Шева : Englishman in New York (святочный рассказ)

Передние двери с шипением захлопнулись. И автобус отъехал.
Подмигнув оставшемуся на тротуаре пассажиру красными кругляшками стопов и обдав его синим облачком вонючих выхлопных газов.
Ян подхватил баулы, перенёс их от остановки метров на тридцать вперёд. Ближе к переливающейся разными цветами неоновой вывеске какого-то ресторана.
И лишь затем, когда поставил баулы на тротуар под стенку дома, дал себе волю, и с чувством бросил, как плюнул, - Блядь!
Конечно же, на самом деле никакой бляди не было, а вот неприятное чувство, что тебя наебали, - было.
И это чувство заставило Яна даже произнести небольшой монолог.
Про себя и про себя.
- Йобаныйврот, ну что же ему так не везёт? Да еще под праздник, - что вдвойне противней! Вроде и посмотришь на улице, - все приличные люди, каждый спешит по своим делам, никто никого не трогает. Не пытается подлянку сделать.
А вот хуйтам! На самом деле - подлые, низкие, ничтожные людишки! Так и норовят тебя обмануть, объегорить, обвести вокруг пальца. Вот как сейчас.
Не, ну понятно, что не только для него главная проблема выживания не в деньгах, а в их отсутствии, - но не до такой же степени!
И Ян еще раз прокрутил в голове только что произошедшее.

Он вёз в пункт приёма утильсырья два баула. Один - со сплющенными жестяными банками из-под колы и пива, второй - с такими же пластиковыми бутылками из-под минеральной воды. Потоптал - чтоб больше влезло.
Баулы, ну как баулы, - две клетчатые прямоугольные сумки, запихнул под сидение, - чтобы людям не мешать. Народ, правда, и так крутил носом, - пованивало от Яна слегка.
Ну, что есть, то есть. Но ведь немного совсем, что он, совсем чушка, что-ли?
Бумажки под сидением возле передней двери автобуса заметил не сразу.
Сначала взглянул без интереса, - валяются себе бумажеи, да и пусть валяются. А потом присмотрелся, - так это же две десятки! Настоящие. Из кармана, видно, у кого-то выпали.
Мелочь, конечно, но, как известно, копейка рубль бережёт.
Подходить и хватать купюры на глазах у народа Ян, конечно, не стал. Не то воспитание.
Неспешно оглядел лица рядомсидящих пассажиров. Часть зырила в окна на праздничную иллюминацию, кто дремал, кто тупо смотрел перед собой в невидимую точку.
Яну вдруг вспомнилась любимая фраза маленькой, но очень умной и острой на язык школьной математички, - В начале жизни перед каждым человеком открывается горизонт возможностей. Но со временем он сужается. И когда превращается в точку, надув щёки, человек обычно напыщенно объявляет - это моя точка зрения!
Одним словом, кроме Яна, денежек, вроде, никто не видел. Выходить Яну надо было через две остановки. Решил, - перед своей остановкой заранее встанет, подтащит баулы к двери, и тогда быстро и незаметно поднимет денежку.
На выход за одну остановку перед его остановкой собралась даже небольшая толпа, - три-четыре человека. Ян, тоже вроде как готовясь к выходу на следующей, подтянулся со своими клумаками.
Вышел последний пассажир, двери захлопнулись. Ян нагнулся, и… остолбенело уставился на то место, где только что лежали деньги.
А ведь лежали, он собственными глазами видел!

На своей остановке в южной части части Централ-парка на пересечении Девятой авеню и Пятьдесят седьмой стрит пришлось выйти не солоно хлебавши. Блестящий разноцветными огнями разукрашенный предпраздничный Манхэттен равнодушно взирал на Яна.
Нельзя сказать, что Ян не ощущал себя частичкой этой красоты. Ощущал.
Но совсем мелкой и микроскопической. И нахрен никому не нужной.
Как пыль. Занесённая издалека.
Надо было тащить баулы к кривому на один глаз пуэрториканцу Хосе, в пункт приёма, прячущийся во дворах, но Ян почему-то решил немного выждать.
Хотя, казалось, - чего ждать? С детства знал - что с воза упало, то пропало.
Двери итальянского ресторана Марео с гордой мишленовской звездой на первом этаже громадины Коламбус-Сёркл открылись, на улицу с шумом вывалилась компания.
Ян с завистью взглянул на них, - сытые, счастливые, довольные жизнью.
Один из мужиков, с худощавым, умным лицом и коротким бобриком вдруг задержал на Яне свой взгляд, и бросил ему, - Merry Christmas!
Сдержанно, и где-то даже сухо, Ян ответил мужику по-русски, как когда-то было модно отвечать в его родном городе, - И тебе не болеть!
Вряд ли мужик понял Яна, в смысле - понял слова, сказанные на незнакомом языке, но, похоже, интуитивно он ощутил неприкаянность Яна и безрадостную безысходность его жизни.
Он остановился, полез во внутренний карман, достал портмоне. И протянул Яну купюру.
Сотку.
И успев еще пожелать Яну - Good Luck!, нырнул в услужливо открытую дверь подъехавшего Ролс-Ройса.
И Ян опять остался один.
Хотя нет, - не один.
Вдвоём. С соткой.
Кроме охватившей его дикой радости от произошедшего чуда, немного беспокоило странное чувство, - будто он где-то уже встречал этого мужика.
Но где?

И только поздно вечером, будучи сыто-пьяно, и очередной раз прокручивая в голове удивительные события сегодняшнего дня, Ян вспомнил, где он раньше видел того мужика.
В телевизоре.
Точнее - в двух десятках телевизоров в зеркальной витрине магазина бытовой электроники Эппл на Пятьдесят девятой стрит.
Мужик пел песню Englishman in New York.
- Классная песня! – подумал тогда еще Ян.
А оказалось, - не только песня, а такой же и мужик.
Хотя и англичанин.
Ну…то «англичанка гадит», а настоящий мужик, даже если он джентльмен, - он и в Лондоне…и в Нью-Йорке, пусть даже «и строгих правил», а когда надо, - впишется. Или поможет.
В счастливом забытьи Яну снилось, что он в Бердичеве, дома, в хрущёвке на родной Винницкой улице, он молод, полон сил и надежд.
И даже напевает привязавшуюся мелодию на английском.
Но не один - вдвоём.