Глокая Куздра : Кома

- Ма-му-ля! - день рванул серую занавеску сна, в закрытые глаза ударило слепящее солнце, в неторопливое сонное сознание - тепло и радость - тот момент, когда просыпаешься младенцем, или даже новой душой, не имеющей пока привязки в этом мире. И тут же - под сердце, останавливая дыхание, обездвиживая, и прибивая к земле, саданула холодная, смертельная боль, поддела за ребра, вскинула кверху и шмякнула на кровать уже бездыханный труп.

Здесь. Она снова здесь. Еще один день этой жизни.

Привычно, со знанием дела - так медленно, как надо, чтоб не брызнули слезы, Тася открыла глаза. И улыбнулась.

Дочь оседлала ее ноги: "Мамуля! Встаем? Сегодня же Рождество!", - поцеловала, щекоча локонами, в щёку, выпрямилась, попрыгала еще, изображая нетерпеливую всадницу, и слезла, устроившись на краю постели.

- К бабушке заедем? А потом - ёлку! Да?

- С добрым утром, Полюшка. Конечно, заедем. Ты давно встала?

- Да, давно.

- Ела что-нибудь?

- Нет. Рисовала.

- Хорошо. Что хочешь на завтрак?

- Пи-рож-ки! - пружиня прыжками в такт каждому слогу, радостно пропела дочь.

- Пирожки?..

- Дааа, там же еще много?

- Пирожки... - Тася как будто задумалась на секунду, взгляд насторожился, и брови слегка нахмурились, - хорошо, да. Пирожки. Конечно... Ступай, рисуй, я умоюсь, поставлю чайник и тебя позову. Да? - снова улыбнулась, погладив дочь по голове и заглядывая ей в глаза, как будто рассматривала картину с мелкими деталями и никак не могла различить, что же там, в центре и в самой глубине сложного сюжета.

Дочь вскочила с кровати. Пританцовывая, ускакала в свою комнату. Оттуда доносилась музыка.

Тася встала, накинула домашнее платье. Взяла с тумбочки у кровати телефон. На кухне включила чайник и телевизор. Прошла в ванную, открыла кран, прижала к лицу пригоршню холодной воды, потом еще одну. И зарыдала. Она рыдала в воду, снова и снова набирая под струёй полные ладони, отпуская в них слёзы, как мелких трепещущих рыбок, и выплескивая рыбок в раковину. Изо всех сил потерев лицо жестковатым полотенцем, она снова взглянула в зеркало, и уже спокойно, будто медитируя, нанесла на лицо крем, расчесала волосы, собрала их в аккуратный хвост. День обещал быть трудным.

Протянула руку за телефоном:

- Здравствуйте. Наталья Борисовна, это Тася, - зажала нос, чтобы не всхлипнуть, - Приезжайте к нам, пожалуйста.
- Здравствуйте, Тася. Часа через два смогу быть у вас. Вы как?
- Всё нормально. В этот раз - пока всё нормально, думаю, продержимся. Мы только встали. она закончила разговор, вышла на кухню, достала из шкафа прозрачную банку с чаем и мёд, из холодильника - сыр, колбасу, лимон. Из морозилки – пакет с полуфабрикатом – замороженные пирожки с ягодами. Вынула из пакета, сунула в духовку, включила нагрев. Заварила чай и подошла к окну.

Из комнаты дочери по-прежнему доносилась музыка, и слышно было, как та мурлыкает под песню и перекладывает карандаши, чередуя цвета. Слышать это было невыносимо. Столько надежд, почти год относительного спокойствия, строгое следование рекомендациям. И вот. Опять. Рождество. Рождество! Ёлка! Когда она вообще случилась – та ёлка, купленная на католическое рождество. В каком году? Какие пирожки? Хотя, - Тася остановила себя в гневной тираде отчаяния, - могло же быть и что-то похуже, чем ёлка. И чем пирожки. Хорошо, что взорванная память подсунула именно это.

За окном было солнечно, хотелось открыть его и впустить свежий весенний воздух. Но не сегодня. Не сейчас. Завтра уже будет можно. Может, даже сегодня - вечером. Наталья Боисовна скажет, когда. Надо держаться. Всего один день, не неделя. Динамика последних двух лет однозначно положительная. Это пройдет. Пройдет.

Тася с мольбой посмотрела на настенные часы.

Под часами пестрели фото. Она, дочь и муж. Вот море, дочке – пять. Вот школа, первое сентября. Еще какие-то школьные вехи. Вот университет. Выпуск из университета – торжественная часть. Врач – Наталья Борисовна, профессор, которую через знакомых нашел теперь уже бывший муж - сказала, что это обязательно. Больно, невыносимо, но обязательно. Фотографии – от детских, и до того самого дня. А также фотографии того самого дня, и дальше - за последние два года. Так приступы будут реже и, возможно, однажды сойдут на нет. Это просто защитная реакция. Встревоженное какой-то мелочью больное сознание бежит туда, где однажды было хорошо – в один из дней детства.

Во дворе парковались авто. Из них выходили девчонки - такие же красивые, как ее дочь. Такие же молодые. Только без рождества в апреле. Или в сентябре. Кто-то из них, таких же красивых, на университетской выпускной вечеринке угостил ее дочь вечным Рождеством. И жизнь Таси превратилась в кошмар.

- Обязательно. Это обязательно пройдет. - вслух тихо произнесла Тася, глядя на сверкающий день в окне, - или закончится…

- Мааам? Я всё! Иду есть пирожки! – прозвенел голос дочери. С альбомным листом в руке она появилась на кухне. Высокая, статная, красивая, как с обложки журнала. На листе, протянутом Тасе, было жёлтое солнце, голубой снег и пёстрые человечки в пальто и шапках - мама, папа и маленькая девочка. Все крепко держались за руки. Рядом с фигурками – грузовик с наваленными в кузове пушистыми зелеными ёлками, у грузовика, протягивая человечкам ёлку, стоит усатый продавец. А чуть поодаль, справа – домик, и в окне – лицо седой старушки. Сверху лист был подписан: "25 декабря. Рождество и ёлки. Для бабушки".