Ризеншнауцер : Пролетарская маевка

Акция MAYDAY

- Так, блядь! А ну все заткнулись нахуй! – этими словами Данила Чугунов начал свою речь. Затем внимательно вгляделся в аудиторию и продолжил, понизив голос:
- Здравствуйте, товарищи!
Нестройный хор голосов на поляне создал впечатление ответного «Здорово». Чугунов придал своему лицу выражение некой лукавой хитринки и обвел мутноватым, но озорным взглядом собравшихся. Это прищуривание правого глаза с одновременным наклоном головы, как делают заинтересованные собаки, он позаимствовал у одного странного человека, с которым ровно год назад его познакомили товарищи-партийцы. Человек этот, простой в обращении, однако не производил впечатление своего парня, и глаз его с прищуром иногда подергивался какой-то грустно-маслянистой поволокой. При этом он оглаживал пальцами рыжеватую бородку и зачем-то облизывал губы, иногда негромко причмокивая. Данила встряхнул подвитым чубом, бесшабашно кудрявящимся из-под щегольской шляпы-канотье, отогнал воспоминания и, сжав в кулак ладонь в белоснежной матерчатой перчатке, резко выбросил руку вперед и в сторону:
- Поздравляю вас, дорогие соратники, с нашим, про-ле-тар-ским праздником Первого мая! Вы вот меня спросите, а с каких хуев, ты, товарищ Данила, вырядился в буржуйскую одёжу? А с таких, родные мои, что хватит уже стыдится своего рабочего жития! Хватит позволять помыкать собой кучке сытомордых мироедов! Что мы видим в нашей жизни? А, блядь!? Я вас, нахуй, спрашиваю! А нихуйя мы не видим! - Данила исполнил па из цыганочки «с выходом», пробежавшись ладонями по всему своему ладному торсу и смачно хлопнув по колену. – С утра гудок – на работу, чуть опоздал – штраф, деталь запорол – штраф, к вечеру одно расстройство! И куда мы после работы идем? А, ебена мать!? В распивочную идем, в монопольку! И что там? А там за пятак лафитник мы водку жрем. И что дальше? А дальше мы, родные мои, морды бьем друг другу. Братьям своим морды бьем! Ну не еб вашу мать, товарищи?
Толпа одетых в нарядные белые рубахи и праздничные пиджаки с накладными карманами парней заволновалась, пуская солнечные зайчики лакированными козырьками суконных картузов. Розовевшие среди парней щеки девушек наливались закатной пунцовостью в восхищении от смелой речи.
- Дык вот, братья… ну и сестры, тьфу, блядь, поповщина какая получилась, вот, товарищи, что я хочу дальше вам сказать. Нехуй нам стесняться, хватит уже водку жрать, морды бить и выглядеть лапотниками в ярмарочных картузах! Денёг-то нормально зашибаем, не хужее от барчуков-чиновничков жить можем, а почему не живем? А потому, что нихуйя у нас нет еще этого, как его блядь, самосознания классового! Так что его нужно развивать, гордиться собой нужно, а не по дешевым монополькам шароебиться. Начинать нужно с одёжи, товарищи! По одёже, как говорится, встречают. Вот меня, блядь, ни один шпик из охранки за агитатора пролетарской нашей партии не посчитает! А потому что одет по моде. От гляньте, блядь! От вам не рубашка, а манишка, подмышками нихуйя не преет опять же. От вам жилётка и часы на цепочке с брелоками, серебряные, блядь, между прочим. Галстух-бабочка, пиджак, как богатые носят, похуй, что не из Парижа, шляпа, перчаточки, тросточка, ей и по ебалу можно в случ чего – охуенно, да?
Движение солнечных зайчиков в вертикальной плоскости и диссонансное гудение обозначило согласие аудитории со словами оратора.
- А оделись вы красиво, что нужно? Внутреннее наполнение нужно, товарищи! Книги нужно читать умные. Не те романчики буржуйские, а настоящие книги, которые люди, о нас радеющие, для нас писали. Есть такие люди. И немцы умные есть и наши, русские, даром, что из дворян. – Перед глазами Данилы снова возник хитрый прищур масляных глаз. – Есть у нас эти книги, будем вместе их изучать. А такому образованному человеку, как мы с вами такими станем, по рюмочным ходить не с руки. Рюмочные – это для несознательного элемента. А человек с чувством классового сознания, если хочет выпить, идет в ресторан и чинно там коньяк и вино пьет. Вот о чем я толкую. А если руки после выпитого зачешутся, то бить морду вы будете буржую-мироеду, спекулирующему нашим непосильным трудом, а не своему брату рабочему, потому что рабочие по ресторанам не ходют Вот оно где классовый подход!
Гудение стало громче и одобрительнее. В это время на поляну вышли трое крепких молодых мужчин, одетых так же, как Чугунов, в щегольские пиджаки, брюки-дудочки и канотье. В руках они с видимым усилием несли объемные корзины, накрытые салфетками. Остановившись в трех саженях от оратора, они поставили корзины на траву и авторитетно скрестили руки на груди.
- О! Товарищи, поприветствуйте наших соратников-партийцев! Сейчас мы с вами наглядно приобщимся к ранее недоступным нам ценностям. Сейчас наше сознание уже вооружено классовым подходом и способно правильно воспринять блага существующего несправедливого строя. Сейчас, мы с вами за наш праздник будем пить… Колек, а кинь-ка бутылочку.. Вот.. Будем пить ар-ма-гнак и что там еще, а! Шампань будем пить! Хватит водкой давиться!
Соратники споро расставили на принесенных скатерках ресторанную снедь и бутылки. Захлопали пробки. Члены созданного сегодня рабочего революционного кружка уселись на траву, пожирая глазами икру, жаренных перепелов, яйца-кокот, малосольную селедку и пирожные «эклер». Первый бокал, как водится подняли за пролетарский праздник, второй за социал-демократическую рабочую партию, третий за идейных соратниц, а дальше каждый пил до чего достанет и ел что осталось.
Раскрасневшиеся от выпитого парни, все чаще стали поглядывать на девушек, девушки все смелее улыбались и позволяли себя приобнимать. Авторитетные соратники вовсю лапали привлекших их внимание девиц, настойчиво подавляя робкое сопротивление. Чугунов же просто взял полногрудую рыжую Катюху Золотникову за руку и повел в кусты.
В кустах он первым делом впился в девичьи губы долгим, пахнущим луком поцелуем, попутно шаря под жакетом руками в белых перчатках. Затем со словами: «Чай, не первый я у тебя…» уверенно развернул девушку спиной к себе, задрал юбки и, спустив панталоны, пригнул ее к земле. Довольно глянув на обнажившиеся ягодицы, Данила ухтыкнул и расстегнул брюки. Сквозь ширинку шелковых кальсон немедленно выпутался стремительно набухающий хуй. Головка вынырнула из-под крайней плоти, все сильнее наливаясь алым богатым цветом и наконец хуй застыл подрагивая перед торчащими вокруг розовых срамных губ рыжими волосиками, на кончике его образовалась небольшая прозрачная капелька.
С низкочастотным урчанием Чугунов вдвинул елду в горячее влагалище, волосики щекотнули кожу на стволе и на бедрах, и тут внезапно проснувшееся подсознание вновь услужливо преподнесло Даниле совершенно невозможное воспоминание, оформившееся в картинку, которую он хотел считать сном. Такие же рыжие волоски, только жесткие и колючие кололи его ствол, а налившаяся головка активно ныряла в рот, обрамленный этими волосками. Над всем этим блестели масляно прищуренные глаза, как бы говоря: «Быстрее, товарищ, не останавливайся!» Это был день посвящения Данилы в революционеры-партийцы, когда он так же, как сегодня молодые рабочие, пришел на маевку. Он помнил выступление невысокого лысоватого человека, который с приятной картавостью буквально возжег в его сердце желание бороться за свои права. Помнил расстеленные скатерти и бутылки шампанского и коньяку, ресторанные закуски и уверенные взгляды бывалых подпольщиков, помнил первую опрокинутую рюмку, запитую игристой шампанью, вторую, третью, пятую, розовую уютную пелену и приятный шум в голове… Дальше было то, что казалось сном, и вот сегодня дремавшее подсознание преподнесло восхищенному рыжей Катиной пиздой Даниле такой сюрприз.
Солнце чуть клонилось к западу. Чугунов, выкатив налитые кровью и слезами глаза продолжал исступленно насаживать на багровый, перепутанный венами хуй податливую Катьку, крепко ухватившись за ее бело-розовые пружинно-упругие бедра. С этим манящим цветом контрастировали белоснежные с утра перчатки, которые приобрели темно-серый со стальным отливом оттенок. На Катькиных бедрах оставались грязно-черные разводы от выходившей вместе с потом железной пыли, скопившейся за двадцать лет работы у станка в порах огрубевших, лопатоподобных ладоней рабочего человека, партийца товарища Чугунова.
Из всех шевелящихся вокруг поляны кустов доносился скрип трущихся друг о друга отмытых накануне в раскаленной бане молодых тел, страстное хлюпание влагалищ и похотливое пыхтение, перемежаемое стонами оргазмирующих самок.
Пахло перегаром, потом, луком, селедкой, папиросным дымом и уверенностью в завтрашнем дне.