Валера Лашманов : Благословенный посёлок Харп

Наша лыжная группа перешла через Уральский хребет с запада на восток. Если выразиться баскетбольным языком, это был переход на грани фола. Где-то в середине пути внезапно началась сильнейшая пурга. Никто из туристов даже не успел надеть пуховую куртку, когда попутный ветер погнал нас по узкой перевальной щели, подняв при этом снежную метель, застилающую глаза и лишавшую людей видимости. Каждый из нас вынужден был выживать в одиночестве, зрительно, во всяком случае, отрезанный от остальных. Когда кое-как выбрались из щели и чуть приспустились вниз, пурга рассеялась по пространству, и мы стали пересчитывать друг друга. Боялись, что нас раскидает по перевалу. Но всё обошлось. Только сейчас, проковыряв ледяную корку перед глазами, смогли утеплиться и, спустившись в долину, поставили палатку.

Назавтра пурга продолжилась с такой силой, что к вечеру, выбравшись из палатки, мы были вынуждены ледорубами вырубать рюкзаки и санки из снега,уплотнённого ветром чуть не до твёрдости бетона. На второй день стихло, но горы не было видно в снежной пелене.Чувствовалось, что наверху мело не слабо. Идти по намеченному маршруту на следующий, сложный, перевал, где предполагалась работа с верёвками и ледобурными крючьями, не представлялось возможным. Времени выжидать, сидя в палатке, у нас тоже не было. Подходила к концу еда, и заканчивались отпускные дни. Назад через позавчерашний перевал идти мы безусловно также не могли. Со стоянки видно было, что там мела пурга, а двигаться надо было уже встречь ветра. Как же быть? И тут мне вспомнилось, что в марте 1984-го года я бывал в этих местах, на восточной стороне хребта на той же примерно широте. Тогда мы продвигались в посёлок Харп, расположенный на железной дороге Воркута – Лабытнанги.

Но сложность ситуации заключалась в том, что у нас сейчас не было карты этого района, поскольку наш подготовленный маршрут лежал западнее. Электронная карта на дисплее навигатора нашего штурмана Алексея тоже не распространялась так широко.

В нашей группе у Шуры Ермолаева была должность комиссара. В советские времена на станциях и в аэропортах, где нам приходилось поджидать транспорт он закупал в киоске свежие газеты и вслух зачитывал нам политические и другие новости. В постперестроечные времена эта традиция проведения политинформаций, как и везде в стране была упразднена. Но Шура по привычке носил в своём рюкзаке карту Советского Союза. Когда поезд проезжал, например, через широкую реку, он разворачивал у окна вагона карту и объявлял, что пересекаем, скажем, реку Обь.

Шура развернул карту СССР, и мы нашли на ней посёлок Харп. Проложив направление от посёлка до южного берега Байдарацкой губы на Шуриной карте, который (южный берег) был к счастью нанесён ещё в городе и на электронную карту, и покумекав немного, Алексей начертил на дисплее прямую, в направлении которой нам и нужно было двигаться от места нашей стоянки.

Пурга то затихала, то усиливалась, но мы шли по ровному месту, и хотя нас иногда сбивало с ног на скользком, местами обледенелом, снегу, мы всё же продвигались потихоньку вперёд. Штурман решил взять несколько левее теоретического направления, чтобы выйдя на железную дорогу, с уверенностью можно было бы по ней идти вправо, в сторону предполагаемого Харпа.

Но до железной дороги мы не дошли, а неожиданно вышли на прекрасную автостраду, выложенную бетонными плитами, по которой изредка проезжали камазы, гружённые углем, с ближайшего рудника на станцию. Вскоре тундра кончилась , и мы вошли в прекрасный еловый лес, за которым виднелась труба поселковой котельной станции. Переночевали в лесу, не жалея дров для костра и утром вышли, наконец, в желанный Харп.

Заностальгировав по прежним временам, я предложил ребятам сходить попариться в прекрасную баню, которую помнил с 84-го года, поселиться в тёплую гостиницу и пообедать в шахтёрской столовой обильной и вкусной едой.

Но народ меня не поддержал, а ринулся на станцию, на которой уже стоял готовый отправиться поезд. Билетов не оказалось, и мы подошли к машинисту с просьбой поместить нас в кабине тепловоза. Машинист отказался это сделать, сославшись на то, что с огромными рюкзаками и лыжами мы займём слишком много места и посоветовал бежать к вагону-лавке, который был предназначен для отоваривания населения мелких станций на пути к Воркуте. Хозяйка магазина на колёсах разместила нас в складском отделении за плату, соответствующую поездному тарифу. Мы сидели на рюкзаках, а вокруг были навалены мешки с мороженой рыбой и другими вкусностями. На складе было холодно, и мы переместились за прилавок, купили портвейна и, попивая его и закусывая колбасой наблюдали за работой продавщицы на полустанках. Когда поезд останавливался, в дверь влезали тепло одетые работяги в подшитых валенках и просили водки в долг до получки.

Саня Форбей поставил в топку печки, пылавшей в тамбуре, чайник и, когда он закипел, стал доставать его кочергой. Но слишком далеко в печку сунул руку, и ему её обожгло. Мы смазали и забинтовали Санину руку. А надо сказать, что накануне Саня, съезжая с горки, упал со всего маху на жёсткий снег и поцарапал лицо, получив синяк под правый глаз. Санину фотографию я помещал как иллюстрацию к одному из рассказов. На этом фото он стоит на платформе станции Север – Юг в полосатых семейных трусах и бахилах на босу ногу и кушает пирожок. Но там он был без синяка под глазом, поскольку это фото было сделано при возвращении из другого, предыдущего похода.

На вокзале в городе Кирове, где мы ожидали поезда на Нижний Новгород, пассажиры, сидевшие с нами на скамейках, спрашивали у нас удивлённо: - Кто этот человек с садинами и синяком? C перевязанной рукой? – Мы гордо отвечали: - Это Саня, наш повар!