Шева : Лейтенант Убин

Прибыл он к нам в полк в семьдесят седьмом, осенью. За шесть лет до сбитого южнокорейского Боинга.
Спрашивали мы его, конечно, - За что тебя так сразу, на Сахалин?
Он сухо отмалчивался. Был он двухгодиничник, как тогда называли. Это когда в институте военная кафедра, потом два месяца лагерей, и - лейтенант.
Выше среднего роста, худой, вроде как нескладный, а жилистый. Молодой, только после института, а голова уже с залысинами. Вроде Харьковский авиационный он заканчил.
Но толковый был, это мы сразу поняли.
По отношению к нам, старослужащим, вёл себя правильно, уважительно. Технику быстро освоил. Хотя на военной кафедре они изучали МИГ - двадцать первый, а у нас на вооружении стоял ЯК - двадцать восьмой.
Не устаревший, но уже и не очень новый для конца семидесятых истребитель-перехватчик. Но характеристики у него были неплохие: скорость - за тысячу восемьсот в час, потолок - шестнадцать тысяч, дальность под три тысячи.
Хотя Боинг в восемьдесят третьем не он сбил, а Су - пятнадцатый.
Но не об этом речь.

Заметили мы как-то, что Убин на политзанятия не ходит.
Удивило - чего это вдруг?
И тут вдруг пробежал слух, что Убин, заканчивая институт, вышел из комсомола.
Поэтому политзанятия он и не посещает. На законных основаниях.
А по приходу в часть с замполитом у него состоялся очень интересный разговор. Скорее всего, сам же замполит и разболтал.
Сначала он Убину просто сказал, - В комсомол надо вступить. Обязательно.
На вопрос Убина, - Почему?, тот незамысловато ответил, - По возрасту!
На что Убин ответил, - А я думал, вступают по убеждениям!
Замполит удивился, - А что тебя в комсомоле не устраивает?
Убин заковыристо ответил, - Я с принципом демократического централизма не согласен. И не верю, что через три года, как обещал Хрущёв на двадцать втором партсъезде, коммунизм наступит. Предпосылок не вижу.
- Как это ты не веришь? – простодушно удивился замполит.
- Как-как? По Станиславскому! – хмуро ответил Убин.
И замполит вдруг понял, что хрен он переубедит этого странного упрямца. Тем более, что возразить Убину аргументом у него явно не получится. Больно грамотный парень.
Завидовали мы Убину люто. Это что же получается - мы, как передовой отряд, коммунисты и комсомольцы, два раза в неделю должны отдавать по полтора часа своего кровного времени на какую-то скучную херню, а он - несознательная часть нашего коллектива, в это время дурака валяет.
Нажаловались замкомэска, - что за несправедливость, мол, такая?
Обязал тот Убина ходить на политзанятия. Приказ есть приказ, хочешь - не хочешь, а выполнять обязан.
На очередное политзанятие и Убин пришёл. Видно, что недоволен, но - сдерживается.
Занятие шло в два захода, по сорок пять минут с перерывом. Тема была - «Новая Конституция - выбор народа».
Пока приехавший лектор бубнил своё, каждый занимался, чем хотел. За задними столами вообще спали.
Перед перерывом лектор спросил, - Может вопросы есть, товарищи?
И тут вдруг Убин поднял руку. Лектор оживился, - Слушаю вас!
- У меня два вопроса, - сказал Убин, - Первый - а зачем вы нам это рассказывете?
Лектор аж посерел и изменился лицом.
- Я поясню, - сказал Губин, - Если б это было на гражданке, я еще понимаю. Они как бы выбирают. Но мы-то - люди военные. У нас - не Конституция, у нас Устав, присяга, и приказ. Мы, когда голосуем, сами же потом и считаем бюллетени. Понятно, да?
Уже немного пришедший в себя лектор бесстрашно выдавил, - А второй вопрос?
Убин продолжил, - А зачем вообще надо было новую Конституцию принимать? У нас же ведь весь сознательный народ и так за Советскую власть! Какая разница: девяносто девять и девять десятых после запятой или девяносто девять сотых? Как окончивший технический вуз, с точки зрения математики я вам скажу - это без разницы. При подсчёте итоговых результатов выборов информативность числа девяток после запятой - нулевая. Ведь как нас учили в институте, процесс получения информации - ничто иное как процесс снятия неопределённости в результате того что из некоторой совокупности возможных в данной конкретной ситуации явлений выбирается явление фактически имевшее место.
Правильно я говорю, товарищи?
Несмотря на то, что фразу про информацию Убин выдал как бы скороговоркой, её влияние на массы было велико. Диапазон реакции был от «Ни фига себе…» до «А ну повтори, что ты сказал!».
Даже на провокационное «Правильно я говорю, товарищи?» внезапно проснувшиеся и даже часть якобы слушавших сдуру громко поддержали Убина, - Ну да!
Надо отдать должное лектору, - он не сорвался, не стушевался, но сделал хитрый иезуитский ход, - Хорошо товарищ, я вам отвечу после перерыва. Кстати, как ваша фамилия?
И быстро выбежал в коридор.
Через несколько минут появился разъярённый замкомэска. Подошёл к Убину, - Лейтенант Убин! Я запрещаю вам больше посещать политзанятия! Вам всё ясно?!
- Так точно! – ответил Убин.
Потом со стороны замполита были попытки приписать Убину «неподобающее советскому офицеру поведение», но испытание жестокой офицерской пьянкой и карточным долгом после всенощной в преферанс Убин выдержал достойно.

А потом, уже зимой, произошёл такой случай.
Поздно вечером перед ночными полётами бойцы батальона аэродромного обслуживания чистили рулёжки и полосу. Взлётно-посадочную.
Чистили двумя машинами. Специальные такие автомобили были - на базе КРАЗа перед кабиной установлен авиационный турбореактивный двигатель. Из старых, - что еще на МИГ-пятнадцатом и семнадцатом ставили.
Струя раскалённого газа из сопла двигателя эффектно и эффективно уничтожала с полосы снег и лёд, делая её безопасной для взлёта и посадки. Между собой эти машины «Горынычами» называли.
Единственное - полоса-то два с половиной километра, чтобы всю полосу очистить, даже двумя машинами, времени уходило порядочно.
И вот водитель одной из машин, срочник - таджик, похоже заснул за рулём.
Из-за гололёда машина стала ходить по кругу. Как заведенный волчок.
Но круг всё увеличивался в диаметре. Все понимали, что если машину не остановить, на каком-то очередном расширяющемся кругу она может въехать в носовой обтекатель ближайшего из стоявших на линейке перехватчиков.
Повреждение боевой техники это такое ЧП, такой скандал, что мало не покажется.
Вскочить на подножку кабины, - страшно: чуть что не так, и попадёшь в струю из сопла реактивного двигателя.
И сгоришь как спичка.
Народ бессильно бегал вокруг, матерился, но войти в историю части новым Гастелло никто не хотел.
Но потом вдруг, когда уже казалось, что - всё, конец, кто-то стремительно, в одно мгновение, вскочил на подножку, открыл дверцу кабины и выключил зажигание.
«Горыныч» медленно остановился.
Через несколько секунд стих и рёв реактивного двигателя.
И стало так звеняще тихо, как бывает только после того, когда было очень громко.

Больше к лейтенанту Убину никто не дойобывался.
Больше того…Ну ты меня понял.