На самом деле он болел за Челси. За Азара, Виллиана, Жиру, Мозеса. Особенно когда они играли с Манчестер Юнайтед, лондонским Арсеналом, Ливерпулем.
Переживал.
Но верным поклонником, настоящим фанатом он был фраже.
Вообще-то на самом деле с термином связана целая история.
Фраже - это фамилия. Двух братьев - Альфонса и Иосифа.
Через двенадцать лет после Бородинской битвы, в начале девятнадцатого века двое молодых, но шустрых французов приехали в Варшаву расширить своё дело по производству столовых приборов, посуды, утвари, подсвечников и кадил с серебряным покрытием.
Де-факто они приехали в Россию, поскольку Варшава являлась столицей Царства Польского, входившего в состав Российской империи. Их ноу-хау заключалось в том, что продаваемая ими серебряная посуда на самом деле являлась посеребрённой медью, с толщиной серебра примерно двадцать микрон. Но выглядела шикарно, а цена была относительно небольшая.
Вот так и поднялись.
Да еще и название фирмы стало крылатым: фраже начали называть любой набор столовых приборов.
В которое почему-то был влюблён наш герой.
Откуда выросли корни такого странного увлечения?
Бог его знает. Непонятно.
Впрочем, а у Парфюмера откуда? То-то и оно.
Вершиной его фанатского самоудовлетворения были те редкие дневные часы, когда он оставался один в доме. Home Alone, ага.
Большой стол он накрывал самой лучшей, светло-бежевой скатерью с бахромой, долго и бережно разглаживал ладонью все складочки, неровности, пузыри.
Затем приступал к священнодействию.
Процедура была медлительна, но упоительна.
Он накрывал стол на шесть персон. Редко, по большим праздникам, - на двенадцать.
Тщательно, любовно раскладывал столовые приборы возле тарелок в строгом порядке, предписанном правилами. Не дай Бог ошибиться. По окончании процедуры зажигал свечи в подсвечниках. Было у него их два, - тяжёлые, старинные.
Потом садился на стул и сидел так минут пятнадцать. Недвижимо.
Любовался.
Затем снимал нагар со свечей, и медленно раскладывал всё по местам.
А надо заметить, еще одной его тайной чертой была болезненная, перфекционистская, педантичная любовь к давно заведенному, устоявшемуся порядку.
Ordnung ist Ordnung, - любил он к месту и ни к месту повторять немецкую поговорку.
Раскладывание фраже по местам постоянного пребывания в его исполнении выглядело магическим ритуалом, нарушение которого было бы святотатством.

Сегодня, как обычно, он поднялся рано. Вышел на кухню сварить утренний кофе.
С удовольствием втягивая в себя аромат итальянского Lavazza, допил чашечку.
После кофе в утренний ритуал входило еще одно очень приятное действо, - раскладывание столовых приборов, лежащих со вчера на решётке возле мойки, по ячейкам верхнего выдвижного ящика в одной из кухонных тумб.
Стараясь не звякнуть, чтобы не разбудить приехавших погостить внуков, в левую руку он взял охапку уже сухих вилок и столовых ложек, правой потянул за ручку ящика. Уже было поднял левую руку, чтобы начать раскладывать по своим ячейкам ложки и вилки, как ненароком взгляд его упал на содержимое ячеек.
Сначала он остолбенел, и лишь затем, прийдя в себя, ошарашенно, со звоном высыпал ложки и вилки из левой руки на столешницу. Потом, опёршись обеими руками о стол, еще раз, не веря своим глазам, посмотрел на безобразие и непорядок, творящийся в ячейках.
Это было неслыханно.
Это было немыслимо.
Это было возмутительно.
В ячейке ложек лежало две вилки!
В ячейке вилок - одна столовая и две чайные ложечки.
В чайных ложечках лежало две красные пластмассовые ложечки с борта аэробуса Эр Франс, которые должны были лежать совсем в другой, отдельной ячейке.
Кто это мог сделать - двух ответов быть не могло.
Разгильдяи внуки.
Мирно почивающие сладким утренним сном в своих кроватях.
Кровь прихлынула к его лицу, отчего оно стало похожим на багровый овощ.
Типа редиса. Или буряка.
Вопрос - что делать? не стоял.
Ибо на условном блюдечке уже лежал ответ, мгновенно сформировавшийся в его голове.
Он бросился в тот угол кухни, где стоял Zepter‘овский набор кухонных принадлежностей.
Затем по деревянной лестнице поднялся на второй этаж, где была спальня детей.
Вид его был страшен: в левой руке - большой нож-мачете, в правой - кухонный мини-топорик, на обухе которого была нанесена насечка для отбивания мяса.
Неслышно, на цыпочках, он вошёл в спальню.
Взгянул на милые, посапывающие детские рожицы.
Подошёл к кроваткам ближе, поднял обе руки вверх, и со словами, - А нехуй! резко опустил их.
Потом спустился вниз, и аккуратно, неспешно переложил две вилки из ячейки столовых ложек в вилки, из вилок - в ложки одну столовую ложку, и в чайные ложечки - две чайные ложечки.
Из чайных ложечек достал две красные пластмассовые, и вдруг остановился, и замер.
Почему-то его сбивал красный цвет.
Напоминая что-то совсем недавнее.
Неожиданно через «кровавые мальчики» в глазах прорвалась ясная, чёткая, холодная мысль, которая вывела его из ступора, - Шалуны, блядь!