Шева : Пруд пруди

В общем-то в мае все деревья хороши. Оживают, распускаются, зеленеют, возникают почки, выползают листочки, дурманят свежие весенние запахи.
Но особенно хороши липы. Их только появившиеся нежно-зелёные листья заставляют в очередной раз с радостью, и в то же время, с тихой грустью задуматься о том, что жизнь движется вперёд, несмотря ни на что.
Пусть это даже и движение по кругу.
То есть - бессмысленное в своей сути.
Но не будем о грустном.
Особенно эффектно смотрятся липы, аккуратными ровными рядами высаженные вдоль аллей, опоясывающих совсем небольшой, камерный пруд невдалеке от центра.
На самом-то деле раньше, еще в д-цатом веке, пруд был не один, отчего и несколько странное название, но со временем всё меняется, как правило - не в лучшую сторону. Хотя - кто знает?
Ибо и сейчас пруд выглядит как редкая, удивительная, блестящая в лучах утреннего или закатного солнца жемчужина посреди пыльного городского асфальта и высоких громадин окружающих его домов.
Но даже у жемчужины есть обрамление. И это не только белоснежный, тех еще славных времён, ресторан, липовые аллеи, а и большая стая уток и пара белых лебедей, живущих посредине пруда в специально построенном небольшом деревянном домике на сваях.
Пернатые придают пруду дополнительный шарм и уют, будто подчёркивая своим присутствием, что без них, водоплавающих, водоём выглядел бы всего-лишь большой лужой, невесть почему образовавшейся на случайно, похоже - по недомыслию, незастроенном пространстве между жилыми домами.
Утки и лебеди жируют.
Их закармливают малыши, приводимые сюда бабушками, сами бабушки, да и другие сердобольные тёти.
Более серьёзная публика занимает места на скамейках под липами.
Это и мамаши с колясками, сбивающиеся в группы по интересам, и солидные дамы, уже давно вышедшие из бальзаковского возраста, как правило, сидящие парами, и похожие на вдруг проснувшихся сов, и галдящая молодёжь студенческого возраста, и солидные, интеллигентные дяди.
Как эти двое, пристроившиеся недалеко от ларька «Пиво и воды», потягивающие из горлышка бутылок, судя по кислым, недовольным лицам, явно не пиво, и о чём-то ожесточённо спорящие.
И действительно, - что, мало в Стране Советов тем для споров и диспутов?
Да хотя бы навскидку - Бог есть, или его нет?
Про Сатану никто и не спорит, - и так всё ясно.
…Прогрохотал переполненный в конце рабочего дня жёлтый трамвай.
Звеня на поворотах как модная игрушка «Уйди-уйди!».
Впереди было три жарких, знойных месяца душного, асфальтового, городского лета.
Для кого-то.
А для кого-то…Аннушка уже разлила масло.

И он стал всё чаще наведываться в Централ-парк.
Удобно, комфортно, - народу тьма-тьмущая, но никому ни до кого нет дела. Красиво, опять же.
Особенно в октябре. Деревья все нарядные, пышные, жёлто-багряные. Будто перед зимой хотят напоследок похвастать, какие они красивые и на что способны, чтобы удивить и восхитить посетителя парка.
Детишки, шныряющие по всему парку и орущие и визжащие от восторга, увидев белку, конечно, несколько сбивали ход мыслей, поэтому Марк места наибольшего скопления детей и их родителей обходил стороной.
Зоопарк, аттракционы, замок Бельведер, - это не для него, что он - маленький?
Любил постоять на мостике Боу-Бридж. Бросая уткам кусочки заранее купленной булки. Утки здесь плавали прикольные: не обычные серые, а чёрные, но с обязательным широким белым колечком на шее.
А иногда даже на восточной стороне озера Марк брал напрокат лодку и неспешно кружил на ней по водоёму.
И всё думал, думал, думал.
Пистолет у него уже есть. Опробовал на пустыре недалеко от складов, на которых он работал сторожем. С близкого расстояния он попадёт точно, убедился. Но надо будет постараться выстрелять всю обойму. Если дадут, конечно.
Чтобы не вызвать подозрений, в руках должен быть альбом, - мол, хочу взять автограф. А может даже заранее надо будет взять, да еще кого-то попросить этот момент сфотографировать. Золотой кадр будет потом, когда он станет знаменитым.
Альбом должен появиться в продаже в следующем месяце.
Уже и название обнародовали. Фантазёры факовы.
И книгу надо будет взять. Своего любимого Сэлинджера.
Альбом, книга, в очках - обычный фанат-ботан. Придраться не к чему.
Сегодня почему-то детишек было больше, чем обычно, и Марк решил спрятаться от них в музее Метрополитен.
Тихо, спокойно. Народу на порядок меньше.
Долго стоял перд картиной Жак-Луи Давида «Смерть Сократа». Но думал о своём.
И о нём.
Ничего личного.
Так надо.
Чтобы он, Марк, в истории стал рядом.
Уже двигаясь к выходу из музея, задержался возле картины Джексона Поллака «Ритм осени №30».
Мазня-мазней, а вот название хорошее. Соответствует. Только у него будет номер сорок.
А затем Марк вышел из парка и подошёл на угол Семьдесят второй и Централ-Парк-Вест к островерхому зданию Дакоты.
К которому его тянуло как всранное, банальное слово - магнитом.
Прикинул, где он станет в ожидании. Чтобы не отсвечивать, но всё видеть.
До восьмого декабря восьмидесятого оставалось ровно два месяца.

По совету урок, с которыми судьба свела Богдана в последнем шалмане, ранним утром он выбрался из города и рванул в Парголовский парк.
Пересидеть.
Уж больно в граде Ленина милиция лютая стала в связи с подготовкой к празднованию двенадцатой годовщины Великой Октябрьской.
Всё у них не как у людей - революция Октябрьская, а празднуют в ноябре.
Безбожники, что с них взять. Хотя правильно было бы сказать - бесбожники.
От слова бес.
Парк действительно оказался таким, как ему рассказывали. Дремучий, неухоженный. Огромные, мрачные ели, под ногами похрустывающий валежник.
Белки по веткам шныряют туда-сюда.
Парочка старых, еще при царе построенных, но уже полуразрушенных сооружений: красивая усадьба с белыми колоннами да церквуха разграбленная.
Но Богдан решил держаться от них подальше, - мало ли с кем там можно столкнуться.
Не только милиция, а и бригадмильцы сейчас распоясались. Ему светиться никак нельзя. В бегах он.
Под высоченным холмом, с которого, когда солнце выглядывало, даже Исакий был виден, Богдан обнаружил два пруда.
Сверху один был похож на треуголку, другой - на рубаху. Возле второго Богдан и соорудил себе шалаш. Под кустом орешника. Веток упавших натаскал мягких, хвойных. Запах от них чудесный.
Поглядываешь из шалаша на пруд, плавающих по нему уток, - и покойно на душе делается.
Дождя не было, слава Богу. А вот голод мучил, да.
Краюху хлеба, что была с собой, за два дня уничтожил. Запивая водой из пруда. Да и не хлеба, по большому счёту, ему хотелось. Но когда думал о заветном, от несбыточного даже в голове начинало кружиться.
А на третий день, примерно часа в два пополудни, когда желудок так урчал, что совсем невмоготу было, голос он услышал.
Сверху.
Сдуру подумал - с неба, а оказалось - пацан с холма спускается и песню поёт.
Школьник с алым пионерским галстуком на шее. Пионер, етить его налево.
Но пел он не «Взвейтесь кострами синие ночи…» или опостылевшую «Наш паровоз, вперёд лети…», а полублатную «На Английском у Покровки стоят бабки, две торговки, и ругают напропад Достоевских всех ребят…».
На радостях Богдан даже ухмыльнулся, вспомнив сказку про Красную шапочку.
Подумал, - Да хрен с ними, с этими пирожками, если даже они у него в портфеле вдруг есть, мы найдём, что съесть…
Богдан выбрался из своего убежища, и тихонько, не спеша, чтобы не спугнуть, изображая из себя грибника, пошёл навстречу пацану.
…И как только задушил, уже не в силах сдерживать себя, тут же впился зубами в тонкое, нежное горло, перегрыз его, и захлёбываясь, начал лихорадочно сосать брызнувшую алую пульсирующую кровь.
Почему-то в голове мелькнула картинка из детства, когда он подслушал под дверьми в спальню, как маменька говорит папеньке, - Что поделаешь? Доктор сказал - очень редкое заболевание: гематомания.
…А через два дня Богдана Жуковича поймали.
Ну и…Как кровопийцу и враждебный элемент.
Кровь за кровь.
Опять же - к празднику.
Но Кибальчиша уже не вернёшь.
Впрочем, как и остальных.
Такие дела.