Антон Чижов : на свой риск зашлю текст друга Рахмана, бисмилля

хроники ПБ
Короче в приемном я не глядя подписал три-четыре бумажки и повел санитара вверх по лестнице. Так уж здесь принято – больной всегда впереди. Мы прошли по коридору с красной ковровой дорожкой, санитар отомкнул железные двери и я очутился в обители покоя и благоденствия. Мои будущие коллеги как раз выходили из палат (без дверей) на прием лекарств. Пацаны и мужики всех возрастов. Они покачивались и смотрели на меня во все глаза. Медсестра Роза и санитар принялись за обыск. Роза вывалила содержимое моего рюкзака на стол, а санитар стянул с меня штаны и стал хлопать руками по моему телу. Роза добралась до моего блокнота.
- Ты пишешь стихи? – спросила она удивленно.
Санитар тем временем оттянул резинку.
- Вшей нету? – спросил он в трусы.
- Нет, - ответил я обоим.
- Здесь этого не положено, - сказала Роза, указывая на мое барахло, - возьми только зубную пасту и мыло.
- А щетку? – спросил я?
- Щеткой можно пораниться.
- Мыло тоже небезопасно, - сказал я.
- Это как?
- Его можно поместить в наволочку и пробить кому-нибудь голову.
- Кдус, - сказала Роза санитару, - забери у него мыло.
- Я пошутил, - сказал я.
- Хорошо. Насчет зубной пасты шутить будем?
- Не будем.
- Иди в палату.
И я зашел в палату с тюбиком и мыльницей, как с державой и скипетром.
- Добрый день, - сказал я.
- Вот, - донеслось с одной из коек, - сразу видно уравновешенного человека. Зашел, поздоровался. Не то, что вы, сычи, то молчите, то мычите, то пердите.
- Закрой рот, - сказал Кдус.
Я лег на койку, по-прежнему держа в руках пасту и мыльницу. Я огляделся. Слева от меня лежал полуголый парнишка на ручной вязке. Его спина была покрыта татуировками в виде каких-то чернильных клякс. Сосед справа тоже был на ручной вязке. Он спал. Неожиданно он проснулся, посмотрел на меня и принялся неистово качать пресс. Койка ходила ходуном. Глаза соседа горели злобой. Кстати, за все мое пребывание в больнице его ни разу не отвязывали. Я не знаю, как он ходил в туалет. Он, вероятно, злобой пережигал свое внутреннее говно на полезные углеводы. Ну, или ему подносили утку. Я огляделся по сторонам – все присутствующие, все девять человек были привязаны к койкам.
«Боже мой, - подумал я, - а где же робкие и пугливые неврастеники? Кто эти люди? Как я сюда попал?» Я вспотел от переживаний. А потом заснул.
Меня разбудил Кдус.
- Обед, - заорал он мне в ухо.
- Я не буду… - начал я.
- …есть, - закончил я уже на ногах.
Кдус поднял меня, как поднимают упавшую табуретку, и повел за руку в столовую, которая находилась здесь же, в отделении.
- Садись и ешь, - сказал Кдус.
Я сел. И съел.
Ночью я решил сделать вылазку. Я подошел к туалетной двери и обнаружил, что она полустеклянная. Я открыл дверь и зашел. Два очка и унитаз. И они отлично просматривались с коридора. Я спустил штаны и сел на унитаз. Посидел, подумал о всяком. Потом поднял голову и увидел, что через стекло за мной внимательно наблюдает санитар. Я натянул штаны и отправился спать. И я так и не посрал.
На следующее утро, после завтрака я встал в очередь на прием таблеток. Странно, но я тоже стал покачиваться, как и все коллеги. Мы вошли в резонанс. Но без последствий – все было очень строго. Принявший лекарство должен был показать язык санитару, чтобы тот убедился, что таблетки ушли в нужном направлении. А коллегам с подозрительным поведением санитар лез в рот пальцами.
«А я зачем буду показывать? – думал я, - я ведь сам пришел, добровольно. Это глупо и унизительно. Не стану этого делать».
Подошла моя очередь. Медсестра Лилия высыпала мне в ладонь три таблетки, я запил их водой и проглотил. И машинально показал язык санитару. Впоследствии, я заработал некоторый авторитет и доверие, но язык показывал всегда – из уважения к профессии.
Днем меня вызвали к психиатру Ольге Ю. Высокая и красивая, она сидела за столом и смотрела на меня круглыми глазами. Я же глядел под стол, любовался ее пальцами ног – Ольга Ю. была в босоножках и следочках. Мне знаком такой вид пальцев. Длинные, мощные и цепкие они способны оторвать сосок у мужика.
- Ну, Рахман, скажите мне, что привело вас сюда? – спросила она.
- Видите ли, - ответил я, - в детстве я страдал сильнейшими головными болями, которые прекратились годам к четырнадцати-пятнадцати, но привели меня к перманентной депрессии, длящейся вот уже более двадцати пяти лет. Самоубийство кажется мне отличнейшим выходом из могилы, в которую я сам себя загнал. Я называю это мероприятие «Дело пяти минут». Отрезать веревку подобающей длины, переставить табурет к газовой трубе, встать на него, привязать конец веревки, просунуть голову в петлю и сделать шаг вперед. Единственный разумный шаг за всю мою отвратительную жизнь. Я не вижу в будущем ничего, кроме изматывающей борьбы за опостылевшее мне существование. К чему же жить? Зачем продолжать эту пытку, пыткой по сути не являющейся, но по слабости и гнилости моей натуры, терзающей меня уже многие годы?
- Но ведь повешенный человек – это некрасиво, - сказала Ольга Ю.
- Человек это вообще некрасиво, – ответил я.
- А зачем вам блокнот и ручка?
Тут мне пришлось выдавить из себя постыдное.
- Я писатель, - сказал я и почувствовал, что наливаюсь краской.
- Так-так, - сказала Ольга Ю. и уставилась мне прямо в глаза. И я понял, что она видит меня насквозь, до кишок и простаты. И она знает, что я оценил ее стопы; знает, что иногда подрачиваю на свои собственные. И многое другое тоже знает.
- Вам вернут блокнот и ручку. И переведут в другую палату, к неврастеникам.
О, если бы я мог расцеловать ее пальцы…
Я зашел в новую палату. В ней находилось трое коллег. Один спал, а двое других вели странный, конспиративный разговор.
- Почему-то не тушат свет, - сказал первый, указывая на потолочный светильник.
- Видимо его много, - ответил второй.
- Это портит настроение.
- Многое может испортить настроение. Например, если сел не в ту маршрутку.
- Или вообще забыл номер.
- А можно и поднять настроение.
- Когда подарят что-нибудь розовое.
- Или попадешь на скидки.
- Сейчас сентябрь. Значит, скоро зима.
- Конечно!
-Скоро мы будем в Москве.
- В метро.
- И в меховых шапках.
«Наебывают они меня», - подумал я, лег на койку и уснул.
Ночью я решил посрать. Неподалеку от туалета, на кушетке спал санитар Замир. Тихо, чтобы не разбудить его, я зашел в туалет. И обнаружил, что кто-то из коллег насрал аккурат рядом с унитазом. На очках я сидеть не мог – хрустели колени. Я вернулся в палату и лег спать.
На другой день.
Меня подняла с койки медсестра Маргарита – здоровая тетка, выше меня на голову.
- Идем на рентген, - сказала она.
Я вышел из палаты. А у входа меня уже ждал санитар Тигран. Он держал скрученную в жгут простыню.
- Давай руки, - сказал он.
- Зачем? - спросил я.
- Свяжу тебя и пойдем.
Кровь и моча ударили мне в голову! Все поплыло перед глазами. Меня свяжут и поведут как собаку.
- Я не дамся, - пролепетал я, отчаянно жестикулируя, - я сам пришел, не позволю, я сам пришел, понимаете – сам!
Я с ужасом смотрел на свои руки. Они плясали какую-то блядскую тарантеллу с кастаньетами. Тигран приблизился ко мне.
- Тут так положено, - сказал он.
Краем глаза я увидел, что Маргарита подкрадывается ко мне со спины. Я прислонился к стене. И подумал, что проиграл эту битву. Как, впрочем, и все предыдущие. И неожиданно я вспомнил, как в детстве мой старший брат (мне осточертело это определение; отныне, как родившийся прежде меня, он будет зваться Первенцем), так вот, в детстве Первенец связывал мне руки. Что происходило потом я не помню и не хочу вспоминать. И я понял, что сейчас могу вырубиться. Но тут двери распахнулись, и в сиянии света зашла Ольга Ю.
- Оставьте его! – сказала она громовым голосом, - пусть идет свободным!
Лиходеи отпрянули, простынный жгут осыпался прахом, а Ольга Ю. взошла на подоконник, просочилась сквозь решетки и растворилась в солнечных лучах.
- Ладно, - сказал Тигран, - идем так. Ты чего дрожишь-то?
По пути мы разговорились.
- Не пойму, чего ты закусился. Простыня же, не наручники, - сказал Тигран.
- Наручники лучше, - ответил я.
- Чем лучше?
- Наручники – это значит, что ты вступил в конфликт с государством.
- А простыня?
- А когда простыня – то старший брат низложил тебя.
«Вот блять, - подумал я, - никогда не избавиться мне от этого. Никогда, никогда…»
- А ты кто по национальности? – спросил Тигран.
После рентгена я пришел в палату, лег на койку и уснул. А вечером познакомился со своими соседями.
Продолжение следует. Наверное.